«Мы бы с ней подружились, – неожиданно решил больной. – Пусть мы с ней из разных миров, но мы – похожи. Мы с ней похожи, потому что она мне нравится. Хотите доказательств? Нате. Итак, почему именно она мне нравится, а ни какая-нибудь другая Дженнифер Лопес? Потому что она находит отклик во мне, резонанс происходит. И если я резонирую от нее, то и она будет резонировать от меня. Физика, блин, переходящая в химию. Мы бы с ней точно подружилась. А если взять глобально, то настоящая любовь не может быть не взаимной. Любовь без взаимности – это… это… правильно, это – не любовь. Взаимность – главный и единственный признак истинной любви».
«А другая половинка правды в том, – добавил Рома, после паузы, – что мы с ней никогда не подружимся. Потому что не ей это не нужно, ни мне».
Медсестра поставила в Ромину капельницу пакет с глюкозой. Эта была первая «еда» за 3 дня. Глюкоза была очень вкусной. Каким образом он чувствует вкус раствора, капающего в артерию, Рома не понимал, но глюкоза была сладкой и пузыристой, как газировка.
Появился новый медбрат. Звали его Алексеем. Рост у него был под 2 метра. Он был толстым и очень энергичным. Передвигался медбрат исключительно бегом, как будто все время опаздывал. Тяжело сопя, он навел порядок на железной тумбочке. Потом стал брать у больных кровь на анализы. Подойдя к Роме, он взял его за руку, потер ваткой палец и хотел уколоть, но Рома одернул руку.
– Что еще? – недовольно пробурчал медбрат.
Рома вместо ответа снова протянул руку. На этот раз он не дернулся
Алексей взял кровь, что-то написал в тетрадь и убежал.
Рома решив, что уже не умирает, захотел немедленно вернутся в хирургию. Лежать в реанимации ему надоело. «В принципе мне тут только вливают растворы через артерию, уколы делают, да анализы берут. Все это можно и в хирургии делать. Надо позвать кого-нибудь главного и попросить, чтобы перевезли меня наверх. Я тут только место занимаю. Жаль, Елена Сергеевна ушла. Но кто-то же должен остаться за нее».
В палату вошла медсестра-кореянка в очках, которая с Айболитом вставляла ему иглу в позвоночник.
– Подождите, можно спросить? – остановил ее Рома. Девушка с готовностью подошла к нему.
– Позовите, пожалуйста, кого-нибудь главного?
– Кого?
– Ну, главного врача или как у вас тут называется. Заведующего, может быть.
– Зачем?
– Поговорить надо. Просто у меня уже все хорошо. Что я тут лежу зря.
Даже сквозь очки было хорошо видно, как округлились глаза медсестры.
– Да я в хирургии буду также лежать. Какая разница где, – стал разъяснять Рома. Недоумение девушки судя по глазам увеличилось. Она подняла взгляд на листок А4, который был приклеен над Роминой кроватью. На этом листе было написано его имя-фамилия, год рождения, диагноз и дата поступления.
– Если вы здесь, значит надо, – сухо ответила она и, цокая каблучками, ушла.
Снова пришел медбрат Алексей. Подойдя к Роминой кровати, он нырнул вниз.
– Привязать тебя надо, – пыхтя, сказал он.
– Зачем? – спросил Рома, привстав в кровати. Он пытался разглядеть, что там делает огромный медбрат.
– На случай «белочки», – ответил Алексей.
– Белочки? – переспросил Рома.
– Белая горячка. На слышал, что ли?
– Слышал.
– Ты же запойный. А после запоя на 3-4-й день приходит к вашему брату весёлый зверек. Так что надо привязать, – Алексей, сопя, встал. – Расслабься. Я просто твой горшок привязал к кровати, на случай если захочешь побегать.
– Я сто раз выходил из запоя, и никогда ничего со мной не было, – решительно сказал Рома.
– Сто раз не было, а на сто первый обязательно. Был у нас один такой герой. Сиганул из окна. Хорошо у нас второй этаж. Только конечности сломал, но все сразу – две руки и две ноги. Надо ж было так извернутся.
«Белочка приходит на 3-4 день, а я уже больше недели не пью, так что не надо, – продолжил беседу Рома сам с собой, когда медбрат убежал. – Точно неделю? Или сколько?»
Рома стал считать дни с того времени, как его забрала «скорая». Получилось всего 3 дня.
Алексей вернулся.
– Будешь есть? – спросил он.
– Буду. А что?
– Кашу.
Медбрат показал желтый пакет. Он повесил его на капельницу, взял трубочку, торчащую из носа больного и подсоединил к пакету. Этот провод насколько помнил Рома вел через нос в глотку и шел напрямую в кишечник. Желтая жидкость медленно потекла по трубочке.
– Это пшено? – спросил Рома.
– Нет. Просто каша.
– Она хоть вкусная?
– А зачем? – засмеялся Алексей.
Каша была противной. Каким-то образом Рома чувствовал ее вкус. В горле стало першить.
На пустующее место в палату привезли новую пациентку. Если предыдущая не могла говорить и только шипела, то новая голосила во все горло. Сначала просто были причитания, типа «больно мне, больно», потом пошли стоны страсти. Рома приподнялся и увидел, что «красавица» засунула руку себе между ног и занимается «как бы это сказать, любовью с собой».
– Ой, хорошо-хорошо. Ой, как хорошо-хорошо, – вопила она на всю реанимацию. На крик приходили врачи и персонал. Одна медсестра пыталась ее пристыдить, говоря, что «ее хорошо совсем нехорошо» и даже сделала попытку вытащить руку, вибрирующую между ног. Больная стала яростно сопротивляться, и медсестра удалилась. Закончилось тем, что Алексей по просьбе одной из врачих, сделал страстной барышне инъекцию, после которой она уснула.
Настало время процедуры под названием «клизма». Алексей ловко влил всем больным воды в задний проход и поставил тазики. Лежа в позе «ласточки» на тазике Рома чувствовал себя мерзко. Из него с грохотом выливалась грязная вонючая жидкость.
– Может накроешься? – спросил медбрат, остановившись напротив Ромы. Больной не накрылся одеялом и его причиндалы были открыты на общее обозрение.
– Я не знал, что можно, – сказал Рома, натягивая одеяло. Он и правда даже не задумался, что лежит голый.
– Можно, но не обязательно. Вдруг кто и клюнет на твой крючок? – засмеялся Алексей и ушел.
Когда процесс опустошения кишечника завершился, медбрат вернулся, собрал тазики, смыл содержимое в раковину и позвал медсестру, что бы вытерла всем задницы. Сам он брезговал.
Кроме прослушивания глючного радио, которое играло без перерыва, Рома нашел себе другую забаву. Он научился кататься на кровати. Это оказалось не сложно. Стоило закрыть глаза, пару раз качнуться из стороны в сторону, и кровать начинала движение. Кровать проплывала мимо соседок, потом в стене появлялся коридор, он прокатывался по коридору и выезжал в парк. В парке иногда была зима и сугробы, иногда лето и речка.
Когда за окном стали сгущаться сумерки, потусторонний оркестр зарядил новую мелодию, точнее ритмическую конструкцию. Ударных инструментов было штук пять, если не больше. Они рассредоточились по всей палате, в основном по углам. Кроме ритм-секции рядом с тумбочкой, как обычно, играла флейта, у окна по диагонали звенел ксилофон, из коридора выводили свою партию два или три саксофона. Скрипка была там, где всегда – за Горцем. Ритмическая конструкция было сложной, многоярусной. Рома даже видел ее: бамбуковые палки на веревках, разноцветные шары, что-то шершавое и зеленое, как мох, внизу…
Наконец, музыка надоела, и Рома захотел ее выключить. Музыка не выключалась. Наоборот, стала громче. И что еще хуже его тело стало вибрировать в такт. Роме это не понравилось. Он попытался смирить тело, но безрезультатно. То нога, то рука начинали ритмично двигаться.
– Как ты? – спросил его куда-то спешащий Алексей. Рома с трудом расслышал вопрос. Слишком громко пищали саксофоны.
– Все хорошо, – крикнул Рома, вцепившись ладонью в ногу. «Не хватало, что бы он заметил мои танцы. Скажет, что белочка пришла».
Алексей ушел. «Раз эта музыка у меня в голове, значит там же должна быть кнопка-выключатель», – думал Рома, шаря внутри своей черепной колобки. Ничего там не было. Рома стал взглядом обводить палату. «Может кнопка где-то снаружи?» Снаружи тоже ее не было. Музыка продолжала греметь.
Музыка выключилась неожиданно. В одну секунду. Словно кто-то ее выключил.
«Значит кнопка все-таки была. Кто же на нее нажимает тогда? Может это не мое радио. Чье же?»
Стало пугающе тихо. Слышно было далеко-далеко, даже ветер за окном. Судя по разговорам, на улице похолодало и выпал снег.
– Ой, смотрите какой трамвайчик с оленями – прокричал кто-то. Девушки в халатах побежали в соседнюю палату.
– Какой красивый.
– Давайте, прокатимся.
– Ага, будем орать Jingle Bells и пить виски из горла.
– Лучше пошли покурим.
Девушки посмеялись и пошли курить.
В палату зашла высокая, пожилая врачиха. Она с утра была на обходе, как самая главная. Во всяком случае Елена Сергеевна, рассказывая про больных, обращалась к ней. Врачиха уже несколько раз заходила в палату. Про себя Роман назвал ее донной Анной, хотя сам не понимал, что общего у нее с героиней моцартовской оперы.
