Роберт Бернс - Стихотворения (сборник)

Боченок пива Биль сварил.
И я да Аллен поскорей
Бежим к нему. И в эту ночь
Не сыщешь парня веселей.

Всю ночь сидим, всю ночь сидим,
Сидим за бочкою втроем,
Пьем до зари, пьем до зари,
До петухов последних пьем.

Три развеселых молодца
Смеясь за кружкой кружку пьем.
Бог даст здоровья, – мы еще
Не раз так время проведем.

Всю ночь сидим, всю ночь сидим,
Сидим за бочкою втроем,
Пьем до зари, пьем до зари,
До петухов последних пьем.

Рогатый месяц уж плывет
Высоко в синем небе. Ишь
Мигает нам: пора домой.
Ну нет, голубчик мой, шалишь!

Всю ночь сидим, всю ночь сидим,
Сидим за бочкою втроем,
Пьем до зари, пьем до зари,
До петухов последних пьем.

Кислятина! кому на ум
Взбредет идти домой, – глупец!
У нас, друг мой, кто после всех
Летит под стол, – тот молодец!

Всю ночь сидим, всю ночь сидим,
Сидим за бочкою втроем,
Пьем до зари, пьем до зари,
До петухов последних пьем.

Всё обнял черной ночи мрак.
Но светел-радостен кабак.
Тому, кто пьян, стакан вина  –
Свет солнца, звезды и луна.

Счет, хозяйка, подавай
За вино, за вино,
Счет, хозяйка, за вино
И еще вина.

Жизнь – праздник знатным господам
И холод-голод беднякам.
Но здесь для всех почет один.
Здесь каждый пьяный – господин.

Счет, хозяйка, подавай
За вино, за вино,
Счет, хозяйка, за вино
И еще вина.

Святая влага! Я топлю
В ней долю горькую мою:
На дне веселье, – пью до дна,
Пью и смеюсь… Еще вина!

Счет, хозяйка, подавай
За вино, за вино,
Счет, хозяйка, за вино
И еще вина.

О, темна эта ночь, непроглядно темна!
Ветер воет, как бешеный зверь.
Путник бродит в словах перед замком твоим:
Лорд Грегори, открой свою дверь!

Прогнана́ я отцом – прогнана я за то,
Что любила так сильно тебя…
Приюти же меня хоть из жалости ты,
Если сделать не можешь любя!

Лорд Грегори, ужель ты забыл тот лесок
На цветущем речном берегу,
Где в первые тебе я открылась в любви,
О которой забыть не могу?

Сколько раз ты клялся, сколько раз обещал,
Что на веки, на веки ты мой!
И тебе безгранично вверялася я
Неизменной и нежной душой.

Лорд Грегори, черство́ твой сердце, черство́,
Из железа все чувства твои.
Ты, огонь, бороздящий теперь небеса,
Успокой ты страданья мои!

Гром небесный, тебе отдаю я себя
Добровольною жертвой ночной!
Но изменника ты пощади, не карай
За грехи перед небом и мной!

Купцов давно уж нет и следу,
Давно зашел сосед к соседу,
Народ к заставе потянул  –
И стих базара шум и гул.
И вот – довольны и счастливы  –
Уселись мы за кружкой пива,
Забыв длину шотландских миль,
Ручьи, и мох болот, и пыль
Дорог, что нас домой ведут,
Где доны нас давно, чай, ждут,
Где гневно блещут их глаза,
На лбу сбирается гроза…

Тэм служит нам живым примером,
Что нужно днём прощаться с Эром.
(Старинный Эр наш всем известен:
«Эр, где народ красив и честен»).

Ты, Тэм, глупее всех на свете:
Ты пренебрёг советом Кэтти!
Не говорила-ли она,
Что ты – пивной котёл без дна,
Что ты – негодник, пустомеля,
Пьян вплоть от мая до апреля!
Везёшь-ли к мельнику зерно,
Пропьёшь и куль с ним за одно!
Пойдёшь-ли в кузню за подковой,
От кузнеца придёшь с обновой,
И даже – просто грех и срам  –
Пойдёшь в субботу в Божий храм  –
С дьячком напьёшься накануне
Святого дня… Утонешь в Дуне,
Иль – будут ночки потемней  –
Утащит ведьма в Элловей.

Мистрисс! мне кажется, что, право,
Все жёны судят очень здраво,
И что ума в том капли нет,
Кто презирает их совет!

Однако, к делу: в эту ночь
Наш Тэм конечно был не прочь,
Продавши выгодно скотину,
Подсесть к весёлому камину,
Где старый друг наш Джони Сортер
Давно уж пенил добрый портер.
А Тэма Джон любил, как брат,
И всякий день с ним пить был рад.
Темненько стало. До двора
Оно давно бы уж нора,
Да эль так хмелен становился,
Что Тэм в хозяйку вдруг влюбился.
А Джон молол им разный вздор
И хохотал, как целый хор.
Вот дождь пошел, гроза бушует;
А Тэм и в ус себе не дует.

Забота с зависти взбесилась
И в кружке с элем утопилась.
Но как пчела с лип носит мёд,
Так время радость унесёт!
Как царь, наш Шэнтер счастлив был,
Что злое горе победил.

Но радость – мак: цветёт – блестит;
Сорвёшь – и венчик облетит;
Падёт-ли снег на зыбь пруда  –
Блеснёт – и тает навсегда;
Так в небе гаснут метеоры,
На миг прельщая наши взоры;
Так неба ясную лазурь
Мрачит дыханье зимних бурь.
Но время мчится: между-тем,
Пока домой собрался Тэм,
Пробило полночь. В этот час,
Когда последний свет погас,
Не дай Господь когда-нибудь
Нам, грешникам, пускаться в путь!

А ветер свищет, воет, стонет
И облака по небу гонит.
Так ярко молния блестит,
Протяжно глухо гром гремит,
Дитя – и тот бы догадался,
Что верно дьявол разыгрался.

Тэм оседлал кривую Мэг,
(На ней он ездил весь свой век)
И, несмотря на мрак и грязь,
Пустился в путь благословясь.
Дорогой он то распевал,
То шапку на́ лоб надвигал,
Не то смотрел по сторонам.
Чтоб не попасться колдунам:
Уж скоро будет Элловей,
Жилище сов, притон чертей.

Но вот уж он и брод минул,
Где бедный чэпман утопул.
А вот и две сухие ели,
Где растянулся пьяный Черли;
А здесь, недели две спустя,
Нашли убитое дитя;
А тут – недавно уж случилось  –
У Мёнга тётка утопилась;
А там и Дун уж засверкал…
Вдруг громче грохот бури стал,
Раскати грома чаще, ближе,
И змеи молний вьются ниже:
То сквозь берёзовых ветвей
Явился страшный Элловей,
Сверкнув лучом из каждой щели…
Внутри скакали, выли, пели.

О, Джон Ячменное-Зерно,
Как ты отважно и сильно!
Мы с водки так-то храбры станем,
Что чёрту прямо в харю взглянем!
А так-как Тэм всё эль тянул,
То чёрта верно-б не струхнул.
Вдруг Мэг, как вкопанная стала:
Тэм ей кулак – она заржала
И мчится прямо на огни.
Что ж там увидели они?
При блеске свечек и луны
Плясали черти, колдуны  –
Да не французские кадрили,
А просто – джиг, горнпайп да рили.
На подоконнике в прихожей
Сидел Ольд-Ник с звериной рожей  –
Косматый пёс – и с ревом, свистом
(Он у чертей был бандуристом)
Давил волынку, что есть силы:
Тряслись подгнившие стропилы.
У стен стояли там два гроба,
Окружены чертями оба;
А сам мертвец, в одежде белой,
В руке холодно-посинелой
Держал свечу… Но еще то ли
Увидел Тэм наш на престоле?
Там, меж преступников казнённых,
И двух младенцев некрещённых,
Злодей зарезанный лежал
И, рот разинув, издыхал.
Потом лежал палаш кровавый,
Томагаук и ножик ржавый,
Которым – даже грех сказать  –
Зарезал сын родную мать…
И видно, как к кровавой стали
Седые волосы пристали.
А там – три трупа адвокатов,
Как платья нищего, в заплатах,
И столько разных харь и рож,
Что им и рифм-то не найдёшь.
Наш Тэм стоит полуживой,
А там всё громче свист и вой;
Ревёт, трубит владыка Ада,
И черти пляшут до упада,
А с ними старые яги,
Кто без руки, кто без ноги,
Швырнув засаленные шали,
В одних рубашках танцевали.

Ну, Тэм, скажи мне без издевки,
Что если б там всё были девки,
Да не в фланелевом тряпье,
А в чистом тоненьком белье?
Я прозакладывать готов
Всё, что ты хочешь, что штанов
Не пожалеть стащить бы с ляжек,
Чтоб хоть взглянуть на этих пташек.

Но и яги и колдуны
Так были дряблы и смешны
И так вертелись на клюках,
Что хоть кого бы пронял страх.
Но Тэм хитёр: меж гадких рожей
Сейчас одну нашёл моложе.
(Она была здесь в первый раз,
Хоть много сделала проказ
На взморье Кэррика. Глядишь,
То подгрызёт ячмень, как мышь,
То со двора бычка сведёт,
То лодку в щепки разобьёт.)
Ея худая рубашонка,
Как у трехлетнего ребёнка,
Была и куца и толста  –
Ну, из пайслейского холста.

Не знала то старушка Гренни,
Когда она для крошки Ненни
За шиллинг – всё её добро  –
Холста купила в Вильборё.

Здесь, Муза, мы должны расстаться:
Тебе ведь верно не удастся
Воспеть, как нагло стала Ненни
Теперь вывёртывать колени.

Наш Тэм стоял, как бы прикован,
Бесовской пляской очарован,
Как вдруг сам мистер Сатана
Спрыгнув с высокого окна,
Так стал кувыркаться, пострел,
Что Тэмми мой не утерпел
И крикнул: «Славно, старый Ник!»
Тут всё потухло в тот же миг.
И Мэг не сделала и шага,
Как вся бесовская ватага
За ней пустилась. Как норой
Летит, жужжа, пчелиный рой,
Как мышку кот подстерегает,
И – цап-царап: за нос хватает,
Или толпа бежит, как скоро
Заслышит крик: «держите вора!»
Так Мэг пустилась, а за ней
Ватага леших и чертей.

Ах, Тэм! ах, Тэм! попал в беду  –
Поджарит чёрт тебя в аду!
И Кэт тебя уж не дождётся  –
Кот вдовий чепчик шить придётся.
Мчись, Мэг, пока не упадёшь  –
Ты счастье Шэнтера несёшь!
Скорей на мост, не то так к броду:
Чёрт не летает через воду.
Или тебе твой хвост не мил?
Но, ах и хвоста и след простыл.
Опередив всю чертовщину,
Ей Пенни прыгнула на спину,
И уж у самого моста  –
У Мэгги не было хвоста.
Наш Тэм, от страха чуть живой,
Приехал к утру уж домой.
Но Мэгги… ах, восплачем, Муаа!
На веки сделалась кургуза.

Ну, а теперь-то не пора-ли
Нам приступить уж и к морали?
Кто любит лишнее хлебнуть,
Да к куцым юбкам заглянуть  –
Смотри, чтоб с ним того ж не было,
Что с там о'шентровой кобылой.