по подвигам в Чирчике, и сослуживец по взводу.
-Знаешь, кто с музыкантами приехал? – спросил он, меня, скалясь во весь рот.
-Кто?
-Филиппок!
-Вот это да! Пошли посмотрим!
Несчастный, жалкий, потерянный Филиппок неприкаянно бродил по штабу бригады.
-Стой! Кто идет? – сурово окликнул его, я.
-Здравствуй мальчик, - обрадовался знакомому лицу Филиппок, и, видя суровое лицо разводящего, ведущего на посты караульную смену, растеряно спросил, - Ты, что не узнал меня?
-Я вас не знаю! – продолжал шутить я, - Предъявите документы! Здесь штаб, а может ты диверсант душманский!
-Документы? – растерялся Филиппок, - а мои документы у писаря.
-Смена! К бою! – страшным голосом, отдал я боевой приказ, - Арестовать подозрительное лицо, и сопроводить в тюрьму. Руки вверх! Шаг, влево, шаг вправо, применяем оружие без предупреждения.
Лицо Филиппка искривилось, он чуть не заплакал, мне, стало стыдно за свою дурацкую шутку, так похожую на издевательство.
-Ладно, успокойся, мы пошутили, не плачь дитятко, - сказал я девятнадцатилетний сопляк, пожилому человеку, - Ну привет Филиппок! С прибытием! Будем, значит теперь вместе на боевые ходить.
-Мальчик, я же музыкант, - Филиппок жалко улыбнулся.
-А у нас в боевых частях некомплект, вас к нам и распределят, будешь со своей трубой в атаки ходить.
-СОЛДАТ!!! – я резво обернулся на грозный офицерский рык, сзади стоял начальник бригадной разведки, - НЕ ХАМИ! Как тебе не стыдно! А ну прекратить издевательство! А то я тебе так дам, что до дембеля в госпитале проваляешься.
Мог врезать, офицер, тот еще, боевой, не штабная крыса.
-Часовой, есть лицо неприкосновенное, неприкосновенность часового охраняется законом, - в ужасе забубнил я заученный еще в учебке, устав караульной службы.
-Первое, ты не часовой, а разводящий, во-вторых, устава ты не знаешь, а в-третьих, - офицер поднял кулак, я зажмурился, ну не стрелять же в него.
-Товарищ капитан не надо! Мальчик пошутил, не бейте его, он мне крышу дома ремонтировал, - вступился за меня Филиппок.
-Ну, если крышу, - я открыл глаза, офицер опусти кулак, - тогда живи!
Десятки лет пролетело, но мне до сих пор стыдно, за свое хамство, по отношению пожилому человеку.
Осенью 1981 года на операции в Файзабаде, наш первый батальон крепко потрепали.Три недели боев, маршей по горам, потерь, голода, жажды. Три недели без отдыха. Измотанные, злые, голодные возвращались мы в часть. Из моего взвода только пятеро уцелело, из роты двадцать.
И тут музыка, маршем «Прощание Славянки» встречает нас бригада. Столько лет прошло, но как услышу этот марш, так летит в прошлое моя память, и я снова вижу, как идут с аэродрома в часть обескровленные роты, стоит комбриг, пропускает мимо себя израненный батальон, и благодарит: «Спасибо ребята!».
И музыка, плачет по нашим погибшим и раненым товарищам, Славянка, и радуется, что хоть мы на радость своим матерям вернулись живыми, и гордится нами Славянка, что выполнили мы свой долг, не бросили раненых и убитых, всех вынесли с поля боя.
Не дует в трубы, а сердцем, душой, играет бригадный оркестр, стараются музыканты, и омывает и лечит эта музыка, наши души. И скорбит и ликует, саксофон в руках гвардии старшего сержанта ВДВ Филиппова.
Через пару дней, после возвращения с операции, пошел я в ПМП, проведать своего товарища, еще с учебки с ним дружили. Был он ранен, а легко раненые, кто в госпиталь не хотел эвакуироваться, там лечились. Принес нехитрых солдатских гостинцев, поболтали.
-А ты знаешь, кто в карантине лежит? – спросил меня товарищ.
-Кто?
-Филиппок. Сегодня его положили. Подцепил желтуху бедняга. В его то годы, такая гадость, и в гроб отправить может.
-Пойду и его проведаю, - я встал, - ну давай поправляйся, скоро опять приду.
-Подожди, - приятель взял мою передачу, и попросил, - передай ему, мне то не больно и надо, скажи, что от тебя. А от меня, - он достал, небольшой темный кусочек, - это мумие, пусть поправляется. Да и привет передать не забудь.
Палатка, в которой размещался инфекционный карантин, стояла на отшибе. Я вошел. Маленький, сморщенный, желтенький лежал на кровати под капельницей Филиппок.
-Привет старшина, - я, не боясь, заразится присел к нему на кровать, - Ребята тебе наилучшие пожелания шлют, и вот жратва и лекарства. – Я положил передачу на кровать.
-Спасибо мальчик, - Филиппок растрогался и заплакал.
-Филипыч, чего плачешь, ты же десантник, - я утешал его как мог.
-Как ты думаешь, я не умру? Нет? Так не хочется умирать. – Филиппок плакал.
-Ну что ты от желтухи не умирают, водки пить больше не придется, но и без нее родимой жить можно, - мне казалось, что я успокаиваю маленького ребенка, - скоро на пенсию уйдешь, дочка у тебя красавица, внуков будешь нянчить, музыке их учить. Все хорошо будет.
-Какой ты хороший мальчик. А знаешь, я ведь мечтал в джазе играть, не получилось. Может у внуков получится. Ну, ладно иди, иди, а то еще заразу подхватишь.
Я встал и пошел к выходу.
-Погоди! – окликнул меня Филиппок, я повернулся к нему, - Останься в живых мальчик. Возвращайся домой, пусть твоя мама обрадуется. Всё,
