Грабеж, говорят, продолжался минут сорок, как вдруг в темноте послышался боевой клич и засвистели в воздухе железные пруты. Дети нападали на милиционеров, жестоко избивали нескольких, разбегались врассыпную и растворялись в темноте. Перегруппировывались, нападали снова и снова разбегались, оставив еще нескольких раненых валяться среди мусора. Милиционеры грозили даже, что будут стрелять. Завели бульдозер, включили прожектор. Но даже и с прожектором нельзя было уследить за быстрыми тенями детей. Дети знали на свалке все выходы и ходы, включая подземные.
Вскоре милицейские курсанты, побросав награбленное, убежали, а кто не мог бежать – уползли. А на следующий день на свалку к дяде Мише пришел некий милицейский начальник и сказал, что поскольку дядя Миша тут бригадир, то либо он сейчас выдаст Золотого, либо самого дядю Мишу арестуют за организацию избиения сотрудников милиции. Полупьяная женщина кинулась к дяде Мише, стала обнимать его и голосить, чтобы, дескать, не оставлял ее одну. Черт, эта сука плакала и просила дядю Мишу, чтобы он выдал ментам ее сына. А дядя Миша все медлил: то ли не пропиты были у него какие-то остатки совести, то ли просто не знал, как заставить Золотого сдаться.
Золотой сдался сам. Вышел откуда-то из укрытия и сказал милицейскому начальнику, что сдается при том условии, что мать и дядю Мишу не тронут, и вообще никому на свалке ничего не будет за вчерашнюю бойню. Начальник обещал. А водитель милицейского воронка на свалку въезжать отказался. Опасался ловушки, боялся, что опять, словно из-под земли выскочат дети со свистящими железными прутами в руках. Золотому пришлось самому спуститься с горы до самого низа.
Он шел один. Все обитатели свалки вышли посмотреть на него. Путь вокруг горы не близкий. Они долго смотрели, как все дальше и дальше сверкает на солнце золотая голова.
Марине Константиновне двадцать три года. Она совсем молодая учительница. Она первый раз читает сочинения на тему «Как я провел лето». Сочинения очень скучные. На улице сентябрь. Солнце, погода. Марине Константиновне хочется выпить пива в кафе с молодым человеком по имени Григорий, а вовсе не читать эту тягомотину про дачу, Турцию или фестиваль триала в Яхроме.
– Да почему ж они такие зануды все идиотские? – Марина вздыхает, долго глядит в окно, перекладывает очередной листочек, написанный довольно грамотно девочкой, проскучавшей все лето на сумму, равную годовой зарплате учительницы.
Звонит телефон.
– Да, Гриша. Сочинения проверяю. Отвратительно. Ты не представляешь, какие они зануды. Нет, в банке не хочу. Хочу работать училкой. Как сестренка?
Следующий листок в стопке исписан коряво и неразборчиво. Строчки налезают друг на друга. Чего-чего? «Как лето…» Котлета. Марина улыбается. «Как лето провело меня». Кто писал? Станислав Петров? Тот самый двухметровый красавец с серьгой в ухе, который звал Марину после уроков играть в боулинг. Может быть, надо было пойти с ним играть в боулинг? А потом он бы стал приставать? Ну и кто из нас тогда вышел бы педофил? Марина маленькая.
Она смотрелась бы школьницей, а Стас – совратителем.
У нее на входе, наверное, проверили бы паспорт, чтобы узнать, есть ли ей уже восемнадцать лет. Ну и как же ты, Стас, провел лето?
«Лето устроено так, – пишет Стас, – что ждешь его целый год, а потом оно приходит и ничего не случается». (Что же должно было случиться, Стас? Что, по-твоему?)
«Целый год я объяснял родителям, что на дачу ехать не надо, что там будет скучно». (Стас, тебе ведь шестнадцать лет, ты большой дядя, ну и не ехал бы на дачу.) «Но родителей не убедишь, пришлось первый месяц просидеть, любуясь русскими березками.
Там у нас была веселая компания». (Ну!) «Как-то раз на озере я познакомился с очень хорошей девушкой Настей». (Мерзавец, а зачем тогда звал учительницу играть в боулинг?) «Настя не такая, как все. Мы заговорили о музыке, и она сказала, что любимая ее музыка Брамс. Я попросил диск, а Настя сказала, что диска у нее нет, есть только ноты и при случае она мне сыграет». (Бедная девочка, лучше бы она сказала, что любит группу «Руки вверх!».) «Мы с Настей стали встречаться. Она рассказывала мне про свою музыку, а я рассказывал ей про триал и учил нырять головой вниз. Нам было весело вместе. Настя прекрасный товарищ, именно товарищ, а в женщине должна ведь быть какая-то загадка». (Знаешь что, Стас, правильно я сделала, что не пошла с тобой играть в боулинг. Неужели обязательно каждый раз в сочинениях писать пошлости? Какая такая загадка должна быть в женщине? Что ты вообще понимаешь в женщинах, сопляк?) «У нас в компании была такая девушка Алена. Она даже на озеро приходила вся в «Дольче и Габбана», и даже купальник у нее был «Дольче и Габбана». И еще у нее был скутер BMW, и все просили ее на этом скутере покататься. Только Настя не просила, говорила, что боится и не умеет им управлять. И вот однажды Алена потеряла на озере свой мобильный «Моторола таймпорт», причем не прошлого года, а этого, то есть не зеленый такой, а перламутровый. И мы все долго этот телефон искали, и так и не нашли.
А на следующий день Настя вдруг сказала, что нашла телефон, и отдала его Алене. А Алена потом сказала всем нам, что телефон был заблокирован, и, наверное, Настя его украла, но потом не смогла им пользоваться и от этого вернула.
Настя обиделась и ушла. Я ее догнал.
– Когда же ты, – спросил я, – нашла телефон, если мы все до поздней ночи его искали?
– Я гуляла на рассвете.
– Рассвет в семь утра!
– В полшестого. На рассвете очень красиво. И тихо. И никого нет.
– Зачем же гулять, – сказал я, – когда никого нет?»
(Стас, ты мерзавец. Как же ты можешь вообще провести лето, если не знаешь, в котором часу рассвет и зачем надо на рассвете гулять?)
«Потом я уехал с родителями в Турцию. Там было очень хорошо жить по системе «все включено», потому что можно было есть сколько угодно и пить сколько угодно, и еще было множество разных конкурсов и праздников. Только там было очень скучно, и, когда я вернулся, мне нечего было рассказать друзьям про Турцию, кроме того, что там «все включено».
Настя сказала, что скучно было именно потому, что все включено. Она сказала, что интереснее всего, если ничего не включено. А Алена сказала, что если ничего не включено, то получается очень дорого, и к тому же трудно выбирать в чужой стране, потому что никто понятия не имеет, что такое мусака, а про «Ени раки» думаешь, что это раки, а оказывается, что это водка.
Настя рассказала, что мусака – это такое блюдо из овощей, а раки – это действительно водка, только виноградная и настоенная на анисе. Мне было интересно, но тут Алена сказала, что лучше бы Настя не воровала чужие телефоны. Настя обиделась и ушла. А я больше всего расстраивался оттого, что, пока я был в этой самой Турции, в которой все включено, и даже не попробовал ни мусаки, ни раков, прямо возле нашей дачи проходил фестиваль триала, на который я не попал».
Марина перечитывает: «Больше всего расстроился…»
Что, из-за триала? Эта накрашенная стерва второй раз в твоем присутствии обвиняет твою девушку в воровстве, а ты расстраиваешься из-за триала? Сволочь!
Звонит телефон:
– Это я, Гришенька. Да! Ну, как она? Пришла в себя? Что делает? Плачет? Послушай, я знаешь сейчас какую страшную мысль подумала? Как твою сестренку зовут, Настя? Как? Катя? Она зачем хотела покончить с собой? От несчастной любви? Хочешь, я привезу ей сочинение одного мерзавца, который провел лето так, что успел два раза оскорбить любимую девушку? Может, ей легче станет от того, что не только у нее одной несчастная любовь? Когда выписывают? Завтра? Давай завтра.
Марина не дочитывает сочинение до конца и ставит две двойки. Совершенно справедливую двойку за содержание и еще более справедливую двойку за грамотность, Потому что Стас вообще не знает, что в русском языке есть правила. Следующим двум сочинениям в стопке Марина ставит от злости на Стаса тройки. Их писали не такие мерзавцы, конечно, как Стас, но все равно мерзавцы.
Потом наступает завтра. Бульвар, кафе. Марина идет по дорожке. За спиной рюкзачок, юбка короткая, два мальчика, играющие в маленький набивной мячик, приглашают ее в кино.
– Ты в какой школе?
– В такой-то, – честно отвечает Марина, не уточняя, что не учится там, а работает.
Гриша сидит в кафе за столиком с сестренкой. Сестренка выглядит даже старше Марины. Только она бледная, и у нее под глазами круги. Но сначала Марина видит Гришу. Всякий раз, когда она его видит, у нее в груди все сжимается в комочек и зудят ладошки.
Марина чешет ладошки о край стола, Гриша потихоньку под столом трогает Марину за коленку, а Гришина сестра Катя читает сочинение Стаса Петрова.
– А зачем вы ему двойку поставили? – спрашивает Катя.
– Мы же договорились на ты.
– Зачем ты ему поставила двойку?
– Потому что тема не раскрыта. Потому что он ничего не рассказал про то, как провел лето.
