"Я смертен, сенаторы; и буду доволен, если исполню обязанности человека, долг государя. Беру в свидетели вас и потомство, что во мне нет другого желания. Потомство оценит меня по заслугам, и даже свыше них, если скажет, что я был достоин предков, заботился о ваших делах, был тверд в опасностях, не страшился ненависти, где дело шло о благе общественном. Да будет мой алтарь в сердцах ваших: это лучше и прочнее всех храмов и статуй. Каменный монумент, если суд потомства предаст ненависти того, кому он поставлен, будет попран, как простой надгробный памятник; молю богов, чтобы до конца жизни дали мне спокойный ум, способный обсуждать божественные и человеческие законы. Прошу римских граждан и союзников подарить по смерти мое имя и дела добрым словом и доброю памятью".
Мы вскарабкались наверх к Дамекуте. Старый император знал, что делал, когда выбрал это место для своей самой большой виллы. Если не считать Сан-Микеле, наиболее красивый вид на остров открывается именно с Да-мекуты. Я рассказал посланнику, что многие из найденных здесь статуй попали к его коллеге сэру Уильяму Гамильтону, который был британским посланником в Неаполе во времена Нельсона. Эти статуи находятся в настоящее время в Британском музее. Но их, должно быть, еще много покоится в земле под виноградником - я объяснил, что думаю на следующий год начать серьезные раскопки, так как виноградник принадлежит теперь мне. Лорд Дафферин поднял заржавленную солдатскую пуговицу, валявшуюся среди осколков мозаики и мрамора. Корсиканские стрелки! Да, здесь были расквартированы в 1808 году две сотни корсиканских стрелков, но, к сожалению, главные силы английского гарнизона в Анакапри состояли из мальтийцев, которые в панике отступили, когда французы атаковали их лагерь. Мы посмотрели вниз на утесы Орико, и я показал посланнику место, где высадились французы и откуда они поднялись на отвесную скалу, - мы оба согласились, что это был настоящий подвиг. Да, англичане сражались с обычной храбростью, но должны были под покровом ночи отступить туда, где теперь стоит Сан-Микеле, и там их начальник, майор Хамилл, ирландец, как и он сам, скончался от ран. Его похоронили на кладбище Анакапри. Двухфунтовая пушка, которую его солдаты вынуждены были бросить, когда на следующий день спускались по финикийским ступеням, отступая в Капри, до сих пор лежит у меня в саду. На рассвете французы открыли огонь по Капри с высот горы Соларо - просто невероятно, что им удалось втащить туда пушку. Английский командующий был принужден подписать капитуляцию. Не успели еще просохнуть чернила, как показался английский флот, задержанный штилем у островов Понца. Документ о сдаче был подписан удивительным неудачником, будущим тюремщиком плененного орла на другом острове - сэром Гудзоном Лоу.
Когда мы возвращались через селенье в Сан-Микеле, я показал посланнику маленький дом в саду и сказал, что он принадлежит тетке Красавице Маргариты, признанной красавицы Анакапри. Эта тетка вышла замуж за английского лорда, если не ошибаюсь, его родственника. Да, он хорошо помнил, как, к ужасу всей семьи, его кузен женился на итальянской крестьянке и даже привез ее в Англию, но сам он ее никогда не видел и не знал, что с ней сталось после смерти мужа.
Лорд Дафферин чрезвычайно заинтересовался тетушкой Красавицей Маргариты и попросил меня рассказать о ней поподробнее, добавив, что про ее мужа он знает ровно столько, сколько хотел бы знать. Я ответил, что все это произошло задолго до моего времени. Я познакомился с ней, когда она уже, давно овдовев, возвратилась из Англии пожилой женщиной. Я мог рассказать ему лишь то, что мне приходилось слышать от старого дона Кризостомо, ее духовника и наставника. Разумеется, она не умела ни читать, ни писать, но, с присущей всем каприйцам восприимчивостью, довольно быстро научилась говорить по-английски. Дону Кризостомо, человеку весьма ученому, было поручено подготовить ее к жизни в Англии и к обязанностям жены лорда - то есть преподать ей несколько уроков по различным предметам, чтобы она могла поддержать светскую беседу. Грацией и прекрасными манерами она, как и все девушки Капри, была наделена от природы. Что до ее красоты, то, по словам дона Кризостомо, она была самой красивой девушкой в Анакапри, а я давно убедился, что в этом вопросе он знаток. Все усилия пробудить в ней интерес к чему-либо, кроме ее родного острова, остались тщетными, и было решено ограничиться историей Капри, чтобы она могла хоть о чем-то говорить со своими новыми родственниками. Она внимательно выслушивала страшные рассказы о том, как Тиберий сбрасывал свои жертвы с Salto di Tiberio [99], как он исцарапал лицо рыбака клещами омара, как он душил мальчиков и девочек в Голубом Гроте, как его правнук Нерон приказал матросам убить свою мать вблизи острова, как его внук Калигула утопил в Поццуоли тысячи людей. Наконец она сказала на своем неподражаемом диалекте:
- Наверно, все эти люди были очень плохие, - настоящие разбойники.
- Еще бы! - ответил учитель. - Разве вы не слышали, как я сказал, что Тиберий душил мальчиков и девочек в Голубом Гроте...
- А они все умерли?
- Ну конечно! С тех пор прошло почти две тысячи лет.
- Так какое нам до них дело? Оставим их в покое, -сказала она со своей чарующей улыбкой.
На этом закончилось ее образование.
После смерти мужа она вернулась на свой остров и постепенно зажила простой жизнью своих предков, чья родословная была на две тысячи лет древнее родословной ее английского лорда. Мы нашли ее на маленькой, залитой солнцем галерее, она сидела там с четками в руках и кошкой на коленях - статная римская матрона, величественная, как мать Гракхов. Лорд Дафферин поцеловал ей руку с учтивостью старого царедворца. Английский язык она почти позабыла и вернулась к диалекту своих детских лет, а классический итальянский язык посланника ей был так же непонятен, как и мне.
- Скажите ей, - сказал лорд Дафферин, когда мы собирались уходить, скажите ей от моего имени, что она столь же истинная леди, как ее лорд был джентльменом.
Не хочет ли посланник познакомиться с ее племянницей Красавицей Маргаритой? Да, хочет, и будет этому очень рад.
Красавица Маргарита встретила нас своей очаровательной улыбкой и угостила лучшим вином дона Антонио - галантный посланник с удовольствием воспользовался правами родственника, звонко поцеловав ее розовую щечку.
Долгожданная регата была назначена на следующее воскресенье по треугольнику - от Капри к Позилипо и в Сорренто, где победитель должен был принять кубок из рук леди Дафферин. Моя прекрасная "Леди Виктория" была чудесной яхтой, построенной в Шотландии из тикового дерева и стали, готовой ко всякой случайности и надежной при всякой погоде, если ею правильно управлять, но что-что, а управлять парусными лодками я умел. Эти две яхты были сестрами и имена свои получили от двух дочерей лорда Дафферина. Наши шансы были примерно равны. При сильном ветре и бурном море я, вероятно, проиграл бы, но при слабом ветре и спокойном море мой новый топсель и шелковый спинакер, несомненно, должны были выиграть кубок. Новые паруса прибыли из Англии, когда я был еще в Риме, и висели в сарае на пристани под присмотром старого Пакьяле, самого надежного и добросовестного из моих слуг. Он сознавал всю важность своей должности: на ночь клал ключ от сарая под подушку и никому не позволял заходить в это святилище. Хотя в последние годы он стал энтузиастом-могильщиком, все же его сердце принадлежало морю, которое давало ему его нелегкий хлеб еще с тех пор, как он в юности добывал кораллы. В те дни, когда губительное нашествие американцев еще не постигло Капри, все мужчины занимались добычей кораллов в "Барбарии" - у берегов Туниса и Триполи. Это было трудное ремесло, сопряженное с жестокими лишениями и опасностями, - недаром многие его товарищи не вернулись на родной остров. Двадцать лет трудился Пакьяле в море, прежде чем ему удалось скопить триста лир, необходимые тому, кто собрался жениться. Сто лир на лодку и сети, двести лир на кровать, пару стульев и праздничную одежду для венчания, а об остальном позаботится мадонна. Девушка в долгие годы ожидания пряла и ткала полотно, которое она должна была принести в дом. Как и все, Пакьяле унаследовал от отца клочок земли, только это был клочок голых скал у самой воды, на тысячу футов ниже Дамекуты. Год за годом он таскал туда землю в корзине на спине и наконец посадил там несколько виноградных лоз и опунций. Винограда он никогда не собирал, так как молодые гроздья неизменно гибли от соленых брызг и пены, когда дул юго-западный ветер, но зато время от времени он с гордостью дарил мне две-три картофелины - самые ранние на острове. Все свободное время он проводил внизу на своем участке, скреб тяжелой мотыгой утес или сидел на камне с глиняной трубкой во рту, устремив взгляд на море. Иногда я спускался по склону, такому крутому, что и коза затруднилась бы, куда ей поставить копытце, чтобы навестить Пакьяле, к великой его радости. У самых наших ног находился грот, в который нельзя попасть с моря и который до сего времени почти никому не известен - темный, весь в сталактитах. Пакьяле рассказывал, что в давние времена в этом гроте жил лупоманаро - таинственный страшный волк-оборотень, который и по сей день занимает воображение обитателей острова не менее, чем сам Тиберий. Я знал, что окаменевший зуб, найденный мною в песке пещеры, принадлежал какому-то крупному млекопитающему, которое пришло сюда умирать в те времена, когда остров еще соединялся с материком, и что кремни и осколки обсидиана - орудия первобытных людей. Быть может, в гроте обитал кто-нибудь из богов - выходит он на восток, а Митра, бог солнца, часто почитался в здешних местах.
