А тут еще его красавица жена. Не раз уже Итгэлт посматривал похотливым взглядом на жену своего батрака и всячески оказывал ей знаки внимания, а в мыслях ему уже рисовались заманчивые картины, когда он будет держать в объятиях красивую батрачку.
Однажды он по делам ездил в Заяинский монастырь и привез оттуда всем подарки - и Долгор, и Дулме, и Хишиг. Самый дорогой подарок он привез Долгор.
- Уже наметил новую? Я-то привыкла к твоему распутству. Но Дулма закатит тебе сцену, - пробурчала Должин, когда Долгор, обрадованная красивым подарком, выбежала из юрты.
- Не твоего ума дело, - холодно сказал Итгэлт.
- Ты что же, всех жен своих батраков решил взять себе?
- А что же делать, коли имеешь такую жену, как ты?
- Смотри, Эрдэнэ не Галсан...
- А ну помолчи, - повысил голос Итгэлт. - А то завтра же отвезу к родителям. - Он зло посмотрел на жену.
Должин умолкла и с видом побитой собаки отошла к очагу.
Должин знала все о проделках своего распутного мужа. Так пастух знает все повадки табунного жеребца. Нет-нет да и прорывалось у нее чувство ревности. И тогда она говорила мужу несколько резких слов. Но стоило Итгэлту нахмурить брови и в сердцах бросить: "Завтра же отвезу к родителям", она тут же сдавалась и начинала ластиться к грозному мужу. С каждым днем она боялась его все больше и ехать к родителям ни за что не хотела. Ведь это такой позор! Она даже старалась оправдать поступки мужа. Жизнь что река - не течет ровно, не бывает она одинаковой у всех. Каждая вещь со временем выходит из употребления. Правда, ее выбросить жалко, но и пользоваться ею уже не хочется. Она напоминает хозяину, что когда-то была ему очень нужна. И Должин - такая же старая вещь...
- Обед подавать? - тихим, даже заискивающим голосом спрашивает Должин.
Итгэлт важно садится. Он знает: жена уже покорна.
- Подавай.
6
Над горой Булган клубятся темные кучевые облака, они доходят до монастыря Зая, накрывают его своими тенями и идут дальше. Вскоре все небо затягивается тучами, и вот уже хлещет ливень.
Движение на улочках монастырского городка прекратилось. Казалось, в городке, кроме нескольких промокших псов, нет ни единой живой души. Но это не так. Жизнь в монастыре идет своим чередом.
Вот, например, в этом изящном домике, огороженном высоким хашаном, беспечно попивают шипучий кумыс двое молодых лам, то и дело наполняя китайские фарфоровые чашечки.
Высокого, стройного, с чистым белым лицом, в коричневом дэле из тибетского сукна, зовут Цамба. Ему двадцать три года. Другого, худощавого и жилистого, с колючими глазками, зовут Жамбал. Этому нет еще двадцати трех.
Они вместе начинали свою духовную карьеру послушниками. Цамба служил в Луу-гунском монастыре, и, лишь когда умер его дядя, он приехал сюда, чтобы наследовать завещанное ему имущество, да тут и остался. Отец его, князь Гомбо, был заместителем хошунного правителя, а после его смерти подал в отставку. Но Гомбо и сейчас оставался одним из влиятельных людей в своем хошуне.
Жамбал родом из Далайчойнхорванского хошуна. С детства он находился в Тариатском монастыре, а в восемнадцатилетнем возрасте переехал в Ургу и жил в Гандане. Он участвовал в выступлении лам, которые выгоняли китайского губернатора из Урги.
Два года назад Жамбал переехал в Заяинский монастырь. Он внебрачный сын монастырского казначея. Когда казначей почувствовал, что стал стареть, он вызвал Жамбала к себе.
- Плохи у нас дела, трещит Монголия по всем швам, - сказал Жамбал, потягивая кумыс.
- Не думаю, - ответил Цамба, - пока богдо пребывает на вершине власти, беды пройдут мимо нас.
- Будь моя власть, я немедля мобилизовал бы всех монголов и пошел бы походом против ослабленного междоусобицами Китая. Как раз время дать ему жару-пару.
- Ты чудак! Эти дела велики, как море. А кто ты?
- Велики, как море, и пусты, как мираж... Ну, бог с ними, хотя говорят же: и мышь должна думать о государственных делах. Ну да ладно, в Луу-гунском хошуне скоро надом. Я туда поеду?
- Поедешь. О лошади я уже договорился.
Жамбал сидит у окна и смотрит во двор. В голове все еще бродят мысли о победоносных военных походах, о великом монгольском государстве. Он видит бесчисленные сотни монгольских конников, а себя непобедимым полководцем в драгоценных доспехах. О, как бы он тогда стал жить. Все было бы к его услугам: деньги, вино, красивые женщины... Но это мечты, а сейчас...
- Ну хватит, пойдем, - сказал он и встал.
- А не рано? Пусть стемнеет, а то, не ровен час, подглядят, тогда сраму не оберешься. Засмеют.
- Ворон ворона за черноту не стыдит. Не известно еще, кто над кем посмеется. Пошли.
Выйдя из дома, Жамбал запер дверь на большой замок.
С тех пор как в Монголии распространилась ламаистская религия, почти половина мужского населения страны стали ламами и жили при монастырях. В стране сразу увеличилось число незамужних женщин. И вот неподалеку от монастырей образовались своеобразные женские поселения. Женщины могли работать только вне монастыря. Но на всех работы не хватало, и подавляющее число молодых женщин пошли по легкой дорожке - стали услаждать любовью похотливых монастырских священнослужителей.
Вот и Жамбал с Цамбой отправились на свидание. Цамба шел впервые. Он и хотел встречи, и боялся ее. Поэтому он держался робко, то и дело оглядывался и дрожал, как пугливый джейран.
Жамбал был в этих делах намного опытнее своего приятеля. У Чимиг и Цэцэг он бывал не раз, и дорожку к ним знал хорошо, как говорят, износил по ней не одну пару гутул. Поэтому он шел твердым шагом и не обращал ни на кого внимания.
У коричневых ворот одного из дворов приятели остановились. Жамбал потянул за кожаный шнурок, калитка открылась. Цамба покраснел и от смущения надвинул шапку на лоб.
- Если встретимся здесь с Далаем, не смущайся, он сразу улизнет. Я в прошлый раз надавал ему тут по шее. А если здесь окажется этот осел Буянт, тоже не бойся, вдвоем-то мы его осилим. Ты что дрожишь? Боишься, что ли?
- Да нет...
- Ну, тогда входи, - сказал Жамбал и распахнул калитку.
Во дворе стоял оседланный конь. Он нетерпеливо бил копытом землю.
- Смотри, конь! - прошептал Цамба.
Жамбал скосил глаза на коня и, ничего не сказав, направился к деревянному домику, стоящему в глубине двора.
Когда они вошли, то увидели гостя. Незнакомец сидел в расстегнутом дэле и, не обращая внимания на вошедших, продолжал с аппетитом уничтожать стоявшее перед ним в миске жирное вареное мясо.
- Здравствуйте! Как живы-здоровы? - поздоровался Жамбал. Девушки беспокойно переглянулись.
- Мы живы, здоровы, а как вы гэлэн-гуай*? - ответил незнакомец и оглядел лам с головы до ног.
______________
* Гэлэн - монах.
Жамбал уселся на кан напротив незнакомца. Рядом с ним сел Цамба.
Незнакомец, поев, вытер нож о тряпку и вложил его в ножны, отделанные серебром. Потом он достал из-за голенища трубку с толстым белым мундштуком и, набив ее табаком, закурил. Увидев эти вещи, Жамбал решил, что человек этот, должно быть, очень богат. В комнате на некоторое время воцарилась тишина.
Незнакомца звали Тугжил. Родом он был из Далайчойнхорванского хошуна. По профессии вор. Но, в отличие от Тумэра, он воровал у своих соседей. То стащит пару овец, то телку, то угонит коня. Не пренебрегал и тряпьем. Он уже не раз попадался, но взятки делали свое дело и его отпускали. На этот раз он задумал предприятие покрупнее. В соседнем хошуне он приметил четыре пары волов, которых можно продать русским, живущим в Таряате.
Тугжил презрительно посматривал на Жамбала и Цамбу. Ну, с этими-то кобелями он и один в случае чего справится.
- Что ж, уважаемые монахи, раз пожаловали, воскурите фимиам! - сказал он и, подмигнув сидевшей с ним рядом Чимиг, вытащил из-за пазухи два русских бумажных рубля. - Это вам на преподношение.
У Жамбала на скулах заходили желваки - он сразу понял, что незнакомец издевается над ними. Ну ладно, он ему сейчас покажет, где пасутся джейраны, собьет с него спесь.
Цамба сидел тихо, готовый в любую минуту выбежать из комнаты.
Не известно, сколько бы еще соперники продолжали приглядываться друг к другу. Но Жамбал, смекнув, что нападать лучше первому, сказал:
- Ты говори, да не заговаривайся, а то я твой орлиный нос быстро превращу в лепешку.
Тугжил пропустил его слова мимо ушей.
- Вы что же, мой скромный дар считаете неискренним? - спросил он и протянул деньги Цамбе. Тот хотел их взять, но Жамбал ударил его по руке.
- Ты лучше помолчи! - зло сказал Жамбал. - А то отделаю так, что до своего кочевья не доедешь.
В ответ Тугжил раскатисто рассмеялся.
- Я думал, что вы монахи, а вы, оказывается, кобели блудливые. - Он опять рассмеялся, но потом вдруг нахмурил брови и сквозь стиснутые зубы сердито прошипел: - Ну, вот что, служки, довольно лясы точить, если хотите остаться целыми, убирайтесь-ка отсюда, да поживей!
