А если люди раздеваются в присутствии друг друга, думала Сэнди, то это так непристойно, что они просто вынуждены хоть на минуту забыть о своей страсти. А если они, пусть даже на минуту, забывают об этом, как же их может захлестнуть желание? Если все это случается как гром среди ясного неба...
Мисс Броди сказала:
— Поэтому я намерена просто указать мисс Маккей на радикальное отличие наших принципов просвещения. Слово «радикальный» употребляется, когда речь идет о корнях. По-латыни «радикс» означает «корень». Директриса и я в корне расходимся в понимании сути нашей работы. Вопрос заключается в том, что правильнее: просвещать детские умы или насиловать их. Мы спорили об этом и раньше, но я должна заметить, что мисс Маккей вряд ли можно назвать выдающимся логиком. Логик — это человек, сильный в логике. Логика — это искусство рассуждать. Что такое логика, Роз?
— Это про рассуждения, мадам, — ответила Роз, та, что позже, но все еще подростком, вызывала у мисс Броди изумление, а затем благоговение, а затем и безграничный восторг, потому что Роз, как казалось тогда, олицетворяла собой совершенно исключительный образ — образ великой любовницы, поднятой на недосягаемую высоту над всеми обычными любовницами и стоящей выше законов морали, этакой ожившей Венеры, явления единственного и неповторимого. На самом деле у Роз тогда не было романа, как полагала мисс Броди, но впечатление создавалось именно такое, тем более что Роз славилась своей сексапильностью. Ну а на одиннадцатом году жизни, во время той зимней прогулки, Роз разглядывала автомобили, а мисс Броди еще не настолько вошла в пору своего расцвета, чтобы позволять себе какие-нибудь разговоры о сексе, кроме завуалированных намеков, которые она допускала, говоря о своем павшем возлюбленном: «Он был целомудрен», или когда, прочитав вслух строку из стихотворения Джеймса Хогга «Прекрасная Килмини»:
В целомудрии Килмини не было равных... -
добавляла: «Это значит, что она не ходила гулять с мужчинами в долину».
— Когда я в понедельник утром буду говорить с мисс Маккей, я подчеркну, что по условиям контракта никто не имеет права осуждать мои методы, пока не доказано, что они хоть в чем-то аморальны или политически вредны, и пока мои ученицы хотя бы минимально подготовлены к сдаче переходных экзаменов. Я уверена, девочки, вы приналяжете на учебу и как-нибудь да выкрутитесь, даже если на следующий день забудете все, что выучили. Что до аморальности, меня никогда не смогут в ней обвинить, разве что найдется предатель и извратит факты. А я не думаю, что меня когда-нибудь предадут. Мисс Маккей моложе меня и больше получает. Это случайность. Просто считается, что подготовка, которую университет давал в мое время, уступает подготовке во времена мисс Маккей. Потому-то она и занимает более высокую должность. Но ее способность рассуждать оставляет желать лучшего, и поэтому, разговор в понедельник не вызывает у меня опасений.
— У мисс Маккей ужасно красное лицо и все жилки видно, — вставила Роз.
— Я не могу позволять подобные замечания в моем присутствии, Роз, — сказала мисс Броди. — Это было бы нелояльно.
Они оставили позади пожарную вышку и дошли до конца Лористон-плейс, где должны были сесть на трамвай и поехать на Чёрч-хилл в гости к мисс Броди. Вдоль улицы тянулась длинная очередь мужчин. Они были без воротничков, в потрепанных костюмах. Разговаривая, они сплевывали под ноги и дымили окурками, зажатыми средним и большим пальцем.
— Мы перейдем здесь, — сказала мисс Броди и повела клан через дорогу.
Моника Дуглас прошептала:
— Это — праздные.
— В Англии их называют безработными. Они стоят в очереди за пособием от бюро трудоустройства, — сказала мисс Броди. — Вы все должны молиться за безработных, я напишу вам специальную молитву. Все знают, что такое пособие?
Юнис Гардинер никогда об этом не слышала.
— Это деньги, еженедельно выдаваемые государством в помощь безработным и их семьям. Иногда, получив пособие, они, не заходя домой, тратят его на выпивку, и их дети голодают. Они — наши братья. Сэнди, сейчас же перестань глазеть. В Италии проблема безработицы уже решена.
Сэнди почувствовала, что это не она глазеет на бесконечную очередь братьев на другой стороне улицы, а сама очередь притягивает ее взгляд. И она снова очень испугалась. Несколько мужчин невидящими глазами посмотрели через дорогу на девочек. Девочки подошли к трамвайной остановке. Мужчины разговаривали между собой и поминутно сплевывали. Некоторые смеялись, но их смех переходил в сухой кашель, и они опять сплевывали.
Девочки ждали трамвая. Мисс Броди сказала:
— Когда я приехала в Эдинбург учиться, я сняла комнату на этой улице. Я вам сейчас расскажу про мою хозяйку, очень экономная была женщина. Обыкновенно каждое утро она заходила ко мне узнать, что я хочу на завтрак, и говорила примерно так: «Копченую селедку будете? Не будете. Яйцо всмятку скушаете? Не скушаете». В результате я на этой квартире завтракала только хлебом с маслом, да и того было совсем немного.
Смех девочек перекликнулся со смехом на другой стороне улицы. К тому времени очередь, то двигаясь, то останавливаясь, начала вливаться в двери бюро трудоустройства. Как только Сэнди перестала смеяться, ее вновь охватил страх. Она смотрела на медленно, рывками ползущую очередь, и та казалась ей единым организмом, телом дракона, который не имел права жить в их городе и все-таки не желал покидать его и был неуязвим. Сэнди подумала о голодающих детях. Эта мысль уменьшила ее страх. Ей захотелось заплакать, ей обычно всегда хотелось плакать, когда она видела уличных певцов или нищих. Ей захотелось, чтобы рядом была Дженни, потому что Дженни, стоило при ней завести разговор о бедных детях, тут же ударялась в слезы. Но змееподобное чудовище на другой стороне улицы начало подрагивать от холода, и Сэнди снова охватил трепет. Она обернулась к задевшей ее за рукав Мэри:
— Перестань толкаться.
— Мэри, дорогая, нельзя толкаться, — сказала мисс Броди.
— А я и не толкаюсь, — ответила Мэри.
В трамвае Сэнди отпросилась домой, сказав, что вроде бы у нее начинается простуда. Ее и вправду знобило. В ту минуту ей хотелось быть дома, в тепле своей комнаты, и даже сплоченный клан Броди казался ей сейчас не такой уж теплой компанией.
Но позднее, представив себе, как Юнис крутит сальто и делает шпагат на линолеуме в кухне у мисс Броди, а остальные девочки в это время моют посуду, Сэнди все-таки пожалела, что не пошла в гости. Она вынула секретную тетрадь, спрятанную между нотами, и добавила новую главу к «Хижине в горах», правдивой истории любви мисс Джин Броди.
Шли дни, с Форта дул ветер. Не стоит думать, что мисс Броди в пору расцвета была исключительным явлением или, поскольку одно связано с другим, не совсем в своем уме. Ее уникальность состояла лишь в том, что она преподавала в учебном заведении типа школы Марсии Блейн. В тридцатые годы таких, как мисс Броди, были легионы: женщины от тридцати и старше, заполнявшие свое обездоленное войной стародевическое существование поисками и открытием для себя новых идей, энергичной деятельностью в сфере искусства и социального обеспечения, просвещения и религии. Передовые старые девы Эдинбурга не преподавали в школах, тем более в таких традиционных, как школа Марсии Блейн. Именно поэтому, как считали незамужние дамы, работавшие в школе Блейн, мисс Броди была слегка не на своем месте. Но она была вполне на месте в ряду ей подобных: энергичных дочерей умерших или немощных коммерсантов, священников, университетских профессоров, врачей, бывших владельцев больших магазинов или рыбных промыслов, наделивших своих дочерей цепким умом, румяными щеками, лошадиным телосложением, способностью логически мыслить, бодростью духа и собственными средствами. В три часа дня таких, как она, можно было застать у демократических эдинбургских прилавков за спорами с владельцами бакалейных магазинов, а спорили они о чем угодно, начиная с подлинности Священного писания и кончая вопросом, что на самом деле значит надпись «гарантировано» на банках с джемом. Они посещали лекции, пробовали питаться только медом и орехами, брали уроки немецкого языка и затем пускались в путешествие по Германии пешком; покупали фургоны и отправлялись в горы, к озерам; они играли на гитаре и поддерживали начинания всех новых мелких театральных трупп; они снимали квартиры в трущобах, раздавали соседям банки с красками и учили, как простыми средствами украсить жилище; они пропагандировали идеи Мари Стоупс; они ходили на собрания Оксфордской группы и бдительным оком следили за спиритическими сеансами. Некоторые участвовали в Шотландском националистическом движении, другие, как, например, мисс Броди, называли себя европейцами, а Эдинбург — европейской столицей, городом Юма и Босуэлла.
