И тут я подумал: Хансигне не из тех, кому Господь попускает мучиться неясными страхами и сгорать на медленном огне потаенных желаний. Он просто берет и поражает ее своим цепом. Ставит - да и сама она подставляет себя под удар. Что мне оставалось? Я предпочел сказать все как есть:
- Каю надо ехать.
Хансигне отвернулась, сняла с веревки последний носовой платок - и заплакала. Худенькая, забитая женщина.
- Мне позвонили сегодня утром, - объяснил я, - у них уже несколько недель как освободилось место. Они хотят забрать Кая сразу же, как вскроется пролив.
Анерс, хозяин дома, вышел из сарая с топором в руках. Сгорбленный, с насупленными бровями. У него отталкивающая внешность, ускользающий, чтобы не сказать - вороватый взгляд, но человек он неплохой.
- Ну что же, Анерс, - сказал я, - Каю пора ехать.
Слова эти вконец подкосили Хансигне. Она разрыдалась.
- Ему будет там хорошо, - прибавил я.
- Понятное дело, хорошо, - сказал Анерс и прокашлялся.
- Я тоже так думаю, - проговорила Хансигне, оборачивая к нам свое жалкое, заплаканное лицо. Она прошла вперед и открыла мне дверь. Я вошел. В комнатке - голо. Воздух влажный и пропитан сладковатыми испарениями больного тела. Я было уже вытащил из кармана нарты и стал обдумывать, с чего начать: Каю предстояло узнать, что его отправляют в санаторий.
- Он спит, - шепнула Хансигне.
Подошел отец. Мы постояли, поглядели на мальчика. Я почувствовал, что меня легонько пошатывает, и прикрыл рот рукой. Ибо я стоял перед лицом настоящего горя. И не хотел осквернить его великую чистоту.
На фоне темных обоев лоб Кая светился, как анемон. Он уснул в обнимку с книжкой, книжкой про викингов. Так мы и стояли втроем, затаив дыхание, смотрели на спящего мальчика.
4
В субботу вечером.
Всю вторую половину дня я пробродил по острову. И под вечер повстречал небезызвестного инженера, которого зову Александром Завоевателем, а Аннемари называет Харри. Это уже после того, как я наведался в наш лесок, Палочник, - посмотреть: вдруг прилетели вальдшнепы?
Бродила и ждала тебя
в субботний вечер я.
Ты обещался, что придешь,
но обманул меня*.
* Строфа из народной песни. Рассказчик переиначивает эту безыскусную песню на все лады.
Впрочем, еще раньше я побывал на Мысу у Фредерика и Ригмор. Я потому об этом упоминаю, что я бродил и меня разбирала досада. На Мысу я основательно приложился и преподнес Ригмор три бледно-голубые фиалки, чего делать не следовало. А после, наедине с самим собой, я, кажется, дурно говорил о ней, что мне совсем уже не пристало. Черт меня дернул за язык, Нафанаил.
Бродила и бродила
в субботний вечер я...
Покинув Мыс, я направился к убогому домику у Песчаного холма, где со своими родителями живет Кай. Мальчик выслушал меня спокойно. Я объяснил, что ему пора в санаторий. Он держался куда спокойнее, чем родители, а ведь Хансигне с Анерсом знали, этот день когда-нибудь да наступит.
Я круглый идиот. Они так нуждаются, Анерс и Хансигне. А сейчас им и вовсе туго. Многим на острове пришлось туго, когда море сковало льдом. Я знал это. И - круглый идиот! - не догадался чего-нибудь принести. Правда, пришел я не сказать чтоб с пустыми руками. Я захватил с собой нарты.
В доме у них - хоть шаром покати. Хансигне расстроилась - из-за того что им нечем меня угостить. Я понял это по ее глазам, сама она не проронила ни слова.
А рот был на замке,
а рот был на замке.
Хоть пастор длинно говорил,
да рот был на замке*.
* Две последние строки - из шуточной песни "Мальбрук".
Тут-т о мне и пришла злополучная мысль насчет елей. А больше я ничего придумать не мог.
Я сказал отцу Кая:
- Послушай, Анерс, мне повезло, что у тебя сейчас нет работы. Ты бы мог прийти в понедельник и вырубить ели за моим садом? Я давно уже решил, их надо убрать.
- Как, эти большие красивые ели? - отвечает на это Анерс. - Ну ты меня и удивил.
А я ему:
- Нет, их надо убрать. Я давно уж решил. Они мне все затеняют.
Ну-ну, тогда он, конечно, придет и срубит их.
Так обратились в прах мои ели. Чудесные ели. Черные ели. Каролинцы в длинных походных плащах. У меня и в мыслях не было вырубать их. Черные частые ели, мой заслон. Чудесные дерева. И вот они обратились в прах.
Ты обещался, что придешь,
но обманул меня...
Кай нартам обрадовался. Я расстался с ними скрепя сердце, потому что сам получил их в подарок, от одного гренландца. А теперь хожу задрав нос оттого, что не пожалел отдать мальчику. Хожу гоголем.
Настало время почивать,
и нарты отдал я...
Ну а под вечер я наткнулся на инженера, и мы с ним довольно долго беседовали. Приятный молодой человек. К тому же не без характера. Да, я вполне понимаю Аннемари. Да, он приятный. И все ж таки я воспользовался случаем и покогтил его.
Я не хочу казаться лучше, чем я есть, Нафанаил. Отнюдь. Чуточку интереснее - это пожалуй. Я, друг мой, вовсе не честолюбив, хотя мне и не чуждо тщеславие.
Попробуй-ка раскусить, в чем оно заключается, мое тщеславие. Не можешь - значит, тебе недостает проницательности.
Пускай я и хватил лишку, но я не пьян, нет! - я все вижу. Я вижу, как ты ко мне подбираешься, мой незнаемый друг, Нафанаил. И мне это не нравится. Ты конечно же жаждешь заглянуть в темные глубины моей души. И поэтому ждешь от меня большей открытости. Тебе нужно, чтобы я распахнулся и принялся исповедовать самое потаенное. Касаемо менее прекрасного, животного, начала. Я прав? В таком случае советую тебе держаться от меня подальше, мой добродетельный друг. Подальше!
И всякий раз, как скрипнет дверь,
я тотчас встрепенусь.
Да, всякий раз, как скрипнет дверь...
Прилетел кулик-сорока. За полчаса до захода солнца, когда длинные лучи загустели и цветом стали напоминать желтую медь, я шел вдоль прибрежного луга. Кочки продырявили ледяную корку и торчали, будто пальцы из худого носка. И тут я услышал: "Пли, пли, пли". Заунывный свист. И увидел пяток продрогших куликов-сорок. Они стояли на озябших тонких ногах, нахохлившиеся. Кулики-сороки - отчаянно смелые птицы, иначе бы они не прилетели так рано. Это серьезные и целеустремленные птицы, исполненные достоинства, коего не умаляют ни красные ноги, ни долгий клюв. Скажем так: пестрые, чуть франтоватые, но степенные птицы. Встретив немного погодя инженера, я подумал: если кое-кто утверждает, что Аннемари - вальдшнеп, то инженер - вылитый кулик-сорока. Целеустремленный молодой человек с булавкою в галстуке.
Я обошел едва не весь Палочник, все высматривал вальдшнепов. В лесочке было тихо-претихо. Он начинается за прибрежным лугом на западной окраине острова и замыкается крутыми взгорками, откуда можно спуститься к морю; там он переходит в сутулый подлесок, в кусты, что припадают к земле и ползут по ней как черепахи. Деревья в лесочке - корявые, тропки запутаны-перепутаны, там полно густых зарослей и ямин со стоячей водой. Мне недоставало Пигро хорошая собака помогает увидеть то, что нипочем не увидать самому. Я не приметил никакой живности. Ни черного дрозда. Ни зяблика. Ни лисьего нарыска. Лес как вымер.
Нет, откуда им взяться, вальдшнепам? После такой суровой зимы, как эта, можно ожидать хорошей тяги, но сейчас еще слишком рано.
Я вышел на занесенную песком дорогу, которая ведет на юг, к церкви и маленькому полуострову Клюв. Западная окраина - самая пустынная. Здесь стоит один-единственный крестьянский двор да еще два-три дома в окружении криворослых деревьев. Здесь повелевает западный ветер. Песчаная гора, Нербьерг и южнее - Церковный холм отделяют эту суровую местность от восточной части острова, где живет большинство его обитателей.
У тропы, сбегающей к Клюву, я наткнулся на инженера - уже прямо перед закатом. Я предложил ему пройтись со мною до церкви, сказав, что иду туда по делу. Он охотно согласился. Церковь он видел только снаружи: красивая постройка в романском стиле.
- Обыкновенная церквушка, - возразил я, - но в алтаре есть занятная голова. И тоже в романском стиле. Вы должны непременно ее посмотреть.
- Я ходил на Клюв, - сказал он, - это ведь там подорвался на мине катер?
- Да, вместе с Эриком, у самого дальнего рифа, он называется Великаний Песок.
- Странное название - Великаний Песок.
- Тут замешана великанша, - сказал я. - У нас на острове бытует предание об исполинского роста женщине, которая набрала полный передник песку с горы Нербьерг и двинулась вброд к Вой-острову, чтоб завалить тамошнюю церковь. Но передник лопнул, и песок просыпался. Так образовались Островки, Птичий След и Великаний Песок. Из этого предания явствует, что в те поры, когда на Вой-острове уже была церковь, наш оставался еще языческим. Да, это древнее языческое женское царство, господин инженер. В одном из преданий говорится о могущественной госпоже Нитте с Мыса. А Нербьерг - не восходит ли это название к Ньёрду? Или Нертус, богине плодородия? Разумеется, это соображения дилетанта, господин инженер, весьма и весьма доморощенные. Но власть женщин здесь неоспорима!
