Бенедикт Спиноза - Этика

Эта любовь души должна относиться к действиям души (по короля, пол. 32 этой части и по пол. 3 части 3); и она есть действие, которым душа созерцает саму себя в сопровождении идеи Бога как причины (по пол. 32 и его короля.), т. е. (по короля. пол. 25 части 1 и короля, пол. 11 части 2) действие, которым Бог, поскольку он может выражаться человеческой душой, созерцает самого себя в сопровождении идеи самого себя; а потому (по пред. пол.) эта любовь души есть часть бесконечной любви, которой Бог любит самого себя, – что и требовалось доказать.

Отсюда следует, что Бог, поскольку он любит самого себя, любит людей, и, следовательно, что любовь Бога к людям и интеллектуальная любовь души к Богу одно и то же.

Из этого мы ясно понимаем, в чем состоит наше спасение, или блаженство, или свобода – а именно в постоянной и вечной любви к Богу или в любви Бога к человеку. И эта любовь или блаженство в священных книгах называется славой, и не без основания. Ибо, относится ли эта любовь к Богу или к душе, ее справедливо можно назвать довольством души, которое на самом деле не отличается от славы (по 25 и 30 опр. афф.). Ибо, поскольку она относится к Богу, она есть (по пол. 35 этой части) радость (если мне можно еще употребить это слово), сопровождаемая идеей себя, так же как и поскольку она относится к душе (по пол. 21 этой части). Затем, так как сущность нашей души заключается в одном только познании, принцип и основание которого есть Бог (по пол. 15 части 1 и схол. положения 47 части 2), то отсюда очевидно для нас, как и каким способом душа наша по своей сущности и существованию вытекает из божественной природы и постоянно зависит от Бога. Это я считал нужным заметить здесь, чтобы на этом примере показать, как много значит познание отдельных вещей, которое я назвал интуитивным или третьего рода (см. схол. 2 пол 40 части 2), и как оно сильнее общего познания, которое я назвал познанием второго рода. Ибо, хотя я в первой части показал вообще, что все (а следовательно, и человеческая душа) зависит по сущности и существованию от Бога, однако это доказательство, несмотря на то, что оно само по себе основательно и исключает сомнение, не так действует на нашу душу, как когда то же самое выводится из самой сущности какой-нибудь отдельной вещи, которая, как мы сказали, зависит от Бога.

Нет ничего в природе, что было бы противно этой интеллектуальной любви или что могло бы уничтожить ее.

Эта интеллектуальная любовь необходимо вытекает из природы души, поскольку она рассматривается посредством природы Бога как вечная истина (по пол. 33 и 29 этой части). Итак, если бы было что-нибудь противное этой любви, то оно было бы противно истине, и, следовательно, то, что могло бы уничтожить эту любовь, могло бы сделать и то, чтобы истинное сделалось ложным, – что (как ясно само собой) абсурдно. Следовательно, нет ничего в природе, и проч., – что и требовалось доказать.

Аксиома четвертой части относится к отдельным вещам, поскольку они рассматриваются с отношением к известному времени и месту, в чем, я думаю, никто не станет сомневаться.

Чем большее число вещей душа понимает вторым и третьим родом познания, тем меньше она страдает от аффектов, составляющих зло, и тем менее боится смерти.

Сущность души состоит в познании (по пол. 11 части 2). Таким образом, чем большее число вещей душа познает вторым и третьим родом познания, тем большая часть ее сохраняется (по пол. 29 и 23 этой части) и, следовательно (по пред. пол.), тем большая часть ее не подвергается аффектам, которые противоположны нашей природе, т. е. (по пол. 30 части 4), которые составляют зло. Итак, чем большее число вещей душа понимает вторым и третьим родом познания, тем большая часть ее сохраняется неприкосновенной и, следовательно, тем меньше она страдает от аффектов, и проч., – что и требовалось доказать.

Отсюда мы понимаем то, чего я коснулся в схол. пол. 39 части 4 и что обещал объяснить в этой части, а именно, что смерть тем менее вредна, чем больше ясное и отчетливое познание души и, следовательно, чем больше душа любит Бога. Далее, так как (по пол. 27 этой части) из третьего рода познания проистекает высшее довольство, какое только возможно, то из этого следует, что человеческая душа может иметь такую природу, что то, что из нее исчезает вместе с телом (см. пол. 21 этой части), не будет иметь никакого значения по сравнению с тем, что от нее остается. Но об этом сейчас скажем подробнее.

Кто имеет тело, способное ко многому, тот имеет душу, наибольшая часть которой вечна.

Кто имеет тело, способное к многообразной деятельности, тот менее всего волнуется злыми аффектами (по пол. 38 части 4), т. е. (по пол. 30 части 4) аффектами, которые противоположны нашей природе; а потому (по пол. 10 этой части) он имеет силу располагать и связывать впечатления тела по порядку и, следовательно, производить то (по пол. 14 этой части), чтобы все впечатления тела относились к идее Бога, следствием чего будет (пол. 15) то, что он будет чувствовать любовь к Богу, которая должна занимать или составлять наибольшую часть души (по пол. 16 этой части); а отсюда (по пол. 33 этой части) он имеет душу, наибольшая часть которой вечна, – что и требовалось доказать.

Так как человеческие тела способны к весьма многому, то нет сомнения, что они могут иметь такую природу, что могут относиться к душам, которые имеют большое познание о себе и о Боге, и которых наибольшая или главная часть вечна, и потому не бояться смерти. Но чтобы яснее понять это, нужно заметить здесь, что мы живем в постоянном изменении, и сообразно с тем, изменяемся ли к лучшему или к худшему, называемся от этого счастливыми или несчастными. Кто в младенчестве или отрочестве перешел в труп, тот называется несчастным, и напротив, считается счастьем, когда кто-нибудь прожил всю жизнь со здоровым духом в здоровом теле. И действительно, кто, подобно младенцу или отроку, имеет тело, способное к весьма немногому и сильно зависящее от внешних причин, тот имеет душу, которая, рассматриваемая сама в себе, почти вполне не сознает ни себя, ни Бога, ни вещей; и наоборот, кто имеет тело, способное к весьма многому, тот имеет душу, которая, рассматриваемая сама в себе, много сознает себя, Бога и вещи. Таким образом, в этой жизни мы стремимся главным образом к тому, чтобы тело детства изменялось, насколько это допускает его природа и насколько это сообразно с ней, в другое, которое было бы способно к весьма многому и которое относилось бы к душе, способной наиболее сознавать себя, Бога и вещи, и притом так, чтобы все то, что относится к ее памяти или воображению, не имело почти никакого значения в сравнении с пониманием, как я уже сказал в схолии предыдущего положения.

Чем больше совершенства имеет каждая вещь, чем больше она действует и меньше страдает, и наоборот, чем больше она действует, тем бывает совершеннее.

Чем совершеннее каждая вещь, тем больше она имеет реальности (по опр. 6 части 2) и, следовательно (по пол. 3 части 3 с его схол.), тем больше действует и меньше страдает. Так же точно ведется это доказательство и в обратном порядке; из чего следует, что вещь тем совершеннее, чем более действует, – что и требовалось доказать.

Отсюда следует, что та часть души, которая сохраняется, какова бы она ни была по количеству, совершеннее остальной части. Ибо вечная часть души (по пол. 23 и 29 этой части) есть разум, по которому мы называемся действующими (по пол. 3 части 3), та же, относительно которой мы показали, что она уничтожается, есть само воображение (по пол. 21 этой части), по которому одному мы называемся страдающими (по пол. 3 части 3 и по общ. опр. афф.), а потому (по пред. пол.) первая, какова бы она ни была по количеству, совершеннее второй, – что и требовалось доказать.

Эго и есть то, что я наметил высказать о душе, поскольку она рассматривается без отношения к существованию тела. Из этого и вместе из пол. 21 части 1, как и из других мест, следует, что наша душа, поскольку она понимает, есть вечное состояние (modus) мышления, которое определяется каким-нибудь другим вечным состоянием (modus) мышления, а это – опять другим, и так до бесконечности, так что все они вместе составляют вечный и бесконечный разум Бога.