как лучик, девчачий голосок пропищал:
— А мы не знали, что Вы, дядя, учи-итель. Вы ж нам не сказали зараньше.
Учитель прошёл к столу, положил руки на края стола и пристально обвёл щемливым взглядом класс.
— Здравствуйте, ребята!
Класс вразнобой, горячо ответил.
— Садитесь.
Под чинный перестук закрывающихся на партах крышек сели. Учитель внимательно ещё раз обвёл взором класс.
— А теперь, — сказал он, — давайте знакомиться. Я ваш учитель. Меня зовут Сергей Данилович… Вы будете по порядку вставать и называть свою фамилию, имя, отчество. Начнём с тебя, — показал на Юрку. Юрка сидел на первой парте справа.
Юрка мигнул Вовке и Антону. Все трое разом поднялись.
— Клыков Юрий Иванович! — заученно прокричал Юра. В его крике были и боязнь забыть что-нибудь, перепутать, и стыд возможного конфуза, и та невыразимая властная сила, когда вразрыв торопятся свалить с души неподъёмный крест.
— Юрий Иванович, значит… — раздумчиво проговорил Сергей Данилович, мелко стуча калачиком указательного пальца по кривоватому столу. — А почему вы втроём сели?
— Мы тут одни с пятого района… Кругом чужие… Хотим чтоб вместюшке…
— Пожалуйста. А зачем все трое опять же встали? Я же говорил — по одному.
— Чего уж по одному? — рассмелел Юра. — Боженька любит троицу. Как все сразу встаём, не так… боязко…
— Может быть, может быть, — одобрительно покивал Сергей Данилович. — А теперь, — наклон к Вове, — представься ты.
Вова также бойко оттараторил своё, только от зубов отскакивало. За этим проснувшимся Ветерком мысленно повторял Антон, и когда подбежала его очередь, быстро, ясно сказал фамилию, сказал про имя.
— Хорошо, — подхвалил Сергей Данилович, уверенный, что мальчик остановился отдохнуть. — А дальше? Что ты ещё не назвал?
В недоумении Антоша молчал.
— Отчество, — мягко подсказал Сергей Данилович.
— От… чес… тво?.. — заикаясь, переспросил Антоша.
— Да, правильно. Отчество.
Мальчик вконец смешался. Покраснел:
— А что… такое… от?..
— Отчество от слова отец. Как звали твоего отца?.. Имя отца?
В растерянности мальчик задумался, сгоняя морщинки на лоб, сосредоточенно глядя на учителя. Вздохнул, потом остановил выдых посреди дороги, как бы вслушался в себя. Упавше, осипло выложил:
— Н-не-е… з-зна-аю… Погиб он… Давно погиб… Я не знаю… Ни в лицо… ни так… По имени чтоб… Никак не знаю…
Мальчик смолк, распято свесил голову на грудь.
— Ни в ли-цо, ни по и-ме-ни… — по слогам повторил Сергей Данилович, зачем-то опасливо тронул скобку шрама, что глянцевито пробегал по высокому лбу. С первого курса пединститута рядовой Косаховский ушёл на фронт добровольцем. Через полгода вернулся по ранению. Прямое дело вернуться в институт, а он в школке призастрял. Некому было вести уроки. Так и присох в Насакирали. — Мда-а… Садитесь… Все трое садитесь…
Юра с Вовой сели. Но Антон продолжал оторопело стоять. Да как же это так садитесь себе? Неужели такой вот он несчастный сюсюра, что не доведается батькина имени?
Мальчика сковала злая ярость против этого, как ему показалось, безразличного повеления сесть. Раз-де не знаешь, так чего ж с тобой воду лить впустую?
Он совсем не помнил отца, но всегда думал о нём. В нежданном разговоре об отце он поначалу устыдился, что не знал даже его имени, но скоро внутренне выкреп. Он был наслышан о всезнании, о всемогуществе учителя. Учитель должен знать! Именно сейчас дотюпал, что учитель наверняка скажет всему классу, кто его отец, скажет, каким героем погиб.
Мальчик не успел ещё обрадоваться, он только был на пути к радости узнавания всей правды об отце, в душе засветилась надежда и на́! Cадитесь!
В комок обиды сжался мальчик. Всё не садясь, буркнул, наливая голос слезой:
— В-Вы… тоже н-не знаете?..
— Не знаю, — глухо ответил Сергей Данилович.
Сам учитель не знает?! Не может того быть!
Мальчик смотрел учителю прямо в глаза. Ждал. Не верил, что тот не знает. Сергей Данилович не отвёл сострадательного взгляда. Виновато, медленно покачал головой.
Первая же встреча подломила веру во всезнание учителя.
Мальчик совсем опал духом.
— Так Вы а ничегошеньки не знаете про моего отца?.. У меня брат большой… В третьем… Может, он знает что?
В больном нетерпении мальчик рывком вышел из-за парты, будто выпал, и, не спрашивая разрешения, засеменил, срываясь на бег, к двери.
В соседнем классе, куда влетел, он ожёгся о добрую сотню глаз. Старчески скрипнула дверь — ребята оторвались от тетрадей, заулыбались ему. Мальчик смешался, заробел и дальше от порога не посмел шагнуть. Поднялся на пальчики, суматошно запрыгал глазёнками по лицам. Ловил Глеба.
— Эй, канарейка в золотой короне, в ту ли дверку изволил вломиться? — в ладошки рупором гахнул в удивлённой тишине вертушок с хохолком, стоявшим на макушке опрокинутым вытертым веником.
Мельком глянул Антон на спрашивавшего с ближней парты.
Веник подмигнул, ералашно вывалил язык.
Антон не привык в таких случаях оставаться в долгу, не забыл свернуть тому уже кукиш, деликатно предъявленный к обозрению рядом с карманом брюк.
— Че-ётко он тебя посадил! — толкнул хохластого в бок сосед сзади.
По классу пробежался, разминаясь, легкий смешок.
Всё это время учительница стояла с мелом у доски, сбоку наблюдала за вошедшим. Наконец напомнила о себе:
— Молодой человек, вы к кому?
— Тольке не к вам, тётечка! — с досадой отмахнулся непрошеный гость, продолжая глазами искать братчика.
Где-то на задах встал Глеб.
— Марь Ванна, это ко мне, — сказал Глеб и вприбег подошёл к Антону. — Что ещё за номерушка?
— Там, — Антон повёл рукой в сторону своего класса, — учитель спрашивает, как звали отца… А я… а я… а я… а я… н-не з-з-зна-а…
Мальчик уронил лицо на кулачки и горько-пронзительно заплакал во весь голос.
За ужином мама блаженствовала, услужливо подливала Антону в миску с мамалыгой молока.
— Ну, як? Вкусно?
— Да есть можно…
— Ну ешь, ешь, сыночок… Цэ молочко от камолихи Маньки. От комолой козы молочко козлятиной не шибае… Саме лучшее. То я всегда доила сподряд всех в одну банку. А тут, думаю, дай-ка я Манюшку отдельно сдою в литру. Антошику нашему на вечерю…
— Ма, — ересливо отдул губы Глебка, — а чего это Вы так?.. Кто говорил про нас, какой палец ни ущеми, всяк болит? Вы-ы… Без обидки всем было одинаково во всём. А сегодня… Он цаца какая иль подвиг какой нечаянно увершил, что Вы его в отдельный колхоз-пуп отсадили, особнячком от нас с Митькой умасливаете молочком от безрогой?
— Да Глеб, да сынок, да нехай один разушко за всю жизню! — взмолилась мама. — Он у нас меньчий ото всех. Первый раз сходил в школу. Праздник! Эге ж? Так нехай, хлопцы, цэ ему в подарок пойдёт!
— Если так, пускай разок
