Огонь угасал в очаге, повеял предутренний ветер. В комнате уже серело, когда Дэниел Уэбстер закончил речь. Под конец он снова вернулся к Нью-Гэмпширу и к тому любимому и единственному клочку земли, который есть у каждого человека. Он рисовал его и каждому из присяжных говорил о вещах, давно забытых. Ибо слова его западали в душу - в этом была его сила и его дар. И для одного голос его звучал затаенно, как лес, а для другого - как море и морские бури; и один слышал в нем крик погибшего народа, а другой видел мирную сценку, которую не вспоминал годами. Но каждый увидел что-то свое. И когда Дэниел Уэбстер кончил, он не знал, спас он Йависа Стоуна или нет. Но он знал, что сделал чудо. Ибо блеск в глазах присяжных и судьи потух, и сейчас они снова были людьми и знали, что они - люди.
- Защита ничего не имеет добавить, - сказал Дэниел Уэбстер, возвышаясь как гора. Собственная речь еще гудела у него в ушах, и он ничего не слышал, пока судья Хаторн не произнес: "Присяжные приступают к обсуждению приговора".
Со своего места поднялся Уолтер Батлер, и на лице его была сумрачная веселая гордость.
- Присяжные обсудили приговор, - сказал он, глядя гостю прямо в глаза. - Мы выносим решение в пользу ответчика, Йависа Стоуна.
При этих словах улыбка сошла с лица гостя - но Уолтер Батлер не дрогнул.
- Быть может, оно и не находится в строгом согласии с доказательствами, - добавил он, - но даже навеки проклятые смеют отдать должное красноречию мистера Уэбстера.
Тут протяжный крик петуха расколол серое утреннее небо, и судья с присяжными исчезли бесследно, как дым, как будто их никогда и не было. Гость обернулся к Дэниелу с кривой усмешкой.
- Майор Батлер всегда был смелым человеком, но такой смелости я от него не ожидал. Тем не менее, как джентльмен джентльмена, - поздравляю.
- Прежде всего позвольте-ка забрать эту бумажку, - сказал Дэниел Уэбстер и, взяв ее, разорвал крест-накрест. На ощупь она оказалась удивительно теплой. - А теперь, - продолжал он, - я заберу вас! - И его рука, как медвежий капкан, защемила руку гостя. Ибо он знал, что, если одолеешь в честной борьбе такого, как господин Облом, он уже не имеет над тобой власти. И он видел, что господин Облом сам это знает.
Гость извивался и дергался, но вырваться не мог.
- Полно, полно, мистер Уэбстер, - проговорил он с бледной улыбкой. Это же, наконец, сме... ой!.. смешно. Разумеется, вас волнуют судебные издержки, и я с радостью заплачу...
- Еще бы не заплатишь! - сказал Дэниел Уэбстер и так встряхнул его, что у него застучали зубы. - Сейчас ты сядешь за стол и напишешь обязательство никогда больше - до самого Судного дня! - не докучать Йавису Стоуну, его наследникам, правопреемникам, а также всем остальным ньюгэмпширцам. Потому что если мы возымеем охоту побесноваться в этом штате, то как-нибудь обойдемся без посторонней помощи.
- Ой! - сказал незнакомец. - Ой! Ну, по части хмельного, положим, они никогда не отличались, но - ой! - я согласен.
Он сел за стол и стал писать обязательство. Но Дэниел Уэбстер все-таки придерживал его за шиворот.
А теперь мне можно идти? - робко спросил гость, когда Дэниел удостоверился, что документ составлен по всей форме.
- Идти? - переспросил Дэниел, встряхнув его еще разок. - Я пока не решил, как с тобой поступить. За судебные издержки ты рассчитался, но со мной еще нет. Пожалуй, заберу тебя на Топкий луг, - сказал он как бы задумчиво. - Есть у меня там баран Голиаф, который прошибает железную дверь. Охота мне пустить тебя к нему на поле и поглядеть, что он станет делать.
Тут гость начал умолять и клянчить. Он умолял и клянчил так униженно, что Дэниел, по природе человек добродушный, в конце концов решил его отпустить. Гость был ужасно благодарен за это и перед уходом предложил просто из дружеского расположения - погадать Дэниелу. И Дэниел согласился, хотя вообще не очень уважал гадалок. Но этот, понятно, был птица немного другого полета.
И вот стал он разглядывать линии на руках Дэниела. И рассказал ему кое-что из его жизни, весьма примечательное. Но все - из прошлого.
- Да, все правильно, так и было, - сказал Дэниел Уэбстер. - Но чего мне ждать в будущем?
Гость ухмыльнулся довольно-таки радостно и покачал головой.
- Будущее не такое, как вы думаете, - сказал он. - Мрачное. У вас большие планы, мистер Уэбстер.
- Да, большие, - твердо ответил Дэниел, потому что все знали, как ему хочется стать президентом.
- До цели, кажется, рукой подать, - говорит гость, - но вы ее не добьетесь. Люди помельче будут президентами, а вас обойдут.
- Пусть обойдут - я все равно буду Дэниелом Уэбстером, - сказал Дэниел. - Дальше.
- У вас два могучих сына, - говорит гость, качая головой. - Вы желаете основать род. Но оба погибнут на войне, не успев прославиться.
- Живые или мертвые - они все равно мои сыновья, - молвил Дэниел. Дальше.
- Вы произносили великие речи, - говорит гость. - И будете произносить еще.
- Ага, - сказал Дэниел.
- Но ваша последняя великая речь восстановит против вас многих соратников. Вас будут звать Ихаводом; и еще по-всякому. Далее в Новой Англии будут говорить, что вы перевертень и продали родину, - и голоса эти будут громко слышны до самой вашей смерти.
- Была бы речь честная, а что люди скажут - не важно, - отвечал Дэниел Уэбстер. Потом он посмотрел на незнакомца, и их взгляды встретились. - Один вопрос, - сказал он. - Я бился за Союз всю жизнь. Увижу я победу над теми, кто хочет растащить его на части?
- При жизни - нет, - угрюмо сказал гость, - но победа будет за вами. И после вашей смерти тысячи будут сражаться за ваше дело - благодаря вашим речам.
- Ну, коли так, долговязый, плоскобрюхий, узкорылый ворожей-залогоимец, - закричал Дэниел Уэбстер с громовым смехом, - убирайся восвояси, пока я тебя не отметил! Потому что, клянусь тринадцатью первоколониями, я в саму преисподнюю сойду, чтобы спасти Союз!
И с этими словами он нацелился дать гостю такого пинка, что лошадь бы на ногах не устояла. Он только носком башмака достал гостя, но тот так и вылетел в дверь со шкатулкой под мышкой.
- А теперь, - сказал Дэниел Уэбстер, видя, что Йавис Стоун понемногу приходит в себя, - посмотрим, что осталось в кувшине; всю ночь толковать - у любого глотка пересохнет. Надеюсь, сосед Стоун, у вас найдется кусок пирога на завтрак?
Но и сегодня, говорят, когда дьяволу случается проезжать мимо Топкого луга, он дает большого крюку. А в штате Нью-Гэмпшир его не видели с той поры и поныне. Про Вермонт и Массачусетс не скажу.
Счастье О'Халлоранов
Перевод И. Бернштейн
Крепкие ребята строили Великую Магистраль в начале американской истории. А работали на той стройке ирландцы.
Дед мой, Тим О'Халлоран, был в те поры молодым. Весь день вкалывает, всю ночь пляшет, была бы музыка. Женщины по нем сохли - у него на них был глаз и язык без костей. А надо кому по шее накостылять, он опять же пожалуйста - уложит с первого удара.
Я-то его знал много позже, он был тощий и седой как лунь. А когда вели на запад Великую Магистраль, тощих и седых там не требовалось. Расчищали кустарник на равнинах и рыли туннели в горах молодцы с железными кулаками. Тысячами прибывали они на стройку из всех уголков Ирландии - кто теперь знает их имена? Но, удобно расположившись в пульмановских вагонах, вы проезжаете по их могилам. Тим О'Халлоран был одним из тех молодцов: шести футов росту и скинет рубаху - грудь что Кошелская скала в графстве Типперэри.
А иначе как же? Ведь работка была не из легких. В то время начинался большой бум в железнодорожном строительстве, и по всей Америке, с востока на запад и с юга на север, спешили тянуть рельсы, словно черт за ними гнался. Для этого нужны были работяги с кайлом и лопатой, и эмигрантские суда из Ирландии приплывали битком набитые храбрыми парнями. Дома они оставляли голод и английское владычество, и многие считали, что: уж в свободных-то Американских Штатах их ждет золото - бери не хочу, хоть мало кто и в глаза его видывал, это золото. Не чаяли они и не гадали, что здесь им достанется рыть канавы по шейку в воде и загорать дочерна под палящим солнцем прерий. И что матери их и сестры пойдут в прислуги, хоть на родине ни у кого в услужении сроду не бывали. Пришлось привыкать. Да, сколько смертей и обманутых надежд идет на возведение новой страны! Но которые помужественнее и побойчее, те выдюжили и не пали духом и за словом в карман лезть не обучились.
Тим О'Халлоран приехал из Клонмелла. В семье он считался за дурачка и простофилю, потому как вечно развешивал уши. Брат его Игнейшес пошел в священники, другой брат, Джеймс, подался в моряки, но такие дела, все понимали, были не про него. А так-то он был парень славный и покладистый, и притом любитель приврать: нагородит с три короба и не поперхнется! У О'Халлоранов в роду всегда такие были. Но настали голодные времена, малые дети плакали и просили хлеба, и в родимом гнезде стало тесно. Не то чтобы Тима так уж тянуло в эмиграцию, хотя вообще-то пожалуй что и тянуло. С младшими сыновьями это бывает. А тут еще Китти Мэлоун.
