Плох я... Но ведь мой обладатель господь!
Я, что ли, грешен? Мой создатель -- господь!
(пер. С. Кашеваров) [kas-0015]
Остро, гротескно высмеивает поэт бессмысленность мусульманской обрядности -- если бог вездесущ и всеведущ, надо ли надоедать ему без конца молитвами? Реалии религиозного культа, впрочем, могут и сослужить свою полезную службу мусульманину: чалма и четки пригодятся, чтобы заложить их в кабаке за чащу вина, как сказано в одном из рубаи; в мечеть же мощно изредка заглянуть, признается поэт в другом стихотворении, хотя бы для того, чтобы стащить новый молитвенный коврик. И вот -- рубаи, где соседствуют Коран и винная чаша; и как же рьяно, не отрываясь, читают мусульмане -- нет, не стихи Корана! -- стих, опоясывающий чашу:
Благоговейно чтят везде стихи корана, [К-021]
Но как читают их? Не часто и не рьяно.
Тебя ж, сверкающий вдоль края кубка стих,
Читают вечером, и днем, и утром рано.
(пер. О. Румер) [rum-0007]
Приведем еще два известных хайямовских рубаи, где протест против духовного закрепощения человека выражен особенно сильно. Все религии, не только ислам, утверждает поэт, рабство:
Дух рабства кроется в кумирне и в Каабе, [К-026],[К-001]
Трезвон колоколов -- язык смиренья рабий,
И рабства черная печать равно лежит
На четках и кресте, на церкви и михрабе. [М-009]
(пер. О. Румер) [rum-0157]
И прямой бунт против творца, против существующего мироустройства:
Когда б я властен был над этим небом злым,
Я б сокрушил его и заменил другим,
Чтоб не было преград стремленьям благородным
И человек мог жить, тоскою не томим.
(пер. О. Румер) [rum-0195]
К такого рода стихам -- как, впрочем, ко многим рубаи Хайяма -- как нельзя более подходит меткое определение, принадлежащее одному из наших современных писателей: "Афоризмы, убедительные, как выстрелы". Очевидно, именно такого рода четверостишия имел в виду историк Кифти, когда написал, что стихи Омара Хайяма "содержали в глубине змей для всего шариата в виде множества всеохватывающих вопросов". Продолжая свою характеристику Хайяма-позта, Кифти заключает: "Он порицал людей своего времени за их религию". Четверостишия Омар Хайям писал для себя и небольшого круга друзей и учеников, отнюдь не стремясь сделать их общим достоянием. Однако эти крылатые поэтические речения приобретали широкую гласность -- именно так можно понять высказывания, которые мы находим у того же Кифти, что "современники очернили веру его и вывели наружу те тайны, которые он скрывал".
Нападая на творца, Омар Хайям обличал и духовенство -- и здесь его обычная насмешливость уступала место неприкрытой злости. Ревнители мусульманского благочестия, с их показной святостью, говорит поэт, это ненасытные кровопийцы, рядом с которыми запойный пьяница -- праведник:
Хоть я и пьяница, о муфтий городской, [М-013]
Степенен все же я в сравнении с тобой;
Ты кровь людей сосешь, -- я лоз. Кто кровожадней:
Я или ты? Скажи, не покриви душой!
(пер. О. Румер) [rum-0153]
Столкновения с духовенством приняли столь опасный для Омара Хайяма характер, что он вынужден был, в уже немолодые годы, совершить долгий и трудный путь паломничества в Мекку. Источники так и пишут: "убоявшись за свою кровь", "по причине боязни, а не пол причине богобоязни".
По возвращении из хаджа Омар Хайям поселился в уединенном доме в деревушке под Нишапуром. По словам средневековых биографов, он не был женат и не имел детей. Хайям жил замкнуто, испытывая чувство постоянной опасности из-за непрекращающихся преследований и подозрений. К этому периоду жизни Хайяма относится сто стихотворение, написанное на арабском языке в форме кыта. Строки этих стихов позволяют нам представить душевное состояние поэта в старости:
Доволен пищей я, и грубой и простою,
Но и ее добыть могу я лишь с трудом.
Все преходяще, все случайно предо мною,
Давно нет встреч, давно уж пуст мой дом.
Решили небеса в своем круговращенье
Светила добрые все злыми заменить.
Но нет, душа моя, в словах имей терпенье,
Иль головы седой тебе не сохранить.
(пер. Б. Розенфельд)
Приведем еще один эпизод из жизни Омара Хайяма, запечатленный географом XIII века Закарийа Казвини; в рассказе проглядывают живые черты поэта и самый образ его жизни среди горожан. Один из факихов Нишапура -- знатоков мусульманского права -- публично поносил Омара Хайяма, однако по утрам приходил к нему, не упуская случая присоединиться к числу учеников. Хайям собрал у себя однажды утром трубачей и барабанщиков. Как только факих пришел по обыкновению на занятия, Омар Хайям подал знак трубить и бить в барабаны. К собравшимся на улице горожанам Хайям обратился со следующими словами: "Внимание, о жители Нишапура! Вот вам ваш ученый. Он ежедневно в это время приходит ко мне и постигает у меня науку, а среди вас говорит обо мне так, как вы знаете. Если я действительно таков, как он говорит, то зачем он заимствует у меня знания? Если же нет, то зачем поносит своего учителя?"
Время, отмеченное всесилием фанатичного духовенства, принуждало выдающегося мыслителя к молчанию. Поэт должен хранить в глубине сердца тайны своего знания, как море хранит в створках раковины жемчужину, -- таково содержание одного из рубаи. И вот другое, с той же мыслью:
То не моя вина, что наложить печать
Я должен на свою заветную тетрадь:
Мне чернь ученая достаточно знакома,
Чтоб тайн своей души пред ней не разглашать.
(пер. О. Румер) [rum-0230]
"Притворись дураком и не спорь с дураками,--советует себе поэт, -- каждый, кто не дурак, вольнодумец и враг". "Он обуздал свои речи и перо", -- пишут о старом Хайяме средневековые источники.
В стихах находила выражение напряженная внутренняя жизнь ума и души Омара Хайяма. Можно предположить, что в эти поздние годы одиночества были написаны многие его философские стихи, поднимающие извечные вопросы, стоящие перед людьми: что есть человек? Откуда мы пришли? Куда уйдем? Какой смысл скрыт в нашем кратком земном существовании?
Мир я сравнил бы с шахматной доской:
То день, то ночь... А пешки? -- мы с тобой.
Подвигают, притиснут -- и побили.
И в темный ящик сунут на покой.
(пер. И. Тхоржевский) [tho-0006]
И непостижимая загадка этого движущегося мира: где его начало, где конец?
Творенья океан из мглы возник,
Но кто же до глубин его постиг
И жемчугу подобными словами
Изобразил непостижимый лик?
(пер. Ц. Бану) [ban-0002]
В четверостишиях Омара Хайяма -- неодолимый для человеческой души протест против смерти, Хайям-ученый и в старости не обольщался иллюзиями о грядущем воскресении из мертвых, внушаемых религией мусульманам. Стихи формулируют жестокий закон природы, неизбежно обрекающий все живое на превращение в прах:
И тот, кто молод, и тот, кто сед,
Из мира все уйдут друг другу вслед.
А царство мира все ничье, как прежде;
Кто был -- ушел; придут -- и вновь их нет.
(пер. А. Старостин) [sta-0013]
Не будь этой вечной смены поколений, говорит поэт в другом стихотворении, наш черед земной жизни никогда бы не пришел. Обращаясь к предполагаемому собеседнику, Хайям утешает: примиримся с мыслью, что живая душа нам дана на подержание, и вернем ее в положенный срок, когда минует череда отведенных нам дней, каждого из которых так мучительно жаль:
Ты знаешь, почему в передрассветный час
Петух свой скорбный клич бросает столько раз?
Он в зеркале зари увидеть понуждает,
Что ночь -- еще одна -- прошла тайком от нас.
(пер. О. Румер) [rum-0123]
Хайямовская скорбь о конечности человека, о неодолимости всесильного времени выражена в большом цикле рубаи, отмеченных особым взлетом поэтического гения:
Океан, состоящий из капель, велик.
Из пылинок слагается материк.
Твой приход и уход -- не имеют значенья.
Просто муха в окно залетела на миг...
(пер. Г. Плисецкий) [pli-0101]
Чем может утешиться человек, сей недолгий гость на земле? Омар Хайям находит это утешение в идее материального неисчезновения. Бесконечный круговорот материи -- так видят глаза поэтафилософа окружающий его мир. Глина, из которой вылеплены винные кувшины и чаши, кирпичи в стенах дворцов, песок под ногами, вся живая природа -- цветы, травы -- все это знало другое, может быть, человеческое инобытие. Осторожно, остерегает поэт, прикасайся к ним: вот это, возможно, было локонами и устами луноликой красавицы, это -- головой султана, а это -- сердцем везира:
Давно -- до нас с тобой -- и дни и ночи были
И звезды, как сейчас, на небесах кружили.
Не знаешь, как ступить на этот прах земной, -
Зрачками любящих его песчинки жили.
(пер. В. Тардов) [tar-0001]
Значит, и нам дано вернуться в земной мир, уже в иных, бессловесных формах: "из праха твоего налепят кирпичей и в стены ,дома их уложит твой сосед". И так велико страстное желание поэта ощутить бессмертие пусть самой малой крупицей земной жизни -восстать из праха хотя бы стеблем зеленой травы! И вот завещание Омара Хайяма:
