Значит, ее семейство отреклось от нее? Джордж рассказал, что они все в ярости, что леди Каслвуд облеклась в траур, что мистер Уилл поклялся задать трепку этому негодяю и что больше всех распалилась гневом донельзя возмущенная госпожа Бернштейн.
— Конечно, она нанесла оскорбление своей семье, — не без высокомерия заметила крошка Этти, — и можно себе представить, как вознегодовали все эти знатные дамы, когда человек, занимающий такое низкое положение в обществе, как мистер Хэган, вдруг сделался их родственником. Но отречься от нее — это уже чересчур.
— Право, дитя мое, ты говоришь о том, чего совершенно не понимаешь, воскликнула маменька. — Ни один уважающий себя человек не может знаться с леди Марией после таких ее поступков.
— Каких поступков, маменька?
— Неважно! — отвечала маменька. — Маленьким девочкам не полагается знать о некоторых поступках леди Марии и проявлять к ним слишком большое любопытство! Достаточно сказать, что мне не следовало принимать ее здесь, и, повторяю, ни один приличный человек не должен поддерживать с ней знакомство!
— В таком случае, тетушка Ламберт, меня следует выпороть и отправить в постель, — с напускной серьезностью заметил Джордж. — Должен признаться, что я нанес визит моему приятелю-актеру и его высокородной супруге, но не сообщил вам об этом, поскольку мне казалось, что это касается только их и меня. Я нашел мистера Хэгана в весьма неказистой квартирке в Вестминстере, где этот бедняга вынужден был поселить не только свою жену, но и старушку-мать и маленького брата, которого определил в школу. Итак, я посетил мистера Хэгана и покинул его, проникшись к нему симпатией и, я бы даже сказал, уважением, хотя он и заключил безрассудный брак. Но ведь многие заключают безрассудные браки, не правда ли, Тео?
— Да, крайне безрассудные1 если выходят замуж за таких транжиров, как ты, — сказал генерал. — Мистер Джордж разыскал своих родственников, и пусть меня повесят, если он не оставил там свой кошелек.
— Ну, нет, только не кошелек, сэр, — сказал Джордж и растроганно улыбнулся. — Ведь кошелек мне связала Тео. Однако не скрою, я унес его оттуда пустым. Мистер Рич рвет и мечет. Говорит, что он едва ли осмелится выпустить Хэгана на сцену — боится скандала, вроде того, какой был у мистера Гаррика из-за чужеземных танцоров. На этот раз скандал собираются учинить самые высокодоставленные господа. Все эти франты вне себя от бешенства и клянутся, что забросают мистера Хэгана гнилыми яблоками, а потом прикажут отдубасить его дубинками. Мой кузен Уилл тоже клялся в кофейне Артура задать трепку этому актеру. Ну а пока что бедняга сидит без роли, ему перестали платить жалованье, а без его жалованья этой злополучной парочке не на что купить даже хлеба с сыром.
— И вы позаботились, чтобы они не остались без еды, сэр? Как это похоже на вас, Джордж! — воскликнула Тео, глядя на него с обожанием.
— Но это сделал ваш кошелек, милая Тео, — отвечал Джордж.
— Маменька, вы должны навестить их завтра же! — с мольбой воскликнула Тео.
— Если она этого не сделает, я с ней разведусь, доченька! — вскричал папаша. — Подойди, поцелуй меня, плутовка… Ну, конечно, avec la bonne permission de monsieur mon beau-fils {С любезного разрешения моего уважаемого зятя (франц.).}.
— Monsieur votre belle fantaisie, papa! {Вашего уважаемого вздора, папенька (франц.).} — воскликнула мисс Тео и, само собой разумеется, тут же выполнила отцовский приказ, а Джорджу Эсмонду-Уорингтону, эксвайру, почудилось, что его наименовали как-то странно.
Даже теперь, в наше время, всякий, заключивший безрассудный брак, знает, что он тем самым бросает вызов своей семье, что он будет осыпан упреками и насмешками, испытает на себе гнев и соболезнование своих родственников. Если ваше почтенное семейство вопиет и стонет, потому что вы женились на одной из десяти очаровательных дочек викария или, скажем, обручились с молодым стряпчим, не имеющим других источников дохода, кроме писания кляуз, и вынужденным оплачивать свои оксфордские векселя из вашего крошечного приданого, — словом, если все ваши друзья уже подняли вопль по поводу подобного союза, вы легко можете себе представить, что испытали друзья леди Марии Хэган и даже самого мистера Хэгана, когда эта парочка объявила о своем браке.
Прежде всего следует взять в соображение старую миссис Хэган. Ее почтительный сын, покинув после смерти отца Тринити-колледж и начав выступать в роли Ромео в Дублинском театре, обеспечил ей относительно безбедное существование. Его жалованья в последние годы хватало на то, чтобы содержать брата-школьника, помогать сестре, поступившей в компаньонки, и обеспечить едой, питьем, одеждой, топливом и самыми необходимыми удобствами вдову старого священника, свою мать. И вот теперь, — слыханное ли это дело, — знатная дама со всякими капризами и причудами вторгается в их скромное жилище, начинает в нем хозяйничать и участвует в их и без того скудной трапезе! Не будь Хэган таким горячим малым, которого побаивалась даже его матушка, леди Мария могла бы почувствовать себя не слишком уютно в своей вестминстерской квартирке. И в самом деле, разве не было это проявлением чудовищного эгоизма — занять место за скромным столом и на узком ложе бедного мистера Хэгана? Но разве романтические и страстные натуры задумываются над последствиями или ищут удобств, когда их сердцами владеет Любовь? Кто не знавал таких порывов? Какая бережливая супруга не сокрушалась при виде супруга, когда он с разрумянившимися щеками и бесшабашной улыбкой приходит домой и объявляет, что на субботу пригласил к обеду человек двадцать гостей? Кого именно, он уже не помнит. Но ему, без сомнения, известно, что за их столом нельзя разместить более шестнадцати персон? Велика важность! Двух самых хорошеньких девушек можно посадить на колени к кому-нибудь из молодых людей, а потом кто-то не придет, и места наверняка всем хватит! В любовном опьянении многие позволяют себе такие отчаянные выходки, не умеют рассчитать ресурсы своего обеденного стола и забывают о неотвратимых счетах из мясных и рыбных лавок, которые начнут поступать к перепуганной экономке в первых числах месяца.
Вот так-то. И, конечно, леди Мария поступила несколько эгоистично, позволив себе сесть за хэгановский стол, и снимать сливки с молока, и уплетать крылышко цыпленка и лучшую половину всех кушаний, которых и так едва хватало, и не удивительно, что бедная старушка-свекровь склонна была поворчать. Но чего стоят ее жалобы по сравнению с тем воем, который поднялся в благородном семействе леди Марии в Кенсингтоне! Вы только подумайте, какие пойдут сплетни, ведь это же скандал на весь город! Вы слышите, как перешептываются и хихикают фрейлины при дворе принцессы? А ведь среди них находится и леди Фанни! Какие шутки отпускают офицеры — товарищи мистера Уилла! Как злословят газеты и журналы! Какой приговор выносят возмущенные блюстители нравов, как ухмыляются в клубах разные негодники! Узнав о случившемся, госпожа Бернштейн закатила припадок и скрывалась от глаз на своих любимых Танбриджских водах, где ни на один из карточных вечеров не пригласила более сорока человек. Граф не пожелал посетить сестру, а графиня, надев, как мы уже сообщали, траур, отправилась к своей доброй покровительнице — принцессе, которая соблаговолила выразить ей соболезнование по поводу несчастья и позора, обрушившегося на столь почтенный дом. Скандал этот волновал и забавлял город целых трое суток; затем начали поступать другие новости: о победе, одержанной в Германии; о смутном положении дел в Америке; о том, что генерал возвращается на родину и предстанет перед военным судом; о новом восхитительном сопрано из Италии, и общество забыло про леди Марию, уплетавшую в своей каморке на чердаке скудную пищу, добытую нелегким актерским трудом.
Ниже мы приводим извлечение из письма мистера Джорджа Уорингтона брату, в котором он наряду с другими делами личного свойства описывает свой визит к новобрачным.
"Моя дорогая крошка Тео, — писал он, — ужасно рвалась сопровождать свою матушку в этом визите милосердия, но я считал, что при сложившихся обстоятельствах тетушке Ламберт лучше на этот раз обойтись без своего маленького aide-de-camp {Адъютанта (франц.).} в юбке. Кузена Хэгана мы не застали дома. Миледи в легком капоте и не слишком аккуратных папильотках играла в криббидж с соседкой с третьего этажа, а добрая миссис Хэган восседала по другую сторону камина со стаканом пунша и "Долгом человека".
Мария, некогда твоя Мария, слегка всплакнула при виде нас, и тетушка Ламберт, как ты понимаешь, не замешкалась с изъявлением сочувствия, а я тем временем расточал все, какие только приходили мне на ум, комплименты почтенной старушке. Когда разговор между тетушкой Ламберт и новобрачной начал иссякать, я принял в нем участие, и мы совместными усилиями постарались, сделать это унылое посещение более приятным. Мы говорили о тебе, о Вулфе, о войне. Теперь ты уже, вероятно, сражаешься с французами, и я молю бога, чтобы он даровал победу моему бесценному брату и вывел его целым и невредимым из схватки! Будь уверен, мы с тревогой следуем за тобой: мы видим тебя у Кейп-Бретон. Мы рассматриваем план Квебека и карту реки Святого Лаврентия. Могу ли я забыть, какая радость отразилась на твоем лице, когда ты увидел, что я вернулся целым и невредимым с тогдашнего пустякового поединка с французиком. Я верю, что и мой Гарри вернется с поля битвы целехонек. Я ни секунды в этом не сомневаюсь, заранее радуюсь твоему успеху и заразил здесь всех моей бодростью. Мы говорим о войне так, как если бы исход ее был предрешен и капитан Уорингтон уже получил новый чин. Молю небо, чтобы скорее настал тот день, когда все эти надежды сбудутся.
