и фатально обусловленными прежде всего внешней природой, характером почвы и всеми материальными условиями своего существования, обусловленными бесчисленными отношениями политическими, религиозными и социальными, обусловленными обычаями, привычками, законами, целым миром предрассудков и мыслей, медленно скопленных предыдущими веками, и которые они получают, рождаясь среди общества, коего они никогда не являются творцами, но, напротив того, сперва произведениями, а потом инструментами. На тысячу людей можно найти разве одного, о котором можно бы сказать, с точки зрения относительной, а не абсолютной, что он желает и думает сам от себя. Огромное существо человеческих индивидуумов, не только среди невежественных масс, но и среди цивилизованных и привилегированных классов, желают и думают только то, что свет вокруг них желает и думает; они полагают, конечно, что желают и мыслят сами по себе, но действительно они лишь рабски, рутинерски, с совершенно незначащими и ничтожными изменениями, повторяют мысли и желания других. Это рабство, эта рутина, неисчерпаемые источники общих мест, это отсутствие бунта в воле и это отсутствие инициативы в мысли индивидуумов являются главными причинами приводящей в отчаяние медленности исторического развития человечества» («Бог и государство»).
Не будем говорить о тех, кто не понимает вообще, что свобода и связанные с нею творческие потенции и чувство морального долга имманентны человеческой природе.
Оставим в стороне всех, отстаивающих «дурную» свободу, т. е. свободу только для себя с беззастенчивым попиранием прав других.
Но в самой совершенной человеческой природе современности бьют еще глубокие родники пресмыкательства.
Да! Современный человек – эгоист, скептик, бунтарь. Он громит авторитеты, низвергает кумиров, опрокидывает власть. Все эти разнородные и разнокачественные элементы свободолюбия живут в нем, как жили и раньше. Свидетельство – его сложная и пестрая история.
Но, разрушая и ломая, разве современный человек не творит себе сейчас же на месте поверженных кумиров новых и служит им то с повадкой лукавого раба, то с усердием влюбленного фанатика?
Цепи и человек неразлучны доселе. Под разными ликами – высокой разрешающей церкви, железной устрояющей власти, благодетельной ферулы товарищей, государства, коммуны, союза – деспотизм овладевает человеческой душой, обращая для нее в абсолют относительное и временное и заставляя забывать о безусловном.
И идолопоклонство это носит тем более «дурной» характер, что оно соединяется с искажениями и переделками своих кумиров – Христа, Маркса и пр. – применительно обстоятельствам.
Так было и так будет еще долго, ибо свобода рождается в труде и творческом подвиге, а не из благочестивых пожеланий и не из партийного кликушества.
Поэтому для анархизма нужен прежде всего человек.
Тот, кто не чувствует в себе неумолчного голоса совести, кто, требуя права для себя, безразличен к свободе и правам других, тот не анархист. Тот, кто не имеет сильной воспитанной воли, ясного сознания своей цели, кто способен перестраивать свои идеалы, в зависимости от случайного наушничества, тот не анархист.
Анархист не может терпеть умаления своей свободы, от кого бы оно ни исходило – от власти абсолютного монарха или от диктатуры пролетариата. Он отрицает самодержавие во всех его формах. Для него нет фетишей, как бы они ни назывались – «класс», «партия», «народ».
Анархист бесстрашен. Ничей авторитет не может отклонить его от исполнения велений его личной совести. Но он должен смело противостоять попыткам бессмысленного насилия и должен быть готов всегда отдать себя и все свое одушевляющей его вере.
Анархист великодушен. Он разрушитель-творец, но не мучитель, не погромщик, бессмысленно сметающий чужие труды.
И если нет анархиста, не может быть анархизма как строя. Но анархизм возможен и нужен как труд, как борьба.
Нет социально-политической веры, более далекой от квиетизма, от холодного созерцания, чем анархизм. В свете своей совести он сметает все окружающее, чтобы на обломках рабства и социальной несправедливости создать свободного человека.
Пусть каждый отбросит схоластический балласт и пожертвует доктринерским хламом ради вольного простора жизни. Пусть каждый почувствует в себе бьющий в нем океан устремлений!
Многие ли слышат сейчас его волны? Одни – рабы, пресмыкаются в прахе, другие – варвары, не научились слушать их.
И когда каждый – и самый малый из всех – почувствует себя творцом, родится анархизм.
Только творец встретится с миром – необходимостью, как равный с равным, как неодолимая творческая воля к борьбе – слиянию. И из пролитого им творческого семени на лоно матери-необходимости родятся дети его воли – молнии мысли, цветы фантазии. И в творческом вызове векам, в слиянии мгновения с вечностью родится чувство бессмертия – величайшая из радостей, доступных нам.
Глава XI. Анархистский манифест [35]
Революция и свобода всегда рождались в крови и страданиях.
На заре их падают жертвы – герои, борцы, творящие новое, и наследники старого, с отчаянием его защищающие.
Но… не надо, чтобы жертвы падали даром. Перед нами гигантская работа, такая, какой еще не знало человечество.
Надо переустроить целую страну, расшатанную развратом старого порядка, войной и опытами «сверху» разных партий. И переустройство – это нести не старую рутину, не затхлое и догматическое профессиональных изобретателей человеческого счастья, но новое, творческое, взятое непосредственно из жизни, отвечающее устремлениям и интересам тех людей, которыми и для которых совершался переворот.
Пора покончить с любой опекой, хотя и самой благожелательной! Пора покончить с представительством, кто бы ни был представителем! Каждый должен взять «свое» дело в «свои» руки!
К этому зовет нас анархизм!
Анархизм – учение жизни! Анархизм родится с каждым человеком и живет в каждом из нас, но задавлен нищетой, робостью, лакейством пред людьми и пред теориями, привычками к насилию и развратной жизни. И нужны смелость, просветление, жажда подвига, чтобы в каждом – и большом и малом – проснулся анархизм.
Анархизм – учение свободы! Не отвлеченной, призрачной свободы, но жизненной, реальной… В основе всех построений анархизма – свободный человек, свободный от гнета учреждений, от власти законов, которые для него придумали другие. Но свобода анархиста есть свобода всех. Раз есть раб, он несвободен. Анархист должен бороться до тех пор, пока не будут свободны все. Нет идолов для анархизма, ничего абсолютного, кроме самого человека, его свободы, его прав на безграничное развитие. Каков бы ни был общественный порядок, анархист всегда будет стремиться дальше, к новому, более совершенному, полнее и чище говорящему его анархической совести.
Анархизм – учение равных! Все равны в свободе. Каждый – творец своего дела. И сфера личной его свободы неприкосновенна.
Анархизм – учение культуры! Ибо анархизм зовет не к разрушению, но преодолению культуры. Не к бессмысленному разгрому и расхищению достояния народного, но бережному хранению ценностей, в которые заключены творческие достижения человека, которые необходимы, как средство к последовательному, непрерывному нашему освобождению. Анархизм – наследник всех прошлых освободительных стремлений человека и несет ответственность за их сохранность.
Анархизм – учение любви! Ибо он учит
