– А я сперва подумал, что это стекло. Он в первый раз ударил не очень сильно. Потом, когда молот треснул, я понял – это лед. И тоже осталась лужа. Не только воды.
Он посмотрел на свою огромную ладонь, сжал ее в кулак и разжал:
– Там была не только вода. У брата горлом пошла кровь. Кровь… много крови. И моей тоже.
Они замолчали.
В этот момент полноватый официант принес большое блюдо с жареной бараниной и поставил перед Бьорном. Ольга глянула на шипящее, сочащееся мясо. Подняла глаза на официанта:
– У вас есть русская водка?
– Конечно! – улыбнулся официант. – Две порции?
– Принесите… – задумалась она, – бутылку.
Официант кивнул, не удивившись, и вернулся с запотевшей бутылкой «Столичной» и двумя стаканчиками. Ольга молча разлила водку в стаканчики, взяла свой. Бьорн протянул пальцы, и стаканчик исчез в его длани.
Ольга скосила глаза на соседний столик. Там сидели трое смуглых пожилых евреев и неторопливо ужинали.
– Всего четыре месяца прошло, а я… не могу поверить, – произнесла Ольга. – Все это… сон какой-то. Очень муторный. Очень… очень… Ненавижу!
И выпила залпом водку.
Бьорн вздохнул:
– А я уже поверил. Когда брата похоронили, я пришел в его комнату. Там был дневник, я никогда не читал его. Я сломал замочек, открыл дневник. Он записал в тот день: «Сегодня в Гётеборге опять мое любимое небо, цвета синего корунда. Значит, будет удачный день». После этого я поверил, что Томаса больше нет. Нет моего младшего брата.
Он вздохнул и выпил свою водку.
– Синий корунд… что это? Камень?
– Да. Брат учился на геологическом. Он хорошо знал камни. Он говорил, что у меня глаза похожи на александрит, а у него на аквамарин.
– А мне мама говорила, что у меня глаза – берлинская лазурь плюс немного изумрудной зелени.
– Она была художником?
– Нет, просто реставратором. Но давно. Еще до эмиграции.
Ольга наполнила стаканчики. Посмотрела на неловкие руки Бьорна и впервые за вечер улыбнулась:
– Ты очень большой. Брат был таким же?
– На два сантиметра выше. И в баскетбол играл лучше меня. На улице нас звали «фонарными столбами».
Ольга с улыбкой смотрела на него:
– Как это по-шведски?
– Фонарный столб? Lyktstolpen.
– Ликтстольпен… – повторила Ольга.
Выпитая на голодный желудок водка быстро опьянила ее.
– Давай за них. За… наших. Только чокаться не надо.
Они выпили. Но Ольга выпила быстрее.
– Все русские девушки так быстро пьют? – спросил Бьорн, переводя дыхание.
– Не все. Избранные. Ешь, пока горячее.
Она взяла с его тарелки баранье ребро, вцепилась в сочное мясо зубами.
– Что ж ты меня не спросишь о моей версии?
– Какая твоя версия?
– Мне кажется, что фирма «LЁD» знает, кто нас бил молотом.
– Не знает.
– Ты видел их приставку, пробовал ее?
– Да, конечно. Кто ее не пробовал…
– Но там же тоже лед! Там ледяной наконечник, который стучит тебе в грудь. И ты испытываешь какую-то грусть, потом появляется какой-то круг людей, и тебе становится очень хорошо с ними.
– Это просто компьютерная игра нового поколения. Безусловно, сенсор-приставку изобрела корпорация «LЁD», они же породили миф о тунгусском льде, который якобы вызывает необычные ощущения у людей, когда им стучат в грудную клетку. Они якобы добывали этот лед, везли его из тундры, все наконечники только из этого льда… Но это миф. Лед есть лед. Упавший с неба или замерзший на земле – он одинаков. И что бы ни говорили их «ученые», миф о льде тунгусского метеорита – лишь повод подороже продать свой продукт. Об этом было много написано. Серьезные ученые подняли их на смех. Это даже обсуждать не интересно… На своей приставке «LЁD» сделал миллиарды. И зачем им еще похищать людей и лупить ледяными молотами?
– Но кто-то использует их идею! – выкрикнула Ольга так громко, что сидящие за соседними столиками оглянулись.
– А может быть, наоборот?
– Что – наоборот?
– Может быть, «LЁD» использует чужой метод?
– Стучать льдом в грудь до смерти?
– Да.
– И что же это за метод?
– Пока не знаю. Что-то из древних культов. Может, у кельтов, например, или у якутов был такой обряд. Может, это делали шаманы. Хотя ни в Интернете, ни в нашей университетской библиотеке я такого ритуала не нашел.
– Кто же это?! Сатанисты?
– Не похоже. Скорее – фашисты.
– И как это связано с фашизмом?
– Как-то связано. Уверен. Немецкие фашисты использовали древнюю мифологию. Кстати, у них была своя теория космоса. Я нашел это в Интернете. По их мнению, весь окружающий нас космос состоит изо льда. И только горячая воля человека может растопить в этом льду пространство для жизни.
– А какого хера они лупят этим льдом в грудь?!
– Не знаю. Может, чтобы проверить волю человека? Способна ли она растопить лед?
– Бред! И ради этого они идут на убийство?!
– Ну, многие тайные общества легко идут на убийство ради своих целей. Которые нормальным людям кажутся бредом.
Ольга кинула на тарелку баранье ребро:
– Кто, кто они?
– Мы здесь для того, чтобы ответить на этот вопрос.
– Кто, кто убил моих родителей?! – Ольга стукнула кулаком по столу, задев свой стаканчик, он упал на пол и разбился.
– Слушай, я чего-то… совсем пьяная… – Она качнула головой. – Поехали в отель.
– Хорошо. – Бьорн поднял свою баскетбольную руку, подзывая официанта.
В отеле Ольга упала на постель. Бьорн стоял возле, почти касаясь головой потолка. Он явно не знал, что делать.
– Кто убил моих родителей? – снова спросила Ольга.
– Тот же, кто убил моего брата, – ответил Бьорн.
Ольга шлепнула себя по щекам, пьяно усмехнулась:
– Слушай. Я опьянела с двух рюмок. Я пьяная в хлам!
– Ты просто устала от всего.
– Да. Я устала от всего. Когда у нас самолет?
– В 5.20.
– Ужас… Разбудишь меня?
– Конечно. Спокойной ночи, Ольга. – Он качнулся и шагнул к двери.
– Погоди.
Бьорн остановился. Ольга смотрела на него. Он смотрел на нее.
– Ты думаешь, тот парень из Гуанчжоу что-то знает?
– Ну, иначе бы он не позвал нас.
Ольга кивнула. Приподнялась и села на кровати.
– Покажи мне твой шрам, – произнесла она.
Он снял свою желтую майку с красным раком. Ольга встала, пошатываясь подошла. На груди у Бьорна было два лиловых шрама. Ольгины пьяные глаза покачивались на уровне этих шрамов. Бьорн смотрел на нее сверху. Ольга сняла с себя блузку:
– А у меня один.
Между небольших грудей с большими коричневыми сосками белел шрам в форме скобки с небольшим углублением в кости.
– Они мне выбили кусочек кости. – Ольга подняла голову и глянула Бьорну в глаза. – Красиво?
– Да, – тихо ответил он.
Они молча стояли друг против друга.
– Напомни, как тебя звали на улице? – спросила Ольга, покачиваясь и вцепившись обеими руками в свой белый ремень.
– Lyktstolpen.
– Ликтcтольпен! – рассмеялась она. – Что ты сейчас хочешь, Ликтcтольпен?
Бьорн внимательно посмотрел на нее:
– Я хочу… разбудить тебя в 4.00.
– Конечно. – Она отшатнулась, пропуская его, оперлась о стену, водя по ней рукой. – Bon nuit, Ликтcтольпен.
– Bon nuit, Olga.
Наклонившись, Бьорн вышел и осторожно притворил за собой дверь. Ольга оттолкнулась от стены, зашла в крошечную ванную комнату, открыла воду в раковине. Увидела себя в круглом зеркале:
– Спокойной ночи, сирота.
И брызнула водой на зеркало.
Я просыпаюсь позже сердца моего. Оно спит совсем недолго. Оно бодрствует во сне. Ибо ведает, что Исполнение близко.
Сердце мое будит тело мое.
Я встаю, привожу в порядок старое тело мое. И направляюсь к Горн. Он спит на своем белом ложе. Я бужу его тело. А потом, когда руки сестер омоют его тело и разотрут маслами, бужу сердце Горн. Оно просыпается. Я обожаю это мгновение.
Сегодня сердце его просыпается особенно прекрасно. Сила и ясность сияют в нем. Сегодня Горн готов увидеть мир.
Сегодня я покажу ему мир.
Мир нашей Великой Ошибки. Которую нам предстоит исправить.
Горн сидит в Трапезной. Я подаю ему фрукты. Он поглощает их. Он не спрашивает меня о деревьях, на которых выросли фрукты. Его не интересует форма этих плодов. Он просто ест их. Мудрость сердца пребывает с ним. Он уже не мальчик из города мясных машин. Он наш самый дорогой брат.
Губы его липкие от плодов Земли. Я вытираю его губы. Я наливаю ему воды. Он пьет ее. Мы выходим с ним из Дома. Он смотрит на мир, окружающий нас. Он смотрит сквозь этот мир. Сердце его уже умеет это. Оно готово увидеть суть мира.
Сегодня я покажу Горну то, что он должен знать. Я беру его за руку. Мы идем на берег. Океан, сотворенный нами миллиарды лет назад, плещется у наших ног. Братья и сестры стоят позади нас. Они смотрят в небо. Там появляется точка. Она приближается и растет. Это белая машина, умеющая летать по небу и садиться на воду. Она садится на океан. Она ждет нас. Я веду Горн на маленькую машину, умеющую плыть по поверхности воды. Эта машина везет нас по воде к летающей белой машине. Горн стоит, держась за мою руку. Он смотрит. И не задает вопросов. Сердце его предчувствует. Но я не касаюсь его сердца своим. Я готовлюсь.
