Сказание о Доме Вольфингов - Уильям Моррис

– Отец мой, не доставать тебе отныне этот меч из ножен до самой последней битвы, когда дети плодоносящей земли, Сыновья Дня, вступят в последний бой со Свартом и его детьми, перед самой переменой Мира. Может быть, и я буду тогда рядом с тобой; а пока, прощай, мой могучий отец!

Так пировали люди Марки, празднуя свое возвращение под Волчий Кров, и никто не мог оскорбить их или испугать; взошла луна, летняя ночь катилась к рассвету, а под кровом ликовали, ели, пили, играли на арфах и пели веселыми голосами; а неподалеку радовались жизни трэлы, и чужаки, и взятые в плен Римляне.

Утром же родовичи положили своих убитых в курган – между Великим Чертогом и диким лесом. В один курган уложили их: Князей в середине, Аринбьорн лег по правую руку от Оттера, а Тиодольф забрал с собой Ратный Плуг.

Чуть в стороне – к югу от своих покойников – положили Готы и Римлян, целое войско, и полководец был в середине… длинный, но невысокий курган насыпали над врагами, так, что многие годы спустя, утоптанный ногами людей и животных превратился он в невысокий пригорок, и хотя люди позабыли о том, сколько доблестных воинов обрели под ним покой, они все-таки долго помнили его имя – Римская Горка.

Тот же курган, где лежали люди Марки, многие поколения называли Тиодольфовой Ховой, многое рассказывали о нем, ибо не забывали люди своего доблестного предка; так что в конце концов стали говорить, что не погиб Тиодольф, а спит в этой Хове, и Ратный Плуг лежит на столе перед ним, и что когда сыновьям Готов придется туго, и соколы перестанут спускаться на конек Великого Крова Вольфингов, проснется он и выйдет из кургана на помощь живущим. Однако никто не смел раскапывать курган и смотреть, что там внутри.

Тот пригорок, где Готы претерпели поражение от рук Римлян, а Тиодольф невредимым упал на землю, назвали Обморочным… долго сохранялось это имя… даже после того как люди забыли, откуда оно взялось.

Совершив похороны, воины Родов Марки отправились по своим весям, Вольфинги же занялись уборкой урожая и починкой всего, что Римляне привели в негодность; они как следует отремонтировали свой чертог, устранили следы пожара, кроме обугленных пятен оставшихся на коньковом брусе и на помосте – чтоб не забыть о прошлом; словом, сделали свой дом еще более прекрасным, чем прежде. Когда урожай собрали Вольфинги, Биминги, Голтинги и Илкинги вместе с Медведичами занялись восстановлением их Великого Крова и других домов и сараев, сожженных Римлянами; и прекрасным получился тот дом.

Вольфинги без устали трудились в поле и загоне, рождали детей, выраставших могучими войнами и умелыми мастерами… так что год от года род их становился все более и более славным.

Сказывается, что Римляне больше не нападали на Порубежье… в ту пору они прекратили расширять свое государство и даже кое-где сократили его границу.

Этим кончается повесть о Доме Вольфингов и людях Марки.

Рассказ этот впервые появился в двадцать первом томе (1914) собрания сочинений Морриса. Писатель оставил свое произведение неозаглавленным, и название рассказу дала его дочь, Мэй Моррис.

В прежние времена, в те дни, когда народами правили Короли, жил некий Вождь своего народа, муж, могучий в битве и удачливый, почитавшийся мудрецами, правивший людьми, не завидовавшими его власти, знавшими его доблесть и мудрость, и понимавшими, что именно его заслугой властвовали они над другими народами, так что земля их оставалась богатой и повсюду в ней царил мир, кроме самых удаленных границ. И народ этот звался Народом Горней Двери, или еще короче – просто Народом Двери. Крепок телом был этот Король, высок и приятен взору, так что сердца женщин наполняло трепетное желание, когда он проходил мимо. В цвете сил и зрелости лет выбрал он себе жену, пригожую деву из рода Эрлов, высокую и белокожую, золотоволосую; полную здоровья, наделенную сладостным дыханием, тихой речью, любезную манерами, мудрую сердцем, добрую ко всему народу, любимую даже малыми детьми. Ранней весной венчались они, a чуть после Рождества родила она ребенка – мальчика, о котором повитухи говорили, что не видели младенца краше. Его окропили водой и нарекли Вождевоем, в честь одного из далеких Предков. Великий пир был дан в честь его именин, и много людей собралось на него: бароны той земли, Владыки соседнего края, чтившие Короля; a еще торговцы, ремесленники, мудрецы и барды; и Король обнимал их обеими руками и раздавал дары, и так внимал речам и рассказам их, будто был им самым близким другом, ибо сколь бы свиреп не бывал он на поле брани с мечом в руках, столь же кроток и добр был в Высоком Чертоге среди своего народа и посетивших его чужаков. И расхаживая между гостей, евших и пивших в чертоге в Вечер Именин, Король узрел среди них старца, столь же рослого, как и любой витязь из его рати… нет, еще более высокого, ибо согнула его старость. Одет он был в киртл из некрашеной и снежно-белой овечьей шерсти, белый плащ, подбитый горностаями и c золотой оторочкой; голову его венчала золотая лента, украшенная самоцветами, меч с золотой рукоятью лежал на бедре; и посмотрев на него, подумал Король, что никогда еще не видел человека, более похожего на Королей Древнего Мира, чем этот. Возле него восседала женщина старая, и старая весьма, однако величественная статью и благородная видом, облаченная также в белое шерстяное одеяние, расшитое странными знаками в виде змиев и огнедышащих драконов, солнца и луны и воинства небесного. Посему Король задержался возле них, ибо уже отметил, что за тем столом, где сидели они, время от времени рождался великий хохот, куда более радостный и веселый, чем в другом месте зала, а временами была заметна великая тишина, рождающаяся, когда люди внемлют словам, восхищающим самые глубины сердец. Потому отнесся он к этим старикам с великим почтением и так молвил им:

– Хорошо ли вам, соседи мои?

Тут старый кметь поприветствовал Короля и молвил:

– Есть ныне в Доме сем и малая недостача.

– Какую же недостачу обретаешь ты здесь? – ответил Король.

Тут слова полились из уст кметя, и он запел громким голосом: