Новые крики и поздравления прокатились по залу, вылились в коридор и звучали долго, удаляясь все дальше и дальше.
Ленин ушел в свой кабинет, быстро ходил из угла в угол, потирал руки и, кривя губы, шипел:
– Прислужники, быдло темное! Слепые бунтовщики!
С яростью ударил стоящий на дороге стул и, чувствуя ужасное изнурение, упал на канапе.
– Такой час равняется пяти годам жизни! – прошипел он сквозь стиснутые зубы.
Долго не мог успокоиться. Вскакивал и бегал по комнате, разводил руками и говорил себе:
– Умереть! Самая легкая вещь! Конец и покой… Ничего другого не пожелал бы себе, но не могу… Должен пробить невежество, должен прорубить лес! Это будет делом рук моих. Не построю ничего нового и вечного. Буду счастливым, если мне удастся заставить человечество, чтобы не оглядывалось назад, но смотрело в будущее, только в будущее, откинув обаяние гробниц. Начнет тогда прорастать мысль о новом общественном устройстве и превратится в дело, которое будет продолжаться до поры, что даже исчезнет память обо мне. Сделаю все, чтобы ее высечь в воспоминаниях людей любовью или ненавистью, восхищением или презрением, благословением поколений или их проклятием! Жажду стать новым «святым» пролетариата. Чтобы тайный союз между мной, даже умершим, и живыми продолжался. Что же для этой цели значит унижение лестью сброда и взбунтовавшихся рабов, бросание лицемерных обещаний, фальшь, жизнь моя и миллионов людей? Наш век чтит разум и величие, объединенные в одном гении. Мне хватает культа моего разума! Последователи всегда стараются подражать тому, которого они обожествляют. Пусть же подражают! Поможет им это в ниспровержении навсегда невыносимых тюрем прошлого с их суевериями, ошибками и старыми гробами!
Он лег навзничь на канапе и, не сводя глаз с потолка, пытался ни о чем больше не думать. Долетал до него глухой уличный шум, треск досок, удары бросаемых на землю тяжелых предметов, перекличка, восклицания людей, громыхание автомобилей.
Догадывался, что товарищи распорядились уже паковать документы Совнаркома и перевозить связки документов и ящики на железнодорожный вокзал. Диктатор не знал, однако, что между работающими вмешалось несколько случайных, никому не известных, пришедших с улицы помощников, так как перед Смольным Институтом постоянно собиралась толпа любопытных, людей, не имеющих ни безопасного угла, ни работы.
Они вбегали вместе с солдатами в здание, укладывали в ящики документы, забивали ящики и выносили. Некоторые ящики падали с треском и шумом на проломах ступеней, скатывались вниз и рассыпались. Тогда носящие их люди поднимали переполох, бегали в замешательстве, в поисках новых ящиков, другие быстро просматривали рассыпанные бумаги, прятали в карманы, в голенища сапог, в шапки.
Несколькими днями позже латыши и финны на площадях обучали второпях специально сформированные батальоны из китайских рабочих, раскиданных свергнутым царским правительством в прифронтовой полосе, а также собранных отовсюду и предназначенных для охраны новых владык. Войска эти входили в состав карательного отряда ЧК
В Москве, на улице Большая Лубянка, в доме, принадлежащем Страховому Товариществу Котвица, спряталась Общероссийская Чрезвычайная Комиссия для Борьбы с Контрреволюцией и Саботажем. Жизнь и смерть стапятидесятимиллионного народа была отдана в руки председателя ЧК – Феликса Дзержинского, – имеющего право вынесения наказания смертью без утверждения приговора через Совнарком и Центральный Исполком.
Легенда Кремля ожила…
Из-за толстых стен Китай-города, из закоулков, темных подземелий, из лабиринта мрачных комнат, узких потаенных переходов всплывал ужасный призрак царя Ивана Грозного и его всемогущественного палача – Малюты Скуратова. За ними двигались, как стая волков, тени кровавых преторианцев – мрачных «опричников», неистовствующих по всей стране, плавающих в крови, кричащих зловещими голосами: «Слово и дело!».
Призраки с изумлением и страхом смотрели на проходящего по Кремлевской площади невысокого человека с лысым черепом, монгольскими скулами, губами и глазами. Ходил он, вложив руку в карман полинявшего пальто, а рядом ступал высокий, худой человек в серозеленой куртке и высоких сапогах с голенищами. Шел он сгорбленный, сжимая бледными ладонями серое, преждевременно состарившееся лицо, перекашиваемое надвигающимися ежеминутно судорогами. Неподвижный взгляд упирался в округлые камни старинной мостовой.
Призраки слышали слова страшные, ужасающие.
Дзержинский докладывал о работе в ЧК, о тысячах замученных и убитых людей, схваченных в домах и на улицах латышскими и китайскими солдатами.
– Никакая тайна не останется в тени! – шептал Дзержинский, заглядывая в глаза Ленину. – Мы умеем заставить быть откровенными, о, умеем!
Ленин начал сжимать руки и смотреть вокруг зорким строгим взглядом. Когда задевал он толпящихся невидимых призраков, убегали они в панике, в невыразимом страхе.
Дзержинский остановился и произнес:
– Сегодня буду проводить следствие по делу покушения. Привез сюда вашего шофера Владимирова. Подойдите, товарищ, услышите важные вещи. Непременно должны его услышать.
– Когда? – спросил Ленин.
– Сегодня вечером, – шепнул Дзержинский.
– Приеду…
Они расстались и пошли в разные стороны.
Тени старого Кремля наблюдали глазами, полными отчаяния и немого страха.
Сорвался холодный морозный ветер. Призраки развеялись, как туман над болотами.
Тогда выглянули другие привидения. Бледные, окровавленные, измученные тени людей, умерших в течение веков в подземельях Кремлевских застенков. Перекошенные страшные лица, длинные руки под низко свисающими тучами, беременными снегом, смеялись беззвучно, радовались бесноватой радостью, брызгали проклятьями и вздыхали плаксиво:
– Месть за нас! Месть за нас!
Эти стонущие тени создавали угрюмые хороводы. В кутерьме вьюги выли и плясали, поднимались все выше, играли с красным полотном, хлопающим на башне, смеялись протяжно и исчезали, утопая в вихрях и струях хлещущей метели.
Ветер выл и швырял сухим, мерзлым снегом в темные окна домов, тянущихся вдоль улицы Большая Лубянка. На пустой улице нельзя было заметить ни одного прохожего, хотя стрелка часов на башне подходила только к одиннадцати ночи.
Единственный человек в поношенном пальто, поднявши потертый барашковый воротник, показался из-за угла поперечной улицы. Он шел, глядя на искрящиеся под ногами снежные сугробы, нанесенные вихрем.
Из ворот дома с выбитыми стеклами и отбитой пулями штукатуркой выскочило три солдата и, окружив прохожего, спросили угрожающе:
– Куда идешь? Покажи пропуск!
Прохожий поднял глаза на солдат, и те окаменели. Выпрямившись, шепнули:
– Товарищ Владимир Ильич Ленин!
Он усмехнулся доброжелательно и попросил:
– Покажите мне здание ЧК!
– Вы стоите перед ним, товарищ, – ответил солдат робким голосом.
Ленин окинул внимательным взглядом громадный дом с большими окнами, до половины забитыми досками, темными, как бы слепыми.
– Что за черт?! – буркнул он недовольным голосом. – Спят, что ли, там все?..
Как бы отвечая ему, где-то из глубины здания вырвалось задыхающееся тарахтение автомобильного двигателя. Еще какие-то другие звуки смешивались с отголосками машины. Немного погодя все умолкло. Опустилась глухая, беспокойная тишина.
– Что это было? – спросил Ленин, глядя на солдат.
– ЧК расстреляло осужденных, – шепнул сержант. – Всегда при этом заводят автомобиль грузовой, чтобы заглушить выстрелы пулеметов, крики убиваемых, стоны…
Ничего более не говоря, Ленин направился к воротам дома и позвонил.
Немного погодя хриплый голос спросил:
– Кого черт носит в эту пору?! Отойди от ворот, буду стрелять…
– Председатель Совнаркома, к товарищу Дзержинскому, – ответил Ленин.
Он услышал топот ног убегающего караульного и пронзительный свист.
Прошло несколько минут, пока открыли калитку. Какой-то человек, небольшой, коренастый, с лицом, обезображенным оспой, осторожно выглянул, подозрительно и молчаливо пропустил Ленина.
Улица Большая Лубянка в Москве. Фотография. Начало ХХ века
Закрыв за ним калитку, он пошел сзади, бормоча:
– Мы должны быть бдительны… Уже несколько раз входили к нам вооруженные люди, намеревающиеся убить товарищей Дзержинского и Петерса. Поляки и латыши на них были злы. Они не вышли уже отсюда, но есть другие, которые дали клятву мстить. Вчера в саду университетском нашли товарища Багиса, повешенного необнаруженными злоумышленниками.
Он проводил Ленина через подворье.
Свет желтых огней керосиновых фонарей, слабо освещавших внутренний двор, высветил поднимавшуюся высоко глухую стену, теряющуюся вверху во мгле вьюги, потресканную и выщербленную. На сохранившейся штукатурке виднелись кровавые пятна и сосульки. Под стеной лежали неподвижно нагие тела, скорчившиеся, съежившиеся, брошенные, как груда кусков. Носилась над ними легкая дымка пара Сбоку стоял грузовой автомобиль, покрашенный в черный цвет.
