Павлов решил до конца выяснить, почему Варвара продала свою корову. Она вытерла рукой губы, вздохнула:
— Я и раньше говорила вам, Андрей Михайлович, трудно управляться с коровой-то… Главное, корму где добыть? Кажинный год летом и осенью побираешься: там вырешат покосить маленько, там соломки выпросишь, там ребятишек ночью пошлешь к силосной яме — украдут маленько… Это я как на духу говорю, Андрей Михайлович. И вот набегаешься, намучаешься и каждый раз зарок себе даешь: последний год держу, ну ее к дьяволу! А чем ребятишек кормить? И другой год мучаешься, и третий… А теперь все — дети выросли. Как барыня живу. У нас тут учительница корову держит, так у нее литру молока покупаю. Двадцать копеек в день, зато никакой тебе заботушки ни летом, ни зимой.
— А все же какая-нибудь скотина осталась?
— Не… Без коровы-то и поросенка трудно выкормить. Пять куриц да петух — вот и вся моя скотина, — рассмеялась Варвара. — Куры-то яички уже несут вовсю, три-четыре каждый день, на еду хватает, и для ребят припасаю… Может, яичек сварить, Андрей Михайлович?
Павлов отказался.
— Тогда колбаской-то закусывай, да вот сыр, — пододвинула она тарелки к Павлову.
Павлову не до еды. Ему понятны доводы Варвары. Но тогда почему в Березовском совхозе так много коров в личной собственности? Ему хочется уехать поскорее, он уже сожалеет: зачем послал за Орловым? Ситуация-то ясная, Варвара мастерски разъяснила все. Он спросил про жизнь колхозников.
— Живут теперь хорошо, Андрей Михайлович, — просто ответила Варвара. — При плохой жизни от коров не отказывались бы… Чуть не у всех телевизоры. Только, Андрей Михайлович, не так дружно как-то стали мы жить, разбрелись: кажинный в свою хату, к телевизору, будто сурки. Как какое собрание объявят, не шибко идут. Бывало чуть скажут — собрание! — бежишь, опоздать боишься: вдруг чего интересного пропустишь. Теперь трудно стало собирать… Как хуторяне стали. Еще когда мало телевизоров было, так в те избы, где есть, наберется народу, все же как-то повеселее: пошутишь, посмеешься, а теперь кажинный по-своему…
Приехал Орлов.
Павлов рассеянно слушал сообщение Орлова о производственных делах. Уловил, правда, что к севу колхоз в общем готов, недостает лишь запасных деталей на два трактора. Спросил про животноводство.
— Животноводство? — сверкнув карими глазами, заспешил Орлов. — План по сдаче молока выполнили, квартальный имею в виду, и по мясу тоже…
— А прибавка против прошлого года большая?
— Прибавки почти нет, — сокрушенно покрутил головой Орлов.
— А сколько колхозников лишились коров в том году? — все больше нервничая, спросил Павлов.
— Да, пожалуй, семей полсотни за весь-то год…
— И как вы на это смотрите?
— Подальше от хлопот, Андрей Михайлович! С этими индивидуалами возни столько, что… Тому дай участок, у того не хватило сена на зиму, тому отходов выпиши, — сплошное мученье.
— Значит, доволен, что колхозники остаются без коров?
По тону, каким были произнесены эти слова, Орлов, как видно, догадался о настроении Павлова, замялся, но все же ответил в том же духе:
— Замучили меня индивидуалы, Андрей Михайлович… Как на всех напастись кормов? Да некоторые и поворовывают.
Павлову ясно: вот откуда все идет. И он задал последний вопрос Орлову: перекроет ли колхоз недобор молока, потерянного из-за продажи коров колхозниками?
— Это если считать весь удой? — спросил Орлов.
— В прошлом году те полсотни коров дали примерно полторы тысячи центнеров молока. В общегосударственный фонд…
— Так его сами хозяева потребляли, — усмехнулся Орлов.
— А масло или сметану они на рынок возили?
— Это было… Излишки продавали.
— Да, поди, всей семьей ели молоко и сметану, — чуть не выкрикнул Павлов, и Орлов сразу как-то съежился.
— Установки на поддержку индивидуалов не было же.
— Значит, колхоз эти полторы тысячи не перекроет? А кто же за вас будет прибавлять? Теперь и колхозников будем кормить продуктами из города? Вот и Варвара Петровна уже на городскую пищу переходит, — кивнул Павлов на закуску. — Вы считаете это правильным?
Орлов молчал. На висках показались капли пота.
Молчание нарушила Варвара.
— А ведь и верно… Из города продукты в деревню приходится возить. Бывало, наши колхозники то и дело выпрашивали у бригадира лошаденку, чтобы на рынок чего отвезти продать, а теперь никто не ездит. Задумает если овечку или кабана резать, к нему набегут свои же деревенские: тот килограмм, другой два — и разберут.
Павлов все же переборол себя, попытался спокойно объяснить Орлову, что невмешательство в это дело может привести к весьма нежелательным последствиям, что надо изыскивать корма и для скота колхозников, потому что вся произведенная продукция в конечном счете попадает на общий стол советских людей, и она сейчас пока что очень нужна.
— Тогда и в планах надо предусматривать частный скот, — заговорил Орлов после некоторого раздумья.
— Может быть, и так. Даже обязательно так! — поправился Павлов. — Надо понять, что не чужой нам этот скот. А разве в создании кадров деревни этот скот не играет роли?
— Играет… Я понимаю это, Андрей Михайлович.
Павлов поднялся. Варвара спохватилась:
— Как же, Андрей Михайлович, а чаек?
Прощанье на этот раз было тягостным.
— Чем-то обидела я вас, Андрей Михайлович, а вот чем — не могу в толк взять, — завсхлипывала Варвара. — Уж простите, если чего не так…
Павлов холодно простился. И потом всю дорогу до Березовского совхоза корил себя за это. Ведь Варвара честно рассказала ему о некоторых явлениях в жизни деревни, и он обязан поблагодарить ее… И вот теперь решил: надо извиниться перед Варварой Петровной.
Григорьев, как всегда, подтянут, одет опрятно.
— А мы ждем, ждем — нет начальства! — улыбаясь, говорил он, провожая Павлова в свой просторный кабинет.
Павлов давно уже уважительно относится к Григорьеву прежде всего за его постоянное стремление к новому, передовому. Григорьев исколесил страну в поисках новинок, и теперь Березовский совхоз для многих стал образцом в механизации производства.
— С чего начинать? — осведомился Григорьев, усаживаясь за стол.
Павлов напомнил о вчерашнем поручении.
— Мы тут подготовили, что вы просили, — начал Григорьев, забирая со стола расчеты. Однако начал не с цифр. — Мы, Андрей Михайлович, на это дело смотрим вот с каких позиций… Есть, на наш взгляд, крестьяне оседлые, есть неоседлые. Кто обзавелся своим домом, завел корову, поросенка, овечек, птицу — этот уже оседлый крестьянин. А живет человек на селе без всего этого — он вроде как кандидат в крестьяне, в любой момент может оставить крестьянское дело. Понимаете? Вот этим мы тут и руководствовались, — закончил свое вступление Григорьев. — Вы же, наверное, помните, как нам однажды досталось? Вы и приезжали разбираться насчет моих выговоров…
Павлов помнит ту встречу. Тогда он был секретарем по сельскому хозяйству и приезжал в совхоз по поручению первого. Григорьеву объявили выговор за то, что отказался выполнить директиву района о ликвидации скота в личной собственности рабочих. После второго выговора встал вопрос о доверии директору. Павлов тогда еще понял правоту Григорьева в этом вопросе, свое мнение доложил и на бюро, настаивал на снятии выговоров. Но тогда его предложение не прошло. Григорьеву объявили третий выговор.
А тут и горячка насчет индивидуального скота прошла, и Григорьев остался на месте.
— За последние три года наши рабочие увеличили поголовье коров, как я уже докладывал, почти в полтора раза, — начал Григорьев. А затем он назвал такие цифры, что Павлов не удержался, забрал у него расчеты.
Оказывается, кроме полутора тысяч коров, рабочие держат свыше двух тысяч овец, две с половиной тысячи свиней, сорок тысяч голов птицы…
В течение года рабочие и служащие забили на мясо три тысячи свиней, столько же овец, около тысячи голов молодняка крупного рогатого скота и свыше ста тысяч голов разной птицы…
— А сбоку две цифры особые, — комментировал Григорьев. — Эти животные не забиты, а проданы: пятьсот телят у своих рабочих купил совхоз, а четыреста голов — потребкооперация, в порядке комиссионной торговли.
И вот заключительный итог: частный сектор в «Березовском» произвел за прошлый год 45 тысяч центнеров молока, 9 тысяч центнеров мяса и свыше 10 миллионов штук яиц. Иначе говоря, к тому, что совхоз получил от своих ферм, как бы добавлено еще 60 процентов молока и мяса.
— Подспорье заметное, — резюмировал Григорьев.
«Подспорье, — мысленно повторяет Павлов. — Именно подспорье!» И думает: «А что, если бы тогда Григорьев испугался выговоров и «провернул» мероприятие по ликвидации скота в личной собственности? Сколько бы надо было выделять для снабжения людей совхоза мясных и молочных продуктов? Сами бы съедали не меньше половины того, что производит совхоз».
