— Карты не лицемерят, — говаривала она. — Плохая сдача говорит вам правду прямо в глаза, и в мире нет ничего более лестного, чем козырная коронка.
Когда же она, садясь за карты, бывала в особенно хорошем настроения, то со смехом просила капеллана своего племянника прочесть предобеденную молитву. Приехав в Танбридж-Уэлз, честный Сэмпсон вначале не хотел играть. Ставки ее милости слишком высоки для него, признавался он, с комически жалобным видом похлопывая себя по карману, содержимое которого перешло к счастливцу Гарри еще в Каслвуде. Как большинство людей ее возраста (да, по правде говоря, и почти весь ее пол), госпожа Бернштейн была скуповата. И если капеллан в скором времени все же смог занять место за карточным столом, то, полагаю, свой небольшой запас наличности он получил от Гарри Уорингтона, чье сердце было столь же полно великодушия, как его кошелек — гиней.
Наш юный джентльмен охотно делился с мистером Сэмпсоном и деньгами, и всеми другими благами, которые оказались в его распоряжении. Право, можно удивляться тому, как быстро молодой виргинец приспособился к обычаям и привычкам тех, среди кого он теперь жил. Его одежда по-прежнему оставалась черной, но была теперь самого лучшего покроя и шилась из самых дорогих материй. "При ленте и звезде, со спущенным чулком и волосами до плеч он был бы премиленьким Гамлетом", — заметила веселая старая герцогиня Куинсберри. "И, уж конечно, он принес гибель не одной Офелии и здесь, и среди индейцев", — добавила она, ничуть не осуждая Гарри за его предполагаемые победы над прекрасным полом. Кружева Гарри и его рубашки были настолько тонки, что даже его тетушка оставалась довольна. Он купил прекрасный бритвенный прибор и два парчовых халата, чтобы нежиться поздно поутру в кровати, попивая шоколад. F него появилось множество шпаг, тростей, французских часов с картинками на крышках и бриллиантовыми инкрустациями на циферблатах и эмалевых табакерок прелестных изделий той же нации искусников. Каждое утро в его прихожей толпа грумов, жокеев и торговцев дожидалась, пока его высочество встанет, а тогда камергер Гамбо по одному вводил их в спальню, где его господин пил шоколад в обществе преподобного Сэмпсона. У нас нет никаких сведений о том, какой штат слуг находился под началом мистера Гамбо, но, несомненно, один негр был бы не в силах надлежащим образом заботиться о прекрасных вещах, которые принадлежали теперь мистеру Уорингтону, не говоря уж о лошадях и карете, купленных молодым виргинцем. Кроме того, Гарри усердно изучал все искусства, знание которых считалось необходимым для джентльмена тех дней. Когда он прибыл в Танбридж, там проживали француз — учитель фехтования и танцмейстер той же национальности; наш юноша начал прилежно посещать этих ученых мужей и приобрел немалое совершенство как в мирной, так и в воинственной науке, которым они обучали. Через несколько недель он уже дрался на рапирах немногим хуже своего учителя и мог постоять за себя в поединке с любым посетителем фехтовальной школы, а леди Мария (которая сама танцевала чрезвычайно грациозно) со вздохом признала, что при дворе нет джентльмена, который танцевал бы менуэт так изящно, как Уорингтон. Что до верховой езды, то хотя мистер Уорингтон и взял на своем могучем коне несколько уроков у заезжего учителя, но заявил, что для него годится и их виргинская манера ездить и что ни у одного джентльмена и ни у одного жокея здесь он не видел такой прекрасной посадки, как у своего друга полковника Джорджа Вашингтона из Маунт-Вернона.
Угодливый Сэмпсон зажил так, как никогда прежде не живал. Он неплохо знал большой свет, а рассказывал о нем еще лучше, и Гарри был в восторге от его историй — как истинных, так и сочиненных. Двадцатилетний юноша смотрит снизу вверх на тридцатилетнего мужчину, восхищается его старыми шутками, лежалыми каламбурами и заплесневелыми анекдотами, которые залиты вином сотен званых обедов. Столичные и университетские шутки Сэмпсона чаровали юного виргинца новизной. Сто лет назад — теперь, конечно, таких людей нет и в помине — в Лондоне имелся круг зрелых мужчин, любивших водить дружбу с богатыми и знатными юнцами, только-только вступающими) в жизнь, распалять юную фантазию забавными историями, играть роль менторов в "Ковент-Гардене" и церемониймейстеров в долговой тюрьме, сопровождать птенцов к игорным столам, за которыми, быть может, держали банк их знакомые банкометы, потягивать лимонад, пока их питомец бутылку за бутылкой пил бургундское, и выходить на улицу, пошатываясь, но с ясной головой, когда заплетающиеся ноги юного лорда несли его бить городских стражников. Вот к этой-то, несомненно, ныне вымершей расе и принадлежал мистер Сэмпсон, — как приятно думать (тем, кто хочет в это верить), что в царствование королевы Виктории совсем не осталось ни льстецов, какими изобиловало царствование ее августейшего пращура, ни прихлебателей, услужливо потворствующих любым разорительным безумствам молодых людей, — короче говоря, какое счастье, что, вылизав дочиста все блюда, все блюдолизы задолго до наших дней погибли от недостатка пищи.
Как мне доводилось читать, некоторые соусы и подливки, остававшиеся на блюдах в те времена, были весьма густы, сытны и душисты. И наш друг Сэмпсон, усердно предававшийся вышеупомянутому занятию, выглядел на диво розовощеким и здоровым. Он стал доверенным поводырем нашего виргинца и, судя по нижеприведенному письму, сохранившемуся в семейном архиве Уорингтонов, мистер Гарри обзавелся не только учителем танцев и учителем фехтования, но еще и наставником, капелланом и секретарем.
"Миссис Эсмонд-Уорингтон, владелице Каслвуда,
в собственный дом в Ричмонде, Виргиния.
Дом миссис Блай, Променад, Танбридж-Уэлз,
25 августа 1756 года.
Милостивая государыня дражайшая матушка!
Ваше милостивое письмо от 20 июня, посланное в Бристоль мистеру Трейлу, было переслано мне без замедления, и я от всей души благодарю вас за доброту и ласку, с какой вы преподали мне благие советы, а также за весточку из милого сердцу дома, который я не стал любить меньше, побывав в английском доме наших предков.
Я отослал вам письмо с последним ежемесячным пакетботом, уведомляя мою досточтимую матушку о небольшом несчастье, случившемся со мной по дороге сюда, и о добрых друзьях, которые я нашел и которых меня приютили. С тех пор я получил много удовольствия и от превосходной погоды, и от здешнего прекрасного общества в завел много друзей среди нашей аристократии, каковыми знакомствами, полагаю, вы не будете огорчены. Среди этих знатных вельмож я йогу упомянуть прославленного графа Честерфилда, бывшего прежде послом в Голландии и вице-королем Ирландии, а также графа Марча и Рагле-на, каковой станет герцогом Куинсберри после кончины его светлости, и ее светлость герцогиню, прославленную красавицу времен королевы Анны: она вспомнила, что знавала тогда при дворе моего деда. Эти и другие столь же знатные особы посещают ассамблеи моей тетушки, и в этом многолюдном городке нигде не бывает столь многолюдно, как на ее собраниях. Кроме того, на пути сюда я останавливался в Уэстереме, в доме заслуженного офицера генерал-лейтенанта Вулфа, который служил с моим дедушкой ж генералом Уэббом в знаменитых кампаниях герцога Мальборо. У мистера Вулфа есть сын, подполковник Джеймс Вулф, помолвленный с благородной и красивой девицей, которая сейчас тоже приехала сюда на воды, — мисс Лоутер, и хотя ему только тридцать лет, он слывет одним на лучших офицеров во всей нашей армии и доблестно служил под началом его королевского высочества герцога повсюду, где бряцало наше оружие.
Благодарю мою досточтимую матушку за ее сообщение о том, что мистеру Трейлу поручено выплатить мне 52 фунта 10 шиллингов, как четверть моего годового содержания, В настоящее время я не испытываю нужды в деньгах и, практикуя строжайшую экономию, которая будет необходима (не стану скрывать) для содержания лошадей, Гамбо, экипажа и прочего, без чего не может обойтись молодой джентльмен из хорошей семьи, надеюсь прожить на свои средства, не слишком злоупотребляя вашей щедростью. Белье и одежда, которые я привез с собой, при надлежащей заботе, несомненно, проносятся несколько лет — как вы написали. Светские люди носят здесь более тонкое белье, и мне, возможно, придется купить несколько рубашек самого тонкого полотна для балов и собраний, но для будничных дней мои рубашки очень хороши.
Рад сообщить, что у меня ни разу не было случая прибегнуть к помощи ваших превосходных семейных пилюль. Но их с большой пользой принимает Гамбо, который растолстел и обленился от английской говядины, эля и воздуха. Он шлет своей госпоже смиреннейший поклон и просит миссис Маунтин передать от него приветы всем его товарищам-слугам, а больше всех — Дине и Лили, которым он на Танбриджской ярмарке купил по колечку с надписью.
