Ему чертовски повезло, подумал лорд Эмсворт, что этот тип не подслушивал у двери во время последнего разговора.
И как раз в этот момент какой-то звук заставил его обернуться, а обернувшись -- резко подскочить в кресле, едва не повредив себе внутренности. Над подоконником открытого окна медленно поднимались голова и плечи Руперта Бакстера, словно это был мертвец, восстающий из могилы, чтобы явиться своему убийце. Стекла очков Бакстера блестели в лучах вечернего солнца, и лорду Эмсворту показалось, что они пылают, как глаза дракона.
Руперт Бакстер не подслушивал у двери. Ему не надо было утруждать себя этим. Под окном кабинета Бландингского замка стоит старинная садовая скамья, и на этой скамье он и сидел с начала до конца разговора, который мы только что описали. Если бы он был непосредственно в комнате, он, возможно, услышал бы все еще лучше, но ненамного.
Когда лицом к лицу сталкиваются два человека, один из которых только что стрелял в другого из духового ружья, а второй только что узнал, кто в него стрелял, трудно ожидать, чтобы у них сразу завязался светский разговор. Они будут испытывать чувство некоторой неловкости -- то, что французы называют "qene". В первые полминуты этой встречи гробовое молчание нарушилось только тем, что лорд Эмсворт откашлялся и немедленно после этого опять замолчал. И вполне возможно, что это молчание продолжалось бы еще долго, если бы Бакстер не пошевелился, как бы собираясь удалиться. Все это время он в упор смотрел на своего бывшего работодателя, на лице которого даже самый невнимательный наблюдатель мог бы прочесть, как в открытой книге, целую гамму противоречивых чувств. Теперь Бакстер сделал шаг назад, и к лорду Эмсворту вернулся дар речи.
-- Бакстер!
В голосе девятого графа явно слышалась мольба. Не часто случалось, чтобы он хотел задержать хоть на минуту Руперта Бакстера и поговорить с ним, но сейчас он испытывал самое горячее желание сделать именно это. Он хотел смягчить его, извиниться перед ним, объяснить ему. Он даже готов был, если это окажется необходимым, предложить этому типу как цену за молчание его старое место личного секретаря.
-- Бакстер, дорогой мой!
Срывающийся в агонии почти на фальцет голос обладает неотразимой силой даже для человека в душевном состоянии Руперта Бакстера. Он не намеревался задерживаться, но сделал это, и лорд Эмсворт, высунув голову из окна, с облегчением увидел, что тот еще находится в пределах достижения медоточивых речей.
-- Э... Бакстер, -- сказал он, -- можете ли вы уделить мне минутку? Очки секретаря холодно блеснули.
-- Вы желаете говорить со мной, лорд Эмсворт?
-- Именно так, -- подтвердил его светлость, по-видимому, находя такую форму очень удачной для выражения своих намерений. -- Да, я хотел бы поговорить с вами. Он помолчал и снова откашлялся.
-- Скажите мне, Бакстер, скажите мне, мой дорогой, вы сидели... э... вы сидели сейчас на этой скамье?
-- Да, сидел.
-- Вы, случайно, не слышали моего разговора с племянницей?
-- Слышал.
-- Тогда я думаю... Я предполагаю... Может быть... Не исключена возможность... Вы наверняка были удивлены?
-- Я был потрясен, -- сказал Руперт Бакстер, который в такой момент не собирался поддаваться на приманку всяких сладких слов. Лорд Эмсворт в третий раз откашлялся.
-- Я хочу вам все объяснить, -- сказал он.
-- В самом деле? -- сказал Руперт Бакстер.
-- Да. Я... э... весьма рад этой возможности все объяснить, -- сказал лорд Эмсворт, хотя и с меньшей радостью в голосе, чем это можно было бы ожидать от человека, радующегося возможности объясниться. -- Я предполагаю, что замечания моей племянницы могли... э... создать у вас неверное впечатление.
-- Напротив. Они создали совершенно верное впечатление.
-- Они могли направить вас по ложному следу.
-- Как раз наоборот.
-- Но если память мне не изменяет... могло создаться впечатление... со слов моей племянницы создалось впечатление... тот, кто ее у слышал, мог подумать... что я намеренно целился в вас.
-- Именно так.
-- Она все поняла не так, -- с горячностью сказал лорд Эмсворт. -- Она поставила все с ног на голову. Девушки часто несут такую чушь... создают полную неразбериху.., сбивают с толку людей. Им следует быть осторожнее. В действительности же, дорогой мой, произошло следующее: я смотрел из окна библиотеки... в руках у меня было ружье, и, должно быть, я машинально нажал на спусковой крючок, потому что внезапно... без малейшего предупреждения... для меня это было полнейшей неожиданностью... эта чертова штука выстрелила. Совершенно случайно!
-- Неужели?
-- Чисто случайно. Мне не хотелось бы, чтобы вы думали, что я целился в вас.
-- В самом деле?
-- И мне не хотелось, чтобы вы говорили... э... кому-нибудь об этом неприятном инциденте, который мог бы создать у нее... я хотел сказать -- у кого-нибудь... впечатление, что я целился в вас.
-- В самом деле?
Лорд Эмсворт не был уверен, что поведение его собеседника внушает надежду. Он подозревал, что не достигает своей цели.
-- Вот как все это произошло, -- сказал он после паузы.
-- Ясно.
-- Чистая случайность. Я сам был потрясен.
-- Ясно.
Лорду Эмсворту тоже все стало ясно. Он видел, что придется пустить в ход последний козырь. Не время было колебаться и подсчитывать "за" и "против". Он должен решиться на эту последнюю крайность, о которой он уже думал.
-- Скажите, Бакстер, -- сказал он, -- у вас сейчас есть какие-нибудь планы?
-- Да, -- ответил Бакстер без малейшего колебания, -- я собираюсь поговорить с леди Констанцией.
Какое-то время лорд Эмсворт не мог ничего сказать из-за спазмы в горле.
-- Я имел в виду, -- сказал он дрожащим голосом, когда спазма прошла, -- я узнал от моей сестры, что в настоящий момент вы свободны... что вы ушли от этого малого, как там его... американца... и я надеялся, мой дорогой Бакстер, -- проговорил лорд Эмсворт, как будто слова душили его, -- что я, может быть, смогу убедить вас принять... возобновить... фактически я хотел просить вас... не согласитесь ли вы опять стать моим секретарем.
Он замолчал и, достав платок, в изнеможении вытер лоб. Роковые слова были произнесены, и теперь он чувствовал себя опустошенным и слабым.
-- Вы просите меня об этом? -- воскликнул Бакстер.
-- Прошу, -- подтвердил лорд Эмсворт бесцветным голосом. В Руперте Бакстере внезапно произошла резкая перемена к лучшему. Эти слова были словно магическое заклинание, наполнив любезностью и светом того, кто до сих пор. напоминал скорее грозовую тучу в очках, а не человеческое существо. Он перестал угрожающе нависать над головой. Больше не казалось, что он вот-вот метнет ветвистую молнию. Он даже снизошел до улыбки. И если от этой улыбки лорду Эмсворту показалось, что его внутренности взболтали маслобойкой, это была не вина Бакстера. Он пытался улыбнуться солнечной улыбкой.
-- Благодарю вас, -- сказал он. -- Я охотно принимаю ваше предложение. Лорд Эмсворт промолчал.
-- Я всегда чувствовал себя прекрасно в замке. Лорд Эмсворт опять промолчал.
-- Весьма вам благодарен -- сказал Бакстер. -- Какой прекрасный вечер! Он исчез из виду, и лорд Эмсворт стал думать о вечере. Как правильно заметил Бакстер, вечер действительно был прекрасным, но он не принес ему того успокоения, какое обычно приносили прекрасные вечера. Надо всем как будто нависла тень тления. Заходящее солнце исправно светило на аккуратный сад, раскинувшийся перед глазами лорда Эмсворта, но его душа была более восприимчива к удлиняющимся теням, чем к солнечному свету.
Сердце его изнемогало под бременем печали. О, как сказал поэт, какую запутанную сеть мы ткем, если начинаем с обмана, [Вальтер Скотт. Мармион, 6,17.] и то же самое можно сказать, осознал лорд Эмсворт, если мы начинаем со стрельбы из духового ружья. Какой-то глупый, импульсивный выстрел в Бакстера -- и какие плоды, какое возмездие! В результате этого единственного, глупейшего выстрела ему пришлось пополнить свой персонал управляющим, что приведет в ярость его сестру Констанцию, и личным секретарем, что снова превратит его жизнь в сущий ад, каким она была в старые, черные бакстеровские дни. Он вряд ли бы попал в худшее положение, если бы начал строчить направо и налево из пулемета.
В конце концов он вышел из кабинета, еле волоча ноги, и проследовал в сад, чтобы осуществить свой прежний план -- погулять и понюхать розы. Так он провел больше часа. И когда наконец к нему приблизился его верный дворецкий Бидж, мысли лорда Эмсворта витали так далеко, что Бидж вынужден был обратиться к нему дважды, прежде чем тот отвел свой нос от "Gloire de Dijon". ["Слава Дижона" -- сорт розы (франц.).]
-- Да?
-- Записка для вас, милорд.
-- Записка? От кого?
-- От мистера Бакстера, милорд.
Если бы на душе лорда Эмсворта не лежал такой тяжелый груз забот, он заметил бы, что голосу его дворецкого не хватало обычной сочной полноты. Он звучал глухо и невыразительно. Это был голос дворецкого, упустившего свою синюю птицу. Но, будучи погружен в свои мысли и поэтому не в настроении анализировать звуковые узоры голосов дворецких, лорд Эмсворт просто взял конверт с подноса и нехотя открыл его, размышляя, о чем может писать ему в записке Бакстер.
