— Я рад, что узнал, как вы вели себя с Катариной на самом деле, мистер Уорингтон. От всей души рад! — объявил пылкий Сэмпсон. — Ваш черед наливать. Вы показали, что можете противостоять злословию и не поддаться соблазну. Ах, любезный сэр! Не все люди столь счастливы! Что за превосходное вино! — И, допив рюмку, он добавил: — Какой же тост предложите вы теперь, любезный сэр?
— Здоровье мисс Фанни Маунтин из Виргинии, — сказал мистер Уорингтон, наливая вино, а его мысли унеслись за много тысяч миль домой.
— Наверное, одна из ваших американских побед? — заметил капеллан.
— Да нет, ей пошел только одиннадцатый год, а в Виргинии я никогда никаких побед не одерживал, мистер Сэмпсон, — ответил молодой человек.
— Вы истинный джентльмен, сэр, — целуя, вы молчите об этом.
— Я не целую и молчу. У нас в Виргинии, Сэмпсон, не в обычае губить девушек или проводить время в обществе потерянных женщин. Мы, виргинские джентльмены, чтим женщин и не ищем их позора, — вскричал Гарри, и вид у него при этом был очень гордый и красивый. — Та, чье имя я назвал, росла в нашей семье с младенчества, и я застрелю негодяя, который посмеет ее обидеть. Небом клянусь — застрелю!
— Ваши чувства делают вам честь. Позвольте пожать вашу руку. Я должен пожать вам руку, мистер Уорингтон, — вскричал восторженный капеллан. — И разрешите сказать вам, что это было самое искреннее, самое дружеское пожатие, а вовсе не попытка бедняка угодить богатому патрону. Нет! Такое вино уравнивает всех людей... да, всяк богат, пока оно не иссякло. И с этой бутылкой Том Сэмпсон не беднее вас с вашим княжеством.
— Так разопьем еще бутылочку злата, — сказал со смехом Гарри. — Encore du cachet jaune, mon bon Monsieur Barbeau! {Еще одну желтую головку, мой добрый мосье Барбо! (франц.).} — И мосье Барбо удалился в погреб.
— Еще бутылочку злата! Превосходно! А как чудесно вы говорите по-французски, мистер Гарри.
— Да, я хорошо говорю по-французски, — объявил Гарри. — Во всяком случае, мосье Барбо меня понимает.
— По-моему, вы все делаете хорошо. Вы преуспеваете во всем, за что ни возьметесь. Вот почему тут воображают, сэр, что вы завоевали сердца стольких женщин.
— Ну вот, опять вы про женщин! Сколько раз мне повторять, что мне не нравятся эти историйки про женщин! Черт меня подери, Сэмпсон, ну зачем им надо чернить репутацию джентльмена?
— Во всяком случае, сэр, одна такая женщина есть, если только глаза меня не обманывают! — воскликнул капеллан.
— О ком вы? — спросил Гарри, багрово краснея.
— Нет, имен я не называю. Не бедняку капеллану вмешиваться в дела тех, кто выше его, или проникать в их мысли.
— Мысли? Какие еще мысли, Сэмпсон?
— Мне казалось, что я замечал в Каслвуде у одной прелестной и знатной особы явные признаки сердечной склонности. Мне казалось, что некий благородный молодой джентльмен пылает страстью, но, может быть, я ошибся и смиренно прошу прощения.
— Ах, Сэмпсон, Сэмпсон! — перебил его юноша. — Я очень несчастен. Я давно хотел кому-нибудь довериться, попросить совета. Так, значит, вы знаете, что происходило... между мной и... Налейте мистеру Сэмпсону, мосье Барбо... и... и одной особой?
— Я наблюдал это весь прошлый месяц.
— Черт побери, сударь, вы признаетесь, что шпионили за мной? — гневно воскликнул Гарри.
— Шпионил? Но ведь вы ничего и не скрывали, мистер Уорингтон, а ее милость — тоже плохая обманщица. Вы все время были вместе. В беседках, в аллеях, в деревне, в коридорах замка — вы всегда находили предлог искать общества друг друга, а за вами наблюдало много глаз помимо моих.
— Боже милостивый! Так что же вы видели, Сэмпсон? — воскликнул юноша.
— О нет, сэр! О поцелуях следует молчать. Я готов снова это повторить, — объявил капеллан.
Молодой человек покраснел еще больше.
— Ах, Сэмпсон, — вскричал он, — могу ли я... могу ли я довериться вам?
— Любезнейший сэр! Милейший, великодушнейший юноша! Вы ведь знаете, что я готов пролить за вас кровь моего сердца! — восклицал капеллан, пожимая руку своего покровителя и возводя блестящие глаза к потолку.
— Ах, Сэмпсон, как я несчастен! Послушайте, я тут играю в карты и пью вино, но только для того, чтобы рассеяться. Признаюсь вам, что в Каслвуде между некой особой и мной что-то произошло.
Капеллан присвистнул над рюмкой бордо,
— И от этого-то я и несчастен. Понимаете, если джентльмен дал слово, то, значит, он его дал и должен сдержать. Понимаете, я думал, что люблю ее, — да, и люблю очень сильно, потому что она милая, добрая, нежная и, кроме того, хорошенькая — настоящая красавица, но ведь вам известна разница в нашем возрасте, Сэмпсон. Подумайте, какая между нами разница в возрасте, Сэмпсон! Она не моложе моей матери!
— Которая вам этого никогда не простит.
— Я не позволю вмешиваться в мои дела! Ни госпоже Эсмонд, ни кому бы то ни было еще! — воскликнул Гарри. — Но понимаете, Сэмпсон, она, правда, немолода и... О, черт возьми! Зачем только тетушка сказала мне это!
— Но что?
— То, чего я не могу открыть никому, то, что причиняет мне невыносимые муки!
— Но не про... не про... — Капеллан припомнил интрижку ее милости с французским учителем танцев и кое-какие другие историйки, бросавшие некоторую тень на ее репутацию, но вовремя умолк. Выть может, он выпил слишком мало и вино еще не успело расположить его к полной откровенности, а может быть, слишком много, я минута душевного благородства осталась уже позади.
— Да-да! Они все фальшивые — все до одного! — возопил Гарри.
— Силы небесные, о чем это вы? — осведомился его друг.
— Вот о чем, сударь, вот о чем! — ответил Гарри, выбивая дробь на своих белоснежных зубах. — Я не знал этого, когда делал ей предложение. Клянусь, не знал! Как это ужасно, как ужасно! Сколько мучительных ночей провел я из-за этого, Сэмпсон. У моего милого дедушки были вставные челюсти — их ему изготовил один француз в Чарлстоне, — и мы подглядывали, как они скалились в стакане с водой, а когда он их вынимал изо рта, щеки у него сразу западали... Мне и в голову не приходило, что у нее тоже...
— Но что, сэр? — снова спросил капеллан.
— Черт побери, сударь! Разве вы не понимаете, что я говорю о зубах? сказал Гарри, стуча по столу.
— Но ведь их таких только два.
— А вам откуда это известно, сударь, черт побери? — в ярости осведомился молодой человек.
— Я... от ее горничной. Ей выбило два зуба камнем, который, кроме того, немного рассек губу, и их пришлось заменить.
— Ах, Сэмпсон! Неужели вы хотите сказать что они не все поддельные? воскликнул юноша.
— Всего два, сэр. Во всяком случае, так говорила Пегги, а она выболтала бы всю подноготную и об остальных тридцати — они такие же настоящие, как ваши собственные зубы, а у вас зубы прекрасные.
— А ее волосы, Сэмпсон, они тоже настоящие? — спросил молодой джентльмен,
— Они изумительны — это я могу подтвердить хоть под присягой. Ее милость может сидеть на них, а фигура у нее великолепна, казна белее снега, а сердце — добрейшее в мире, и я знаю.... то есть, я убежден, что оно полно вами, мистер Уорингтон.
— Ах, Сэмпсон! Пусть небо, пусть небо благословит вас! Какую тяжесть вы сняли с моей души этими... этими... ну, неважно! Ах, Сэм! Как счастлив... то есть... нет-нет, как я несчастлив! Она не моложе госпожи Эсмонд — черт побери, это так! Она не моложе моей матери! Неужели человек должен жениться на женщине, которая не моложе его матери? Это уж слишком, черт возьми! Да, слишком! — И тут, как ни прискорбно, Гарри Эсмонд-Уорингтон, эсквайр из Каслвуда в Виргинии, вдруг расплакался. Видите ли, блаженная черта была пройдена уже несколько рюмок тому назад.
— Так, значит, вы не хотите жениться на ней? — спросил капеллан.
— А вам-то что до этого, сударь? Я дал ей слово, а у Эсмонда — у виргинского Эсмонда, заметьте, мистер... как бишь вас?.. Сэмпсон... кроме его слова, нет ничего.
Мысль была, безусловно, благородной, но выразил ее Гарри несколько заплетающимся языком.
— Заметьте, я сказал "виргинский Эсмонд", — продолжал бедняга Гарри, назидательно поднимая палец. — Я не говорю о здешней младшей ветви. Я не говорю о Уилле, который надул меня с лошадью, — я ему переломаю все кости. Леди Мария тут ни при чем... да благословит ее бог! И да благословит бог вас, Сэмпсон! Вы заслуживаете, чтобы вас сделали епископом, старина!
— Я полагаю, вы обменивались письмами? — спросил Сэмпсон.
— Письмами! Черт возьми, она только и делает, что пишет мне письма. Чуть отведет меня в оконную нишу, и уже засовывает письмо мне за манжету. Письма — насмешили просто! Вот они, письма! — И юноша бросил на стол бумажник с пачкой эпистол бедняжки Марии.
— Да, это письма, ничего не скажешь! Целая почтовая сумка! — заметил капеллан.
— Но тот, кто посмеет коснуться их... будет убит... на месте! — возопил Гарри, встал со стула и, пошатываясь, побрел за своей шпагой.
