Данте Алигьери - Божественная комедия. Чистилище

1. Мы к ступеням прошли вверху лежащим.[461]
Вновь сузилась горы той высота
Где отпускаются грехи всходящим.

4. Гора карнизами такими ж обвита
Как первый; лишь черта их закруглений
Там менее, здесь более крута. —

7. Здесь нет скульптуры, вовсе нет здесь теней,[462]
Был ровен путь и гладок стен утес,[463]
И всюду темно-желтых ряд камений.[464]

10. – Дождаться ль тех, кто нам решит вопрос:[465]
Куда идти? – сказал поэт: – но дело
Замедлится, боюсь, через расспрос.

13. И, взор очей вперив на солнце смело,[466]
Движенья центром сделал правый бок
И повернул всей левой частью тело.

16. – О, сладкий свет, ему ж нас вверил рок!
Он продолжал, – веди нас в мире этом,
Где надлежит, средь новых мне дорог.[467]

19. Ты греешь мир, живишь его ты светом,
И коль препон не встретим в чем-нибудь,[468]
Пусть нас всегда твой луч ведет с приветом!

22. Как длинен здесь, на свете, в милю путь,
Такую там в кратчайший миг дорогу
Мы сделали, вдохнувши волю в грудь.[469]

25. И в воздухе услышал я тревогу
От прилетавших к нам незримых сил,
За трапезу любви всех звавших к Богу.[470]

28. И грянул вдруг, в полете быстрых крыл:
«Vinum non habent», первый глас громовый[471]
И, пронесясь, те речи повторил.

30. И, прежде чем вдали замолкло слово,
– Я, я Орест! – вновь голос раздался,
И, повторяясь, крик пронесся слова.[472]

34. – Отец, – спросил я, – что за голоса?
И лишь спросил, как вот уж голос третий:
– Врагов любите! – грянул в небеса.[473]

37. И добрый вождь: – Места бичуют эти
Грех Зависти, – затем свиты и там
Рукой любви бичующие плети.[474]

40. Смысл будет дан совсем иной словам,
Уздой служащим, – как и сам ты прежде
Узнаешь, чем придешь к прощения вратам,[475]

43. Но вдаль впери внимательнее вежды
И против нас увидишь душ собор,
Вдоль той скалы сидящий в их одежде.

46. Тогда раскрыл очей я шире взор,
И лишь теперь мог рассмотреть впервые
Сонм в мантиях я, цвета камней гор.

49. Я слышал вопль: – О дева! о Мария,
Молись о нас! молитесь хором всем,
О Михаил! о Петр! о все святые![476]

52. Не думаю, чтоб кто на свете сем
Был сердцем столько груб, чтоб не смутился,
Увидя то, что видел я затем.

55. И только я вблизи их очутился
Так, что черты мог рассмотреть их лиц,
От жалости слезами я залился,

58. Все в мантиях из грубых власяниц;
Все, прислонясь к утесу вековому,[477]
Там каждый на плечо склонялся ниц.[478]

61. К соседу, так слепцы, терпя истому,
На паперти стоят в прощенья дни,
Склоняя головы один к другому,[479] —

64. Так, что уже их образы одни,
Не только что мольбы их, в грусть приводят:
Столь жалостный имеют вид они!

67. И как слепцы и днем лишь мрак находят,[480]
Так и к теням, о коих слово тут,
Лучи с небес с усладой не доходят.

70. Был проволокой край их век проткнут
И так зашит, как делается это
С злым ястребом, чтоб не был слишком лют.[481]

73. Я б оскорбил их, если б без привета
Прошел и, сам незрим, на них глядел, —
И вот взглянул на мужа я совета.[482]

76. Он мысль мою без слов уразумел[483]
И рек, не выждав моего вопроса:
– Спроси, но кратко; будь в сужденьях зрел.[484]

79. Виргилий стал с той стороны утеса,
Где вниз упасть нетрудно, так как там
Ничем карниз не огражден с откоса.[485]

82. С другой руки от нас являлся нам
Хор скорбных душ, чьи слезы, прорываясь
Сквозь страшный шов, лились по их щекам.

85. – О род! – я начал, к теням обращаясь,
О род, достойный видеть Высший Свет,[486]
К нему ж паришь всем помыслом, здесь каясь!

88. Да снимет с вас греховной пени след
Скорей Господь, чтоб чистый ток, как младость,
Смыл с вашей совести грех прежних лет.[487]

91. Скажите мне (и было б то мне в сладость!),
Кому удел здесь из латинян дан?[488]
Я б, может быть, ему и сам был в радость.[489]

94. – Здесь Истинного Града лишь граждан[490]
Ты видишь, брат мой. Но ты хочешь встретить
Здесь странника из италийских стран?

97. Так на вопрос спешил мне дух ответить,
Вдали от места бывший, где стоял
Я сам; к толпе приблизясь, мог заметить

100. Я, что один меня средь прочих ждал;
Но спросят: как узнал я? По обычью
Слепцов – отвечу – лик он приподнял.[491]

103. – О дух, парящий к Божьему величью!
Коль ты, – я вопросил, – ответил мне,
То отзовись по месту иль отличью.

106. И тень: – Я, Сьенка, плачу о вине[492]
Моей злой жизни и, поникнув выей,
Молюсь к Нему, да снидет к нам вполне.

109. Я не была Софией, хоть Сапией[493]
И названа, и радость зреть других
В беде всегда была моей стихией.

112. И чтоб за ложь не счел ты слов таких,
Сам рассуди: жила я там умно ли?
Уж близилась я к склону дней моих,[494]

115. Когда мои сограждане у Колли
Сошлись с врагом; молила я Творца
Пусть по своей Он все содеет воле.[495]

118. Разбиты в пух, бежали от лица
Врагов сиенцы, видя ж строй их шаткий,
Я ощутила радость без конца;

120. И, дерзкий лик возвысив в злобе сладкой.[496]
Вскричала к Богу: – Не боюсь Тебя!
Как сделал дрозд при оттепели краткой.

123. В конце же дней, мольбы усугубя,[497]
Я примирилась с Богом; но вины той
Раскаяньем не смыла-б я с себя,

127. Когда б меня не вспомнил знаменитый
Пьер Петтиньян в святых мольбах, спеша
Из жалости ко мне с своей защитой.

130. Но кто же ты, чья добрая душа
Скорбит о нас? чьи очи, как мне мнится,
Не заперты? кто говорит, дыша?

133. И я: – Здесь и моим очам затмиться
Удел, но ненадолго; сознаюсь,
Не любо им завистливо коситься.[498]

136. Зато душой я более страшусь
Подпасть под казнь толпы нижележащей.
И казни той на мне уж виснет груз.

139. И мне она: – Кто ж был руководящий
Тобой средь нас, коль мнишь попасть домой?
И я: – Мой спутник молча здесь стоящий.

142. Живой – пришел я к вам. Итак, не скрой,
Дух избранный! ты хочешь ли, чтоб встретил
В том мире тех я, кто любим тобой?

145. – Что слышу я, так дивно, – дух ответил,
Что познаю, как Богом ты любим;
Да будет же твой путь счастлив и светел!

148. И я молю всем для тебя святым,
Восстанови, когда пойдешь Тосканой,
Там честь мою сородичам моим.[499]

151. Там есть народ тщеславный, обуянный[500]
Пустой надеждой: только Теламон[501]
Обманет всех, как поиски Дианы;[502]

154. Всего ж сильней потерпит флот урон.[503]

1. – Кто это там обходит гору, прежде
Чем смерть дала ему полет, и сам
То открывает, то смыкает вежды?[504]

4. – Не знаю, кто; но знаю: два их там;
Спроси его – к нему ты недалече —
И вежлив будь, чтоб он ответил нам.

7. Так две души, склоня друг к другу плечи,
Вели направо слово обо мне;[505]
Потом лицо приподняли для речи.[506]

10. И тень одна: – О дух, что в пелене[507]
Еще телесной мчишься к небу! буди
К ним милостив и нас утешь вполне,

13. Сказав: кто ты? из стран каких? Все люди,
Познав, как благ к тебе Всевышний Бог,
Дивятся здесь о небывалом чуде.

16. И я: – Среди Тосканы есть поток,
Что в Фальтероне зачался и, смело
Сто миль промчась, в бегу не изнемог.[508]

19. Оттуда к вам несу я это тело;
Мое ж вам имя открывать – к чему?
Оно еще не слишком прогремело.[509]

22. – Коль речь твою я правильно пойму,
Ты говоришь об Арно здесь прекрасном.
Так первый дух ответил, и ему

25. Сказал другой: – Что ж в слове том неясном
Скрыл имя он красы всех прочих рек.
Как бы сказав о чем-нибудь ужасном?

28. И дух, который спрошен был, изрек:
– Зачем, – не знаю; но, по правде, стоит.
Чтоб имя то изгладилось навек.

31. С верховья вод, где столько речек роет
Грудь гор, от коих отделен Пелор,
Что вряд ли где вода так землю моет,[510] —

34. Вплоть до тех мест, где вод могучий сбор
Вновь отдает взятое небом с моря,
Чтоб тем питать потоки нив и гор,

37. Все от добра бегут, страну дозоря,
Как от змеи; – таков ли грунт страны,
Иль свычай злой влечет там к злу для горя,[511] —

40. Но только так в душе искажены[512]
Все жители той бедственной юдоли,[513]
Что, кажется, Цирцеей вскормлены.[514]

43. Меж грязных стад свиных, достойных боле[515]
Жрать желуди, чем пищу есть людей,
Тот бедный ток сперва бежит по воле.[516]

46. Потом встречает, становясь сильней,
Не столько сильных, сколько злобных, шавок,[517]
И мчится прочь с презреньем с их полей.[518] —

49. Спадая вниз и ширясь от прибавок
Побочных рек, к Волкам уж он течет,[519]
В злосчастный ров, и проклятой вдобавок.[520]

52. Стремя потом в пучины массу вод,[521]
Находят Лис, так преданных обману,[522]
Что их никто во лжи не превзойдет.[523]

55. Пусть внемлет он, я клясть не перестану.[524]
Да и ему ж то лучше, коль потом
Моих речей он вспомнят правду рьяну.

58. Вот, вижу я, твой внук идет ловцом[525]
На тех Волков, и там, где льется масса
Воды свирепой, им задаст разгром.[526]

61. Живых, он их продаст, как груды мяса,
Как старый скот, зарежет всех на вес,[527]
Лишит их жизни, чести сам лишася,[528]

64. Обрызган кровью, бросит страшный лес,[529]
И бросит уж таким, что и чрез годы
Лес все былых не соберет древес,[530]

67. Как от предвестья будущей невзгоды
Смущается лицо того, кто внял,
Откуда грянут вскоре непогоды,

70. Так видел я, что, вдруг смутившись, стал
Печален дух, услышавший то слово,[531]
Когда на свой он счет рассказ принял.[532]

73. Мне речь того и грустный вид другого
Внушили мысль: кто эти духа два?
И я с мольбой к ним обратился снова.

76. Тогда тот дух, что говорил сперва,
Так начал вновь: – Твои мольбы – прилука
Мне щедрым быть, как скуп ты на слова.[533]

79. Твой к нам приход столь верная порука
В любви к тебе небес, что буду ль скуп
Я на слова? Так знай: Я Гвид дель Дука.[534]

82. От зависти так сердцем я огруб.
Что если радость делали другому,
Я весь бледнел и зеленел, как труп.

85. Что сеял я, – такую жну солому![535]
О род людской! зачем так любишь то,
В чем есть запрет сообществу чужому?[536]

88. Сей дух – Риньер, честь Кальболи! Слито
В нем все, чем славен этот дом: удела
С ним равного там не стяжал никто.[537]

91. Но кровь его ль там ныне оскудела —
От Рено к взморью и от гор до По[538] —
Всем тем, что нужно для забав и дела?[539]

94. Нет, в тех пределах так все заросло[540]
Зловредным терном, что уж благочинья[541]
Там поздно ждать, где так окрепло зло.

97. Где добрый Лиций? Гвидо ди-Карпинья?
Арриг Манарди? Пьер ди-Траверсар?[542]
О, Романьолы, выродки бесчинья![543]

100. Болонья даст ли вновь нам Фаббро в Дар?
Вновь явится ль в Фаэнце новобранец,
Как Бернардин, пахавший в поле пар?[544]

103. О! не дивись, что плачу я, Тосканец!
Я вспоминаю Гвидо Прата, с кем
Жил Уголино д'Аццо, чужестранец,

106. И славного Тяньезо с домом всем,
Род Анастаджи с родом Траверсара
(Фамилии, что вымерли совсем).[545] —

109. Дам, рыцарей, дела их, полны жара,
Вселявшие любезность и любовь[546]
Там, где теперь в сердцах вражда и свара.[547]

112. О Бреттинор! зачем в стране ты вновь,
Когда твой род, чтоб не погибнуть в сетях,
Со многими бежал, спасая кровь?[548]

115. Ты прав, Баньякаваль, что вымер в детях!
Но худо, Кастрокар, a хуже ты
Живешь, о Коньо, множа графов этих![549]

118. Вы, коль падет ваш Дьявол с высоты, —
Воспрянете, Пагани! но исправить
Уж вам нельзя всей вашей черноты.[550]

121. О Уголин де'Фантоли! Прославить
Ты должен Бога, что не ждешь детей,
Чтоб честь твою развратом обесславить.

124. Иди ж, Тосканец! Слезы лить скорей[551]
Пристойно мне, чем длить свое томленье:
Так давит грудь мне горе тех речей![552]

127. Хор добрых душ, услышал, без сомненья,
Шаги мои и, молча, подтвердил,
Что верное мы взяли направленье.[553]

130. Когда ж с вождем один я проходил, —
Как гром, когда тверд, молния осветит,
Навстречу нам вдруг глас проговорил:

133. – Всяк умертвит меня, кто в мире встретит![554]
И вдаль ушел, как гром в ущельях скал,
Когда ему гул эха с гор ответит.

136. Едва ушам он нашим отдых дал,
Как новый глас, как бы с вершины Тавра
За громом гром, загрохотав, сказал:

139. Я в камень превращенная Аглавра![555]
И шаг назад я сделал, устрашен,[556]
Чтоб стать под сень Виргилиева лавра.

142. Уж воздух вновь затих со всех сторон,
И вождь: – Узда то вашему порыву,[557]
Чтоб из границ не порывался вон.

145. Но вы, хватая адскую наживу,[558]
– Приманкой той враг древний манит вас. —
Не внемлете узде той, по призыву

148. Вас призывает небо и, кружась,
Бессмертные красы свои вам кажет;[559]
Но в землю устремили вы ваш глаз,[560]

151. Доколе вас Всевидец не накажет.