- А вам известно, что у вас очень красивые глаза? - произнес наконец Джироламо.
- Нечего мне комплименты отпускать, - огрызнулась Клоти. - Запомните: я не по вашим зубам орешек.
- А по чьим же?
- Это уж вас не касается.
- Могу я вас попросить об одолжении? - обратился Джироламо к другой девушке.
У той было толстое круглое лицо, на котором, словно птичий клюв, выдавался длинный заостренный нос.
- Какое одолжение?
- Скажите своей подружке, чтоб она была немного полюбезнее.
Майя повернулась и повторила, как попугай:
- Ты слышала, Клоти? Будь немного любезнее.
- Вы хотели, чтоб я пришла позавтракать, - вот я и пришла. И нечего с меня больше требовать.
- Но, Клоти... - начала Майя.
- Ах, оставь меня в покое.
- Поговорим о другом, - вздохнув, сказал Джироламо. - Почему вы остались в Риме на праздник"? Вы не ездите за город?
- А вы? - парировала Клоти. - Вы-то сами чего не уехали?
- Мне нравится Рим в летнюю пору.
- Смотрите-ка! Вот и нам нравится Рим в летнюю пору.
- Мы служащие, - объяснила Майя. - У нас отпуск только в конце месяца.
- А где вы работаете?
- Да какое вам дело? - сейчас же перебила Клоти. - Разве я вас спрашиваю, где вы сами работаете?
- Если спросите, я вам скажу.
- И не подумаю спрашивать, мне это ни к чему.
- Но, Клоти, - мягко сказал Джироламо, - за что вы на меня так сердитесь?
Он потянулся через стол и положил руку на маленькую, пухленькую и изящную кисть девушки. Но та резко отдернула руку и крикнула:
- Не трогать меня!
- Да что с вами, Клоти?
- Не смейте называть меня Клоти!
- А как же вас называть?
- Называйте синьориной Клотильдой.
- Да послушайте в конце концов, - воскликнул Джироламо, потеряв всякое терпение. - Если вам не хотелось идти завтракать, вы могли бы отказаться. Но, согласившись, вы обязаны по крайней мере вести себя прилично.
- Обязана? Да вы спятили! Почему это я обязана? Может, потому, что вы меня завтраком накормили?
- Но, Клоти... - вступилась подруга.
- А ты помолчи, - прикрикнула Клоти. - Ведь ты заставила меня принять это дурацкое приглашение! А раз так, то и оставайся с ним. А я ухожу. Будьте здоровы...
Она вскочила и, поспешно пройдя меж столиков, направилась к выходу.
- Ну а теперь, - обратился Джироламо к Майе, как только Клоти исчезла из виду, - сделайте милость, объясните мне, мягко выражаясь, непонятное поведение вашей подруги.
Та покачала головой.
- Это моя вина. Я уговорила ее пойти. Она не хотела.
- Но почему же?
- Вы не обижайтесь. Она не хочет больше терять время на всяких типов без гроша в кармане.
- Но ведь я, - произнес совершенно ошеломленный Джироламо, - я вовсе не тип без гроша в кармане.
- Так вы не голодранец?
- Нет, право же, не голодранец.
- Странно... А у Клоти сложилось именно такое впечатление. Да и я, не обижайтесь, поклялась бы в том же.
- Что же вас заставило так думать?
- Да как-то так, все вместе.
Джироламо помолчал немного, затем снова заговорил:
- Но если у Клоти такие взгляды на людей, то почему, прежде чем грубить мне, она не разузнала, не спросила меня? Я бы сказал ей правду, что я - не "тип без гроша в кармане", и тогда она вела бы себя вежливо и мы бы хорошо провели время.
- Вы должны извинить ее. Она боится.
- Да чего же она боится?
- Боится, что нарвется, как всегда, на голодранца. Вы нас поймите: мы девушки бедные, что ж тут удивительного, если нам хочется иметь знакомства среди мужчин со средствами?
- Ну, хорошо, так по крайней мере осведомляйтесь заранее.
- Жизнь - это джунгли, - философски изрекла девушка. - Клоти защищается, вот и все. Вам хорошо рассуждать, но кто боится, тот не рассуждает.
Джироламо снова помолчал. Официант принес счет, и Джироламо расплатился.
- Если хотите, поедем завтра к морю, - наконец сказала девушка. - Я сама поговорю с Клоти.
- Я думаю, что мы не сможем поехать.
- Почему? Вы обиделись?
- Да нет, но теперь уж вы на меня нагнали страху.
- Вы-то чего напугались?
- Жизнь - это джунгли, - ответил Джироламо, вставая.
Дом, в котором совершено преступление
В то время как машина неслась по блестевшему от дождя шоссе под серым, затянутым тучами небом, Томмазо изучал свою спутницу. На вид ей было немногим более тридцати; гладкие и прямые темные волосы обрамляли бледное, худое лицо с орлиным носом и черными горящими глазами. Из-за слишком яркой губной помады ее большой, резко очерченный рот казался кровоточащей раной. Он опустил глаза: из-под зеленой юбки выглядывали черные лакированные сапожки, доходившие почти до колена. Наконец он нарушил молчание:
- Еще очень далеко?
- Нет, скоро приедем.
- И как это вашим пришло в голову построить виллу в столь уединенном месте? Я понимаю еще, если бы было близко от моря, а то его отсюда и не видно.
- Мы построили ее здесь потому, что у нас тут была земля.
- Когда же выстроена ваша вилла?
- Году в тридцатом, почти тридцать лет назад.
- И с тех пор вы в ней и живете?
- Нет, мы ездили сюда каждое лето, если не ошибаюсь, до тридцать третьего года. Потом купили виллу в Анседонии и больше не приезжали.
- Двадцать семь лет дом стоит покинутым! И отчего же?
- Да так. По-видимому, нам здесь разонравилось.
- Сколько вы за него хотите? Посредник мне говорил цену, но я за последнее время пересмотрел столько вилл, что уже не помню.
- Пятнадцать миллионов лир.
- Ах, да! Кажется, вилла очень большая?
- Да, она большая, но комнат в ней немного. Гостиная и еще четыре комнаты.
- Если верить посреднику, это было бы весьма выгодное приобретение.
- Я тоже так думаю.
- Вилла принадлежит вам?
- Нет, у нее три владельца - мой брат, сестра и я.
- У вас нет родителей?
- Нет, они умерли.
- Ваш брат женат? И сестра замужем?
- Да.
- Они живут вместе с вами в Риме?
- Нет, они живут за границей.
- А вы замужем?
- Нет.
- Вы живете одна?
- Нет. Но, синьор Лантьери...
- Говорите, я вас слушаю.
- Извините меня. Я должна показать вам виллу, но вовсе не обязана рассказывать вам о своей личной жизни.
- Простите. Вы тысячу раз правы.
Наступило молчание. Но странное дело, Томмазо про себя отметил, что резкий ответ молодой женщины не вызвал у него ни чувства обиды, ни удивления. Он старался понять, почему же ее тон и слова не задели его, и наконец его осенило: как в цене виллы, слишком низкой для такого большого дома, так и вообще в поведении женщины, державшейся как-то слишком незаинтересованно и безучастно, таилось нечто загадочное, и это если и не полностью оправдывало, то, во всяком случае, извиняло проявленную им нескромность. Он посмотрел на губы женщины, и его поразило, как ярко они накрашены. С ее белого, как бумага, лица он перевел взгляд на серую и блестящую ленту дороги, бегущую навстречу серому, подернутому дымкой пейзажу, и увидел, что сквозь серую тусклость этого пасмурного осеннего дня, подобно кроваво-красной краске на губах этой женщины, необычно и ярко сверкают другие цвета: желтое золото листьев какого-то растения, увивающего фасад крестьянского дома; густая чернота мокрых стволов, светлая, почти голубая зелень капустных кочанов на огородах; яркий пурпур гроздей ягод на колючем кустарнике. День сегодня выдался туманный и дождливый, подумал Томмазо, но все же он не лишен своего очарования - в такой день краски природы играют и переливаются, как звонкие голоса в тишине полей.
Он спросил женщину:
- При доме есть земельный участок?
- В цену виллы включена стоимость сада в две тысячи квадратных метров. Но участки вокруг принадлежат нам, и вы, если хотите, можете прикупить землю.
- По какой цене?
- Я думаю, по тысяче лир за квадратный метр.
Томмазо вновь про себя подумал, что такая цена ниже обычной для здешних мест, но на этот раз ничего не сказал. Женщина переключила скорость, и машина свернула с шоссе на проселочную дорогу, проехав между двух потемневших от времени невысоких каменных столбов.
Женщина сказала:
- Здесь начинается наше поместье.
- К вилле ведет эта дорога?
- Да, другой нет.
Дорога уходила в глубь долины, петляя между пологими зелеными холмами. На склонах не было видно ни одного дерева, а на вершинах белели крестьянские домики с выкрашенными в зеленый цвет оконными рамами и красными крышами - по одному на каждом холме. Томмазо спросил:
- Все эти дома ваши?
- Да, наши.
Меж холмами темнели узкие и глубокие овраги - склоны одних были возделаны, другие поросли лесом или кустарником. Томмазо насчитал с левой стороны дороги четыре холма и столько же оврагов; потом машина круто свернула и поехала по узенькой дорожке, ведшей в глубокую низину, где сквозь деревья вырисовывались неясные очертания какой-то серой постройки.
- Вилла не на берегу, - рассеянно и небрежно проговорила женщина, - но от моря она не так уж далеко. Пять минут езды - и вы на пляже. Море по ту сторону дороги Аврелия.
