Но распятие не украли; над ящиком опять стояли люди – отец Амеди и пара рабочих; бригадиров, видимо; лицо у них совершенно невозмутимые – они очень старались, было видно; подумаешь, Иисус из хрусталя; в книжках про такое читали в детстве; там, правда, Будды всё были, у которых из головы выковыривали глаза-изумруды, а потом всех выковырявших преследовало страшное проклятье – лошади ломали ноги, дочери умирали от чахотки, друзья стреляли в спину; Дэмьен уже понял, что будут обсуждать в городе сегодня за ужином – распятие для Собора; католики опять рулят; из ризницы вышел Маттиас, запыхавшийся, разрумянившийся, рыжий, прекрасный, как букет маков.
– Готовы к пресс-коференции? Щас налетят, отовсюду позвонили; даже из Рима вертолет прилетит с фотографом.
– Вот сей секунд? Я думал поесть с вами со всеми, а потом поехать в больницу, – мы там строим часовню, при больнице, – объяснил отец Декамп Дэмьену. – Католических больных становится всё больше, и они начали качать права.
– Я позвонил в больницу, отправил туда на твоей машине отца Валери, ему не помешает административная работа. А ты иди причесываться и нос пудрить.
– Отец Валери хоть переоделся?
– Да. Еле заставил. Отец Валери помешан на простоте, он у нас «хорошо быть тихоней», – объяснил Маттиас Дэмьену, – и очень экономный, чего там; никак не может себя заставить надеть новую сутану, носит что-то такое потертое, честное чистое, из романтических романов… Но я его впихнул – в самое пафосное черное, на фото будет хорошего бархатного цвета, как шкурка крота, – и наклонился к Дэмьену и тихо объяснил про отсутствующего. – Отец Валери – второй наш викарий, он старенький совсем, добрый такой, хороший человек. Он мало что понимает из всего, что творится вокруг, ну, или делает вид. Он служил при маленьком приходе здесь в Асвиле, когда Собор был в полной разрухе. Отец Декамп взял его, когда закрыли ту маленькую церковь, сказал, что этот человек его вполне устраивает как викарий, тем более что он музыкант, он руководит хором, и хор просто замечательный, – и опять Дэмьен был тронут, что у Маттиса всегда есть доброе слово про отца Декампа.
– Отлично, – тем временем говорил Декамп. – Это ты хорошо придумал. Маленькая племянница будет им гордиться, вырежет из газеты, на стену повесит… А мы собрались на крыше пообедать, на город и небо повтыкать. Ты с нами?
– Ой, вы мне взяли, спасибо.
Отец Дэмьен молча протянул ему сверток, Маттиас отогнул бумагу – «о, с говядиной и каперсами и помидорками вялеными, мой любимый» «да, твой адский немецкий сэндвич»; Дэмьену стало стыдно, что о других он даже не подумал – а отец Декамп подумал; с другой стороны, он, наверное, сразу пошел всем покупать, но Дэмьен мог бы хотя бы сказать – ой, а может еще и ребятам купим….
– А отец Амеди… – Дэмьен посчитал количество сэндвичей; вроде на всех.
– Конечно, у нас так редко случаются посиделки на всех…
– А Собор?
– А мы его оставим на разграбление варварам, – похоже, мысль о краже распятия очень радовала отца Декампа. – Ему не привыкать.
Отец Амеди отпустил рабочих и подошел к ним; длинный, худой, потянул носом, комичный злодей-персонаж из детской книжки; только шляпы с провисшими полями и зонта ему не хватало.
– Ой, ой, сэндвич с ветчиной… Он же для меня? У меня кока-кола в холодильнике, сейчас… Или вы чаю хотите? или кофе? – отец Декамп кивнул; как здорово, что они дружат, хотя такие разные все, даже помнят, в какой день какие сэндвичи у Тернера и кому какой из них взять; было бы ужасно попасть в интриганскую клоаку, про которую шутил отец Декамп, или огромный мало знакомый друг с другом холодный коллектив; отец Декамп умеет не только деньги выпрашивать, и на фото красоваться, но и людей сочетать; «пальто не забудь, там ветер такой»; синий дафлкот, восемьдесят процентов шерсти; они поднялись на крышу – днем вид был совсем другим, вчера они с Маттиасом просто открыли люк и посмотрели на небо, полное луны и туч; теперь же они аккуратно вылезли все, на страшную прекрасную крышу – крутая, черная, ноги вниз, но возле люка целая посадочная полоса плоская узкая; хоть скамейку ставь; все полно листьев, как они сюда долетают; а вокруг целый лес Соборных башен, с витражами; и это было фантастически – сидеть и смотреть на эти башни вокруг; будто волшебный лес; и небо – совсем рядом; высота такая, что слышно, какой здесь другой воздух – разреженный, не меньше, из-за высоты здания хотелось думать, что воздух как в горах; и крошечный большой город внизу: площадь, улицы разноцветные, вон парк, и дома такие маленькие, и еще дома и улицы, и несколько протестантских церквей, и старинных, и современных – стекло, бетон, и дальше совсем современный город, современные дома, спальные районы, рабочие кварталы – в Асвиле был автомобильный завод и ткацкая фабрика, одна из крупнейших в Европе, ткани на самые красивые платья, – и еще какая-то стройка грандиозная… Дэмьен подавился кока-колой. Отец Амеди профессионально стукнул его по спине, в нужную точку, Дэмьен откашлялся.
– Что это?
– Где?
– Вон то…
– А, православный храм…
– Какой разностороннехристианский город.
– Это точно. Второй после Иерусалима. На каждом углу свой ларек.
– Такой огромный…
– Да, ничего так… там довольно бедный район и действительно живет много русских; еще после революции; половина уже не говорит по-русски, дети, внуки, но всё равно, они русские, все православные; Пасху свою празднуют, и Рождество; и давно в городе говорили о постройке православного храма… и вот строят… сплетни утверждают, что на деньги русской мафии и что они нас переплюнут. Сейчас узнают про хрустального Иисуса и сделают сто таких. Но вообще, православные здесь симпатичные. Мы с ними дружим. И с мусульманами тоже дружим – они тоже симпатичные; видишь, вон там мечеть… У них тоже есть свой квартал в Асвиле и много отличных кафе.
– С ума сойти.
С ума сойти. Он сидит на крыше Собора – Собора – надо попросить его сфоткать на телефон и отправить Тео; а лучше – открытку такую напечатать и отправить; курит, ест вкуснейший сэндвич с вялеными помидорами – «Боже, ты вкус-то хоть какой-нибудь чувствуешь? они же такие кислые…» говорил Тео «ничего они не кислые, они не уксусные, они в масле» – хорошие люди Тернеры, знают, что люди любят – много помидоров, много маслин, много маринованных огурчиков, много плавленого сыра; в Братстве Изерли открывал банку с вялеными помидорами, делал пасту и звал Дэмьена доедать – хотя оставалось еще полбанки, и можно было спокойно ставить в холодильник; но Изерли делал вид, что они потом будут «не те» – и Дэмьен с чистой совестью уничтожал их в один присест с белым хлебом. Амеди, Маттиас и Декамп обсуждали дела Собора; Дэмьен слушал их в пол-уха – хозяйственные – Тео бы понравилось – будто Собор не храм Божий, а ферма или гостиница; счета, уборка, расписание, ремонт непрекращающийся, проблемы с хором – у мальчика-солиста сломался голос, давно надо проводить новый набор в хор, скоро Адвент и Рождество потом, а уже время разучивать гимны; потом Дэмьен всё-таки замерз – «а, вот почему я всегда беру с собой коньяк» – Декамп протянул ему флягу в коричневой коже «однажды ты как навернешься здесь со своим коньяком и оскандалишь нас на весь свет – молодой настоятель Собора упал с крыши пьяным» «славная смерть». Дэмьен приложился, но совсем чуть-чуть; «как там книжки поживают? Амеди сказал, что еле тебя нашел, ты боролся с каким-то развратным трехтомником восемнадцатого века, Маркиза де Сада, кажется, который пытался соблазнить, а когда ты не поддался, забить тебя».
– Ну что ты придумываешь, Декамп, я такого не говорил, – отец Амеди покраснел; длинный, тощий – долговязый, человек-дождь, фигура из театра теней – один профиль, но невозможно обаятельный; в движении, повороте головы, сияющих глазах читалась безграничная доброта, усталость, внимание к каждому твоему слову, будто у учителя школьного, хорошего, которого помнишь потом всю жизнь; и ничего он такого особенного тебе не сказал тогда, когда застал в слезах, этот черт из восьмого класса отобрал опять деньги, родители несправедливы, другой учитель, девочка вообще не посмотрела, но так вот он тебя погладил по плечу и помог подобрать тетради, и яблоко обтер, и радуга вдруг после долгой непогоды; ничего такого, просто жизнь хорошая вещь…
– Да, дурацкая шутка. Восемнадцатый век у нас весь внизу, в подвале, ждет своего часа. Да и де Сада у нас, кажись, нет. Надо было придумать про шкаф что-нибудь… Нарния, Белая Королева, говорящие бобры, принц Каспиан… нет?
– Дэмьен сказал, что ему нужны люди, двигать мебель.
– Ого, смело. Я так надеялся, что он всё сам сделает, а ему уже что-то нужно. Ладно, напиши объявление, повесь на доску. Вообще, у нас все отзывчивые. Не отобьешься. Что это значит, двигать мебель, зачем?
– Один зал сделаю читальным, а другие – библиотечными. Сейчас везде просто всё стоит, и на этом всём навалены книги. Мне нужны в первую очередь коробки для книг и бумаг, чтобы их вынести, освободить пространство, и потом уже двигать мебель.
