Он написал об этом в молодежную газету. Статью напечатали, на нее пришло много писем. Пришлось отвечать на них через газету новой статьей.
С тех пор стал писать. Написал целую книгу. И опять поток писем. Он уже привык вечерами разбирать почту, вчитываться в эти строки, написанные порой коряво, неумело, но за ними он научился угадывать чью-то судьбу, стоящую на той самой развилке, и поэтому очень внимательно относился к каждому письму, писал ответы не менее вдумчиво, чем статьи, у него завязалась большая переписка.
И вот однажды пришло письмо из Москвы, его передали Лукьянову из редакции. Кто-то спрашивал, не является ли автор книги «Дороги судьбы» Д. Лукьянов — Дмитрием Алексеевичем Лукьяновым, который жил когда-то в Приморске. Подписи не было, был только адрес.
Он ответил — да, это я.
И тогда пришло письмо от Нели. Она писала, что живут они с Андреем в Москве, он работает в научно-исследовательском институте, кандидат наук, сейчас пишет докторскую, она — преподает музыку, у них растет сын. Просила, чтоб он обязательно заехал к ним, когда будет в Москве, она хочет познакомить его с сыном, зовут его Димка…
Лукьянов не спал всю ночь. Все вдруг воскресло. Он считал, что давно переболел, что умерло все, как будто и не было вовсе, но, видно, жило все это глубоко в душе, только притаилось до времени, тлело где-то там, под пеплом. А сейчас вспыхнуло, да так сильно…
Он смотрел на это письмо, на ее почерк, на ее подпись и все пытался представить себе, какая она теперь. И так ярко, так четко увидел все, что больно стало дышать…
Все эти годы он старался не думать, не вспоминать, отгонял от себя прошлое, и хотя это не всегда удавалось, все же было это где-то там, в другом мире, за какой-то чертой реальности. Как будто сон — прошел и его уже нет, и не вернешь его, как бы ни старался. А тут вдруг реальность, самая что ни на есть ощутимая, — адрес, телефон, имя сына…
Зачем она написала ему это имя? Хотела сказать, что мы тебя помним, не забыли, мы виноваты перед тобой, но мы искупили свою вину, назвали сына твоим именем?
А счастлива ли она, не жалеет ли о том, что так все произошло? В письме не было об этом ни слова, но там была фраза, которая насторожила его: «материально мы живем хорошо». Но когда человеку хорошо, он не пишет «материально мы живем хорошо».
Он ответил. Написал, что рад был узнать, что у них все в порядке, если представится случай, приедет. Просил прислать фотографии. О себе — очень скупо: женился, растет дочь, работаю много, в этом вижу смысл жизни…
С тех пор на каждый Новый год он получал поздравления, написанные ее рукой и подписанные «Неля, Андрей, Дима».
И каждый Новый год тоже посылал открытку: «Поздравляю… Желаю…»
Вот и вся переписка. А заехать к ним так и не решился, хотя нередко бывал в Москве.
И тут эта телеграмма, как крик утопающего, почему-то из Приморска.
Он получил ее перед самым отъездом в Москву, нужно было по поводу новой книги. В Москву он прилетел утром, пробыл день и вечером сел в скорый поезд, идущий через Приморск…
… И вот сейчас он стоял на Прибрежной улице, слушал такой знакомый, неизменный шум моря и думал о том, что вот здесь, рядом, рукой подать, живет его детство. Казалось, стоит пройти несколько десятков шагов, протянуть руку, и оно вернется, выбежит ему навстречу, и все будет по-прежнему, как когда-то…
Но он знал, целая жизнь лежала сейчас между ними и вычеркнуть ее невозможно.
Он нажал кнопку рядом с цифрой 8 на деревянном заборе, и во дворе тут же залаяла собака. Она лаяла непрерывно, яростно, гремя цепью, заглушая все остальные звуки, но все же он услышал, как хлопнула дверь в доме, кто-то пробежал по дорожке, остановился по ту сторону дощатой калитки. Собака утихла, и он услышал прерывистое дыхание, там, за тонкими крашеными досками.
— Новгородцевы здесь живут? — спросил он.
Щелкнула задвижка, рывком открылась дверь, какая-то тень метнулась ему навстречу, и он почувствовал на своем лице холодные вздрагивающие пальцы. Потом что-то теплое уткнулось ему в плечо, в шею, прижалось к нему, и он услышал у самого уха задавленный, прерывающийся голос:
— Ди-моч-ка!
Он опустил голову, прижал свое лицо к ее волосам и так они стояли неведомо сколько, может быть, минуту, а может быть, час, — никто из них не знал, они перестали существовать в настоящем, были где-то в прошлом.
— Пойдем! — наконец сказала она, взяла его за руку и повела в дом, где светилось одно окно.
Они вошли в небольшую, чистую, свежевыкрашенную прихожую здесь была вешалка, рукомойник с зеркалом, ящик для обуви. Она взяла его плащ, вытянулась на носках, чтобы достать до вешалки, и он поразился тому, что она такая маленькая и хрупкая, когда-то они были одного роста.
Она почему-то стояла возле вешалки, держась руками за его плащ, и не оборачивалась, словно боялась посмотреть ему в лицо. Все так же, не оборачиваясь, она провела его в комнату, такую же чистую, устланную паркетом, — с диваном, письменным столом и книжным шкафом, освещенную приглушенным светом цветастого торшера, включила верхний свет и только после этого обернулась к нему.
— Я очень изменилась, да?
Он вглядывался в ее лицо.
— Нет, — покачал он головой, — не очень.
Он сказал правду. Это было то же лицо — милое, открытое, только не было уже в нем той безмятежности и ожидания счастья, была, пожалуй, усталость, горечь какая-то, и годы, конечно, сделали свое.
И все же это была она — та самая, единственная, неповторимая, чей образ он всю жизнь носил в своем сердце. Во всяком случае, ему так показалось.
— Я так боялся, что увижу совсем другую женщину, — он взял ее за руки. — Так боялся… А ты — такая же, только, пожалуй, красивее стала…
Комплименты говорить научился… — она вглядывалась в него с нежностью. — Ну и ладно… И на том спасибо… А ты изменился, Дима, очень изменился… Совсем, совсем взрослый стал… — голос ее дрогнул. Она быстро отвернулась, смахнула с глаз слезы. — А вот это наша собственная дача, — заговорила она вдруг совсем другим голосом, — голубая мечта Андрея! Дача у моря! — она потащила его по дому. — Три комнаты! Вот вторая… Вот третья — комната Димы, — она вела его, зажигая повсюду свет, широко размахивая рукой, словно приглашая полюбоваться: — Ванная! Туалет! Обрати внимание — все под кафель! Кухля. Кладовая. А вон там, во дворе, стоит наша собственная машина… На ней мы каждое лето приезжаем сюда из Москвы… Есть у нас еще лодка, рыболовные снасти, акваланги, палатка…
Она говорила все это, а голос се дрожал — то ли от горечи, то ли от гордости, он не понял.
— Ну, что ж, это здорово, — сказал он — Можно позавидовать.
— Ты знаешь, нам все завидовали, ни у кого вокруг не было такой дачи. Правда, мы только в этом году вылезли» из долгов, все уже было закончено, мы впервые поехали по-настоящему отдыхать, так радовались, наконец-то не надо будет добывать стекла, перекупать у кого-то лес, паркет, трубы… Мы приедем и будем просто отдыхать — плавать, загорать, читать. Мы так радовались… И тут этот случай, такой нелепый, такой — она закрыла лицо руками. — Господи, за что?!
Она долго еще стояла, прижавшись спиной к стене, закрыв лицо ладонями, плечи ее вздрагивали.
Он подошел, стал рядом, глядя в окно, выходившее во двор На столбе, посреди двора, горела лампочка в, ее неярком желтом свете он разглядел кирпичный гараж с металлической раздвижной дверью. На двери висел большой замок.
— Что случилось с сыном, Неля?
— Сейчас… Прости, пожалуйста тебя есть сигарета?
— Да, конечно.
Он торопливо достал сигареты, щелкнул зажигалкой Она жадно затянулась.
— Давно куришь?
— Не курю… Так, иногда. Так вот, у Димкиного приятеля на соседней даче собрались ребята, решили повеселиться перед концом каникул Дима был со своей девушкой, она с нами приехала. Посидели они, повесе лились. И вдруг взбрело им в голову, надо съездить в город, в магазин, шампанского им, видите ли, не хватило! И Димка, конечно, вызвался первый он же всегда кидается первый, когда кому что надо Вместе с Людой они пришли сюда, вывели машину, мне он сказал, что покатается немного здесь, за воротами Если б знала, ни за что не пустила бы его ехать, тем более вечером Они вернулись примерно через полчаса, по дороге, на обратном пути, Дима встретил Андрея, тот отругал его сильно за то, что выехал вечером на шоссе, мы ему разрешали ездить туда только вместе с нами На Димке прямо лица не было. Он прошел к себе в комнату, и я слышала как он плакал. Андрей тоже заперся у себя, видно расстроился, он же очень редко ругал Диму. А потом я услышала вдруг шум мотора. Пока мы выбегали во двор — я и Андрей, — машина уже вышла за ворота: оказывается, Димка вылез в окно и снова сел в машину. Я не могла ничего понять. Андрей кинулся за ним, кричал, но Дима не остановился, он помчался опять к городу. Андрей побежал к соседям, просил машину, чтобы догнать, пока они собирались, выехали, тот был уже далеко…
