Он уже хотел было бежать в гостевую спальню, где Шелли обычно держала окно раскрытым нараспашку, для проветривания…
Но тут властно напомнил о своей нужде мочевой пузырь. Беннет отвернулся от окна и зашлепал в ванную.
Писая, он вдруг обрадовался тому, что Шелли нет дома. Обрадовался, что она не слышала, как газета ударилась в дверь-ширму, ведь она непременно захотела бы открыть ее и внести газету в тепло.
А значит, она впустила бы в дом туман.
Он хмыкнул и, покачав головой, спустил в унитазе воду.
Внизу, по радио, «Мамас энд Папас» жаловались на то, что все листья коричневые. Беннет понимал их чувства: прощай, лето!
Он закрыл дверь ванной и шагнул в тепло душа, чувствуя, как струи оживляют кожу.
Сквозь потное стекло душевой кабины Беннет видел, как прижимается снаружи к оконному стеклу белая вата. Точно подглядывает за ним. Намыливая волосы, он пытался вспомнить, говорил ли что-нибудь о тумане ведущий на радио.
После душа Беннет побрился.
Из зеркала на него смотрел знакомый, но несколько постаревший мужчина. Яркий свет лампы над зеркалом подчеркивал все поры и морщины, выделял дряблую складку под подбородком… да, сколько ни задирай головы и не вытягивай шею, складка все равно никуда не девается. Тот же самый свет заставлял блестеть лысинку, намечавшуюся на макушке, где еще недавно волосы стояли стеной, а теперь поредели, как брошенный сержантом взвод под огнем неприятеля. Будь у него сейчас тайное имя, то его, скорее всего, прозвали бы Лысачом, или Брюханом, а то и Грифом — из-за морщинистой шеи. Бреясь, он пытался вспомнить, как его дразнили в детстве: он был уверен, что прозвище у него было и что какое-то время оно сильно его раздражало, но ничего хуже Бена придумать не мог.
Он натянул на себя ту же одежду, в которой был вчера. Несмотря на то что два шкафа были буквально набиты его рубашками и свитерами, тренировочными штанами и старыми джинсами, слишком вытертыми, чтобы показываться в них за пределами дома, для Беннета надеть вчерашние вещи во второй раз было особым удовольствием… в этом было что-то хулиганское, мальчишеское, и это сходило ему с рук, как в детстве.
А ведь взрослым так мало что сходит с рук.
Чувствуя себя обновленным, посвежевшим, он толкнул дверь ванной и вышел на лестничную площадку. Приближаясь к лестнице, он услышал, как в кухне мощно трещат радиопомехи, и едва удержался, чтобы не окликнуть жену, хотя прекрасно знал, что она давно уже в торговом центре.
Медленнее обыкновенного он сошел по лестнице, оглядывая нижний этаж дома по мере того, как он выплывал из-за края перил.
В кухне все было аккуратно прибрано, Шелли оставила на столе только разделочную доску и банку с мармеладом и достала из морозильника новую буханку хлеба. Хорошо пахло кофе. Но сначала о главном: прежде всего надо было разобраться с радио. Упершись локтями в столешницу, Беннет стал крутить кнопку настройки, пытаясь поймать какую угодно радиостанцию… лишь бы заглушить этот шум. Но, как он ни старался, результат был один… неизменный треск, шорох и…
Шепоты…
Что-то еще. Он наклонился к приемнику, прижал к динамику ухо и стал слушать. Что это, какая-то радиостанция? Что он слышит, чей-то разговор, кто-то говорит, но тихо… очень тихо? Может быть, вот в чем дело: пропал звук. Он покрутил боковую рукоятку, но шумы только усилились.
Сделав шаг назад, Беннет хмуро смотрел на радио. Раньше он был уверен, что различает за шумами какие-то голоса, но теперь все пропало. Он выключил и снова включил приемник, ничего не изменилось, и он выключил его совсем. Лучше посмотреть телевизор.
Перебрав все доступные телеканалы, Беннет сдался. Помехи, повсюду одни помехи. Помехи и голоса, тихие, далекие, шепчущие… они что-то говорили — он был уверен, что слышит их и что они произносят слова, но вот какие, разобрать не мог. Бросив пульт на диван, он пару минут посидел молча.
Кофе. Вот что ему сейчас нужно. Кофе все поправит.
Он вернулся в кухню, налил себе чашку и неспешно пошел через холл к себе в кабинет.
Совокупный запах книг и слов встретил его на пороге, приветствуя, приглашая к новому дню.
Он запустил свою старенькую «Аптиву», услышал знакомый звук — нечто вроде короткого колокольного звона, который она всегда издавала в начале, — и увидел, как экран словно заволокло туманом.
— Ха! Это еще что за чертовщина? — спросил он у комнаты.
Миллионы слов и предложений, упакованных в книги и журналы, которыми были уставлены двойные полки, зашелестели, совещаясь между собой, но, не найдя удовлетворительного ответа, стихли.
Беннет поставил чашку с кофе на коврик для мышки и пошевелил мышь. Бесполезно. Машина даже не стартовала. Он надавил кнопку громкости на колонках, подключенных к компьютеру, и шорох статических помех затопил комнату.
А с ним и далекие шепчущие голоса.
Он перелистал свой ролодекс, нашел в нем номер службы техподдержки и нажал кнопку громкой связи на факсе-телефоне, стоявшем у его стола. На этот раз он явственно различил голоса в метельном треске, который шел от факса… и эти голоса, похоже, посмеивались над ним.
Забыв про кофе, он вышел в гостиную и поднял трубку домашнего телефона.
В ней плескалось море и выл ветер, шелестели листьями высочайшие деревья, склоняясь перед стихиями, гудела вращающаяся Земля. Все это, и ничего больше. Ничего, только кто-то — или что-то — повторяло его имя… твердило, как во сне.
Тут его охватил настоящий страх. Вообще-то его первая искра проскочила и разгорелась совершенно незаметно для самого Беннета, но когда он торопливо отворил дверь и сделал шаг на крыльцо, страх вспыхнул в нем настоящим пожаром.
Туман был везде, густой и белый, неподвижный и непроницаемый, он целиком проглотил улицу, на которой они с Шелли прожили более двадцати лет, не оставив от нее ни единого опознавательного знака. Он попал в чужеродный ландшафт — нет, даже не ландшафт, а скорее холст… белый холст на старом мольберте, который стоит на затхлом чердаке где-нибудь в Сумеречной Зоне, и он, Беннет, единственный мазок краски на нем.
Причем быстро теряющий цвет.
Устремив взгляд в сторону дорожки, которая вела к гаражу у дома, он обрадовался, различив в сплошной стене тумана изгородь, отделявшую его участок от участка соседей, Джерри и Эми Сондхайм. Он не знал, радоваться или огорчаться тому, что Шелли взяла машину. Потом решил радоваться: будь автомобиль на месте, он сейчас кинулся бы к нему, занял знакомое место за рулем и поехал.
«Куда поехал?» — спокойно спросил его внутренний голос.
Беннет кивнул. Никуда бы он сейчас не поехал. И никто в таком тумане никуда не поедет. Господи, да что же это такое?
Он вглядывался в белизну, пытаясь уловить хоть какие-нибудь признаки движения. Их не было. Туман походил на крашеную поверхность, как будто вся планета целиком тонула в белесом море, уходя в него навсегда, не оставляя ни следа на его поверхности.
Ни радио, ни телевидения, ни телефона… даже Интернет куда-то подевался! Может быть, это конец? Вся планета отрезана от самой себя, как будто ничего на ней больше не существует? И никогда не существовало?
И тут — как раз когда Беннет посмотрел налево, вдоль Сикамор-стрит до ее пересечения с Мешем лейн, где должна была быть старая скамья, которую Чарли Спаттеренк поставил в память о своей покойной жене, Хейзел, и уже повернул голову направо, в сторону Мейн-стрит, послушать, доносится ли оттуда шум машин, — он уловил какое-то движение в тумане.
Он резко повернул голову прямо и стал смотреть перед собой, пристально вглядываясь в туман. Но так ничего и не увидел… хотя туман теперь как будто немного колыхался… словно что-то двигалось к нему сквозь пелену. Двигалось, расталкивая собой туман…
— Кто там? — Его голос прозвучал жалобно и слабо, и он тут же возненавидел себя за это. Но сделать все равно ничего не мог. До боли в глазах он продолжал вглядываться в колышущуюся белую пелену.
— Здесь есть кто-нибудь? Нужна помощь?
Сначала он постарался придать своему голосу выражение шутливой серьезности — господи боже, ну и погоды у нас нынче! — а уже потом имитировал… глас ослепленного туманом самаритянина, взывающего к измученному, сбившемуся с пути страннику.
Звук раздался снова — вроде кто-то несмело шаркает по мостовой подошвами? — причем в сопровождении то ли кашля, то ли низкого, гортанного ворчания.
Беннет отшатнулся, протянул руку назад, ухватился за такую родную и надежную дверную ручку, и тут ощутил что-то под ногами. Бросив быстрый взгляд вниз, он увидел свернутую трубкой газету. Из нее что-то торчало — ярко раскрашенная рекламка была вложена между страниц.
Нагнувшись, он подхватил газету вместе со всем, что в ней было, и окончательно попятился в дом, захлопнув сначала дверь-ширму, а затем, стоя спиной к прихожей, протянул в сторону руку, нащупал основную дверь, закрыл ее, задвинул защелки сверху и снизу и только потом повернул в замке ключ.
