Однако, «наци» не ринулись на меня, а, наоборот, пустились наутёк. Во дворе внезапно стало тихо, только урчал мотор джипа, в котором никого не было. Тот самый карлан, который хотел меня проткнуть ножом, хромал позади всех. Мне почему-то захотелось раскланяться. Я взглянул на балконы, в открытые, несмотря на зиму окна, и увидел, что схватку снимали ещё и оттуда. Многие действительно зааплодировали, как будто посмотрели увлекательный спектакль. Потом я узнал, что это у «наци» называется «акция». Раз они действуют так нагло, не боясь милиции, значит, чувствуют свою власть и силу…
Окна светились так мирно, так тепло, что мне вдруг захотелось плакать. И я пошёл со двора, сам не зная, куда. Меня уже не интересовало, что происходит с Викой, с Сергеем, с Леной. С каждым шагом я всё яснее осознавал, что убил, по крайней мере, одного из скинов, а второго искалечил, повредив ему позвоночник. Теперь нацисты стали жертвами. Драка покажется невинной шалостью на фоне того, что сотворил я. Сотворил в чужой стране, принявшей меня на учёбу. В стране, которую почитали в нашей семье. Я должен был просто сбить Вождя с ног, но не наносить решающий удар по рёбрам. Надо было поступить как-то иначе. Надо было… А что надо?.. Всё кончено, и мне придётся жить с этим.
Я шёл и, изредка нагибаясь, зачерпывал в горсть снег, мыл им лицо. Крови на нём уже не было. Осталась лишь ссадина на скуле, да ещё резаная рана на запястье. Я замотал носовым платком эту рану и сначала направился в сторону нашего общежития. Но после рассудил, что надо всё-таки не сразу там появляться, а немного позже, когда картина более-менее прояснится. И сам не заметил, как оказался у Катиного дома, откуда совсем недавно мы выходили, беззаботные и счастливые. Я запомнил номер Катиной квартиры, и потому, не задумываясь, нажал кнопку с этой цифрой на щитке домофона. Мне в тот момент больше всего хотелось выпить горячего и сладкого чаю, а после хоть ненадолго расслабиться.
Я слышал, как по проспекту проехала машина с сиреной, но даже не взглянул в ту сторону. Когда услышал Катин голос, сказал: «Открой, это Санкар. Я всё объясню». Заиграла трель, я толкнул дверь и поднялся к лифту. Через пять минут я предстал перед испуганной Катей, которую, похоже, вытащил из ванны. Она была одна дома – мне опять повезло.
Катя открыла мне дверь, и я сразу понял, что она слышала о драке. Она была в жёлтом махровом халате, на голове – тюрбан из полотенца.
– Господи! Что с тобой? Где остальные! Танька позвонила, закричала, что вас там скины убивают… У нас дворника кокнули недавно… А ты сбежал?
Я закрыл за собой дверь, чтобы Катя не простудилась, и спросил:
– Ты одна? Можешь меня послушать?
– Конечно, могу! Танька сказала, что звонила в ментовку…
– Я слышал сирену, когда шёл к тебе. Но они уже убежали, кроме двоих. Вику, Сергея, Лену сильно избили. Мне тоже досталось. Но речь сейчас не об этом. Мне нельзя возвращаться в общежитие…
– Почему?
Катя с ужасом смотрела на меня. И я испугался, что она попросит оставить её в покое. Мы сидели за столиком на кухне. Во дворе слышались крики, лай собак, туда-сюда ездили автомобили. Катя скинула тюрбан, разбросала по плечам мокрые волосы. И я совсем не к месту подумал, что эта девушка очень хороша и похожа на жену брата Лала.
– Я убил одного из нападавших. Точнее, их главаря… вождя. И одного ударил по спине. Он не может даже пошевелиться. Их уже, наверное, нашли. Катя, нет ли такого места, где я мог бы переночевать? Хотел ехать в сквот, к художникам, я им йогу, преподаю… Но потом решил, что там слишком много народу, не за всех можно ручаться. В индийское посольство обращаться сейчас уже поздно, да и сам пока не хочу предавать эту историю огласке. Моя семья будет опозорена…
– Опаньки! – Катя вытаращила свои ореховые глаза. – Ты-ы?! Убил?!!
– Да, я. Не смотри на то, что я маленький и худощавый. Мудрые гуру научили меня использовать систему «прана», которую китайцы называют «ци». Это потенциал жизненной энергии, полученной от матери и приобретённой в течение жизни. Если правильно её сконцентрировать, то можно сделать стойку на указательном пальце. Мне пришлось превратить свои руки в такие, как у филиппинских лекарей. Я немного ошибся, и они, оказались смертоносными. В горячке боя трудно точно рассчитать силу. Надо видеть то, что там происходило, чтобы понять меня…
– Ну, атас! Ты даёшь! – Катя вскочила с табуретки и посмотрела на круглые стенные часы. – Сейчас родаки приедут… ну, родители. – Она отзывалась об отце и матери так же непочтительно, как и все в России. – Не пустят меня тусить в «Газгольдер», а я с одним падонком договорилась. У него там охранник знакомый, пропустит. Поэтому я тебя отведу в соседскую квартиру. Они на праздники свалили как раз к вам, на Гоа. А нам ключи оставили, чтобы цветы поливали и рыбок кормили. Можешь там переночевать, только ничего не трогай. Просто ложись на диван и спи. Потом я Таньку пришлю, с ней передам, что удалось узнать…
Падонками девушки называли парней, а те их – пелотками. Я немного знаю «албанский»,[35] так как часто сижу в Интернете.
– Падонок мой ходит с антифа.[36] Они – враги бонов. Завтра я его растрясу. А теперь айда на метраж,[37] пока тебя тут не засекли!
Катя была прекрасна, но небогата, из-за чего сильно переживала. Ей хотелось красиво отдыхать, и она очень удивлялась моему равнодушию к роскоши. «Ты же брахман, потомок раджи! На тебя дома, наверное, бриллианты с неба сыпятся! Ты столько можешь, а ничего не хочешь. Всегда так и получается – несправедливо…» Катя была ЭрЭнБи,[38] принадлежала к группе молодёжи, которая помешалась на мире гламура. И встретить Новый год в клубе «Газгольдер», в компании вип-персон, было для неё мечтой жизни. Но девчонкой она оказалась доброй, не подлой. Открыла ключом соседскую дверь, провела меня в комнату.
– Телик лучше не смотри, свет не зажигай. Вскипяти чай, потом отрубайся. Сюда никто не сунется, точно. А я побежала – опаздываю…
Катя ушла и закрыла за мной дверь. Я поставил чайник на плиту и всё-таки не стерпел, включил телевизор. Пощёлкал пультом, но не увидел в выпусках новостей никаких сообщений о драке. Наверное, прошло мало времени.
Потом выпил горячего чаю, лёг на диван поверх пледа. Внезапно меня начала бить дрожь. Всё время казалось, что дверь открывается, и входят хозяева квартиры, а я не знаю, что им сказать. В огромном аквариуме плавали большие вуалехвостые рыбки, и по потолку метались блики.
Потом я заснул, как будто провалился в бездонную яму. Я знал, что никакими мантрами[39] я не смогу заставить себя успокоиться, и потому должен забыться. Нужно восстановить праву, но в возбуждённом состоянии сделать это не получится. И я потерял сознание. Казалось, начинался бред, который я путал с реальностью. Бежали куда-то толпой бритоголовые, под полной луной бродила и рыдала моя мать. Вертелся синий огонёк на крыше машины, и лучи её фар всё время пытались поймать меня в перекрестье. Гейша Момо играла на лютне и пела длинную, печальную песню.
Потом мне стало трудно дышать, и я сел на диване. Рванул ворот рубашки и снова полетел в пустоту. Мне приснился ещё один жуткий сон. Тело Лала лежит на погребальном костре, оно уже объято пламенем, Диана хочет броситься в огонь. А моя мать, вся в белом, причитает: «Нет у меня больше сына! О горе мне, горе, нет больше у меня сына!» «Я хочу гореть с ним!» – кричит Диана. А мать ей отвечает: «Для чего тебе гореть с Санкаром?» Я от этих слов очнулся и долго не мог понять, где нахожусь. За окнами было ещё темно, шёл густой снег. Часы показывали семь утра. Зловещая тишина оглушила меня, и я долго сидел на полу, стараясь упражнениями йоги вернуть себе самообладание. В конце концов, я пришёл к выводу – нужно вернуться в общежитие и всё рассказать. Почему должен скрываться я, как будто сам являюсь виновником случившейся трагедии? Я защищался, как мог, и нападавших было несколько человек. Опять вспомнил сон, в котором горел на погребальном костре, и содрогнулся: ведь вчера вечером меня хотели сжечь живьём…
Катя, когда уходила, показала мне, как можно захлопнуть дверь без ключа. Она, наверное, ещё не вернулась из ночного клуба или от своего парня, а её родители никогда меня не видели. Я оделся, осторожно вышел на лестничную площадку, запер обе двери. Вызвал лифт и долго стоял, прижавшись лбом к крашеной стене. Потом спустился, надавил на горящую кнопку домофона. Но не успел сделать несколько шагов в сторону общежития, на меня налетел белый лохматый пёс и звонко залаял. От неожиданности я поскользнулся и едва не упал. А через мгновение увидел, что ко мне бежит Таня-эмо. На её детском рюкзачке болтаются какие-то игрушки, и розовый с чёрным мобильник тоже украшен забавным помпончиком. Она была, как всегда, в полосатых гетрах и розовых кедах, как будто не замечала холода. Я как сейчас вижу её в том дворе – куртка в крапинку, узкие джинсы, блестящая от геля чёлка и чёрный лак на ногтях. Серёжки в ушах, в носу, в углах глаз блестели, как слёзы. Но Таня не плакала – она жевала лепёшку с сыром и запивала её пивом.
