— А вы сами этот чай пили?
— Ты мне тут не огрызайся. Недоволен — иди в другое место учись, где трюфелями кормят.
Я уже хотел ввернуть что-нибудь острое, но вдруг услышал за спиной робкое:
— А можно мне чай?
— Минуту, — процедила сквозь зубы Зоя Степановна, водрузив на стол новый поднос с чистыми стаканами.
Медленно обернулся на голос. Яна Альбертовна стояла совсем рядом, из небрежно заплетенной косы выбилась одна прядь, в уголках глаз черными кляксами засохла размазанная тушь. Плакала, что ли? Бросив на меня мимолетный взгляд, протянула руку за наполненным стаканом.
Посмотрел на ее запястье — тоненькое, как у подростка. И вообще она такая маленькая, хрупкая... Грудь сдавило чувство огромного всепоглощающего стыда, даже дышать стало трудно. Как я мог поспорить на нее? Пусть пьяный, пусть ляпнул, не подумав, но это не оправдание. Ни хрена же не оправдание!
— Не советую, те еще помои, — выпалил, сам того не ожидая.
— Что?
Она подняла на меня голубые чистые глаза, а я ощутил себя еще большей сволочью.
— Я про чай, — безразлично кивнул на стакан, надеясь, что она не умеет читать по лицам.
— Да я... — начала она, но так не вовремя нарисовался Горшок. Закусив губу, англичанка помялась и засеменила к окну, держа в одной руке стакан с чаем, а в другой — бутерброд.
— Чем кормят? Рассола нет? — гоготнул Стас, заглядывая за витрину. — Теть Зой, а есть че повкуснее для избранных, так сказать, персон?
— Это для тебя, что ли, Горшков? — заулыбалась буфетчица, зачерпывая половником дымящийся напиток.
Разогнав от ближайшего столика стайку возмущенных первокурсников, сели друг напротив друга.
— Ну что, Казанова, уже приступил? — подмигнул Стас, с жадностью впиваясь зубами в булку.
— К чему?
— Ну как, охмуряешь англичаночку, я смотрю? Это правильно. Месяц так-то это совсем не много.
Призрачная надежда растаяла как дым.
— А, ты про это. Я уже и забыл.
— А вот это ты зря. Я бы на твоем месте времени даром не терял. Ее же так просто пивасом и билетом в кино не разведешь, придется подсуетиться. Цветы там, конфетки, свидания, — с набитым ртом вещал Горшок, громко прихлебывая чай.
Англичанка стояла полубоком у окна и как птичка клевала бутерброд. Стараясь не рассматривать ее слишком уж откровенно, нехотя отвернулся. Черт, не была бы она преподшей... Ставка высока, но как бы не заиграться.
— Может, ну его на хрен? Что-то так влом всем этим заниматься, — осторожно закинул пробный шар.
— Ты че, Буйный, зассал? Уже сливаешься? Ну я так и думал, в общем-то.
— Ничего не сливаюсь, просто реально влом, — шар не зашел. Увы.
— Ты это, давай за свои слова отвечай. Или на вот, бери фломик, пиши прям сейчас на роже «трепло». Только крупно пиши!
— Не кипишуй, все в силе. Только давай помалкивай, ладно? — понизив тон, наклонился ближе к Горшку. — Чтоб никто о споре не знал, ни одна живая душа. Особенно девчонки. Если слушок пройдет, значит, стопудово от тебя, в этом случае спор аннулируется. У меня нет цели ее подставлять, да и себя тоже.
— Не вопрос. Я — могила. Мне самому интересно, чем это все закончится. И знаешь, что меня больше всего радует? То, что это не у меня сейчас часики тикают. Потому что надо быть либо безбашенным, либо идиотом на всю голову, чтобы решиться на такое, — стряхнув крошки со свитера, Стас довольно откинулся на спинку стула. — А ты есть будешь? — кивнул на мой сухпаек.
Отрицательно мотнув головой, задумался о том, в какое же дерьмо я ввязался.
Горшок с аппетитом уминал мой бутерброд, явно злорадствуя и ликуя, предчувствуя гарантированную победу.
Но пусть не радуется раньше времени, если я сказал, что сделаю — я это сделаю. Чего бы мне это ни стоило… И чем бы потом ни обернулось.
