– Сегодня ей исполнилось двадцать. – Инесса улыбнулась, но как-то грустно. – Я поздравила её по скайпу. И этого оказалось достаточно. Ираида живёт в кампусе университета, в Каламбии. Стала стопроцентной американкой. Отлично знает язык. И прекрасна, как Шахерезада. У них там своя компания, будет вечеринка. Только мне рядом с дочкой места нет, и я это принимаю. Для Штатов расстаться с ребёнком в таком возрасте – обычное дело. Дети рано вылетают из гнезда. Но всё-таки я выросла здесь, и мне очень трудно меняться. Вместе с тем, навязывать себя тоже не хочу. Да и не во мне дело. Ираида работает, но ей не хватает этих денег для оплаты дальнейшей учёбы. Она хочет стать микробиологом. Настоящая естественница. Хотела бы в космос полететь, опыты там ставить. Я, конечно, в шоке, но не возражаю. Пусть будет счастлива – где угодно. Главное, чтобы не бросила учёбу. Именно это – самое трудное.
Инесса достала бутылку с водой, промочила пересохшее горло. Я стояла молча, не зная, что ответить. В штатовских делах я ничего не смыслила.
– На Ираиду уже какой-то пожилой учёный глаз положил. Сначала просто хотел переспать, а теперь даже замуж зовёт.
– И она согласна?
Я постучала пальцами по гранитному парапету. Мы с Инессой стояли в самом, наверное, красивом месте Петербурга и не замечали этого.
– Конечно, нет. Но что делать? Да и профессор этот – китаец этнический. Понимает, что девушке деваться некуда после смерти Вадима. Всё так быстро случилось… Муж болел всю жизнь и привык к этому. Умер от инсульта. Просто упал в ванной, и всё. Я понимаю, что вам, Марианна, скучно всё это слушать. Дважды вдова – особа, не располагающая к веселью. А вам хочется вечного праздника. Это надо пережить самому. Иначе не понять…
Я вдруг увидела перед собой Юлию Воронову, целующую застывшее лицо Вячеслава. Потом вместо одного моста возник другой, а река несколько сузилась. И в солнечных лучах заколыхались очертания собора Василия Блаженного, закрыв Адмиралтейский шпиль.
– Я всё понимаю. – Мой голос звучал глухо, как из бочки. Я сама его не узнавала. – Мне просто страшно, что вокруг так много смертей.
– Невероятно! – Инесса внимательно посмотрела на меня. – Вы показались мне такой беззаботной, счастливой, весенней. Как бабочка – в пёстром топике и кардигане. Умопомрачительное сочетание леопардового, красного, чёрного… Как вам идёт всё это!
Яркий костюм с красными брюками и чёрными «лодочками» я взяла у Лёльки Озирский – поносить. Конечно, Инессе об этом ничего не сказала.
– А теперь я замечаю боль в ваших глазах. Но вы умеете потрясающе держаться. А я, видимо, старею…
– Поначалу всегда кажется, что хана. А потом находится выход. Надо только лучше искать. И это – не пустые слова. Я имею право говорить. В такой заднице оказывалась, что вспомнить страшно. А сейчас вот ребёнка жду. Только если встретитесь с дядей или Юрием, не говорите им об этом, пожалуйста. Сама скажу, когда время придёт.
– Поздравляю! – Инесса по-новому оглядела меня со всех сторон. – Вы молодчина. Ваш героический род нужно продолжить. Только почему вы скрываете? Неужели Всеволод будет против? Вы работаете, учитесь?
– Работаю. Сюда приезжаю в институт Отта.
– Замечательно! Рожайте только тут. Моя Ираида в этой клинике появилась на свет. И мы с её отцом – тоже. Поддержите наш почин. Нет, правда, здесь лучшие кадры. Даже если нет осложнения, надо стремиться в клинику Отта. Простите, вы замужем?
– Разведена с моим арабом. Старший сын с ним живёт. А я буду с младшим. Это тоже сын. Что касается дяди, то он, конечно, не жаждет. Впрочем, не буду наговаривать понапрасну. Просто у него много работы, и он очень занят. Всё берёт на себя.
– Да, Сева такой, – улыбнулась Инесса. Похоже, что ей стало легче. – И всегда был. Что скажет, то и будет. И не теребулькайте.
– Вы понимаете, что дядя в стороне остаться не сможет. Обязательно примет участие. И потому надо его подготовить потихоньку. Богдан, брат, тоже пока не в восторге.
– Главное – то, чего хотите вы. А остальные здесь не указ. Беременность держит вас в тонусе, и это прекрасно. У вас уже глаза, как у Мадонны. Никто не смеет лишать вас счастья, надежды. Я верю, что вы всё преодолеете. И воспитаете ребёнка сами. Слишком много он для вас значит. К тому же, у него есть отец, которого тоже нужно спросить.
– У него нет отца. Потому я и сказала, что понимаю вас.
– Простите, Марианна, я ничего не знала. И не буду влезать в это дело, чтобы не ранить вашу душу. Спасибо за то, что своим мужеством вы пристыдили меня. Теперь постараюсь взять себя в руки, жить дальше. Обязательно возьму с вас пример. Не только старшие могут учить младших, но и наоборот.
Инесса полезла в свою сумку, достала «яблочный» планшет.
– Очень прошу вас взять мой телефон. Если Всеволод захочет, может мне позвонить. Я сейчас живу у родственников, на Тихорецком. В квартиру Вадима пока не могу войти, но придётся. Мне, знаете ли, очень дороги люди из ТЕХ лет. Вот, брожу на Васькиному острову, вспоминаю. Каждый камешек готова сжать в кулаке. Воздух, запахи Невы, старые дома с барельефами. И везде – образы прошлого, навсегда ушедшие люди. Раньше я радовалась, что хоть Вадим живой. Он, правда, из других мест. Теперь не стало и его. В Штатах у меня нет друзей, хотя знакомых полно. Но – чужой язык! А это для писателя крайне важно. Почти то же, что дышать воздухом иного состава. И если тамошний менталитет мне куда ближе, чем русский, то остальное трудно принять. Жизненный опыт, эмоции, какие-то неуловимые токи… Даже детские воспоминания, книги, фильмы – всё совершенное иное. И я не хочу такого раздвоения для Ираиды. Пусть всё у неё будет там – и друзья, и любовь. В детстве проще расставаться с родиной. Ираида жалеет только, что оставила в России могилу нашего кота. Он прожил двенадцать лет, и был старше дочери. Без кота Ираида не представляла себе жизни здесь… Вот, посмотрите, скриншот. Сегодня сделала…
Я увидела тёплую молодёжную компашку за накрытым столом. Ираиду узнала сразу же. Она сидела в обнимку с парнем романской внешности. В руке у каждого из них было по бокалу коктейля с воткнутой соломинкой. Дочь Инессы действительно цвела, как персидская роза. Бой-френд, конечно, сильно ей уступал.
– Это – Ланьо, Райкин друг. Говорит, что француз. Конечно, живут во грехе. Но дочка теперь сама за себя отвечает. А я не вмешиваюсь, чтобы ничего не испортить. Боялась, что у Ираиды будут мои проблемы. Мужчин часто тянет к дурам – пустота засасывает.
Я даже немного обиделась. Вроде, не дура, а мужским вниманием не обижена. Но потом, прикусив язык, смолчала. Хвастаться мне особо нечем. Ношу внебрачного ребёнка, и целиком полагаюсь на доброго дядю. Инессе же Бог такую стену не послал.
– У меня есть племянница, Александрина… – Инесса, опершись локтями на парапет, пальцами вцепилась в свои пышные волосы. Лицо её кривилось, как от боли.
Я обратила внимание на то, что обручальное кольцо на левой руке писательницы самое обычное. Часы, хоть и американские, тоже из недорогих.
– Она всего на год и три месяца старше Ираиды. Так уже сидит в ИВС, в Печатниках.
– В «Шестёрке»? – удивилась я. – За что?
– Моя сестра Агнесса умерла при родах. Её муж был алкаш. Девочку воспитывал, кто попало. Она была тихоня – голос почти не подавала. А села сразу по сто пятой статье. Гражданского мужа и его любовницу убила туристским топориком. Застала их в пикантной позе.
– Ничего себе! И как ей помогло?..
А ведь дядя ни о чём таком не рассказывал. Сам не знал? Или не хотел обсуждать чужие проблемы?
– Тут и я виновата, если честно, – призналась Инесса.
– А вы-то с какого боку? – пожала плечами я. А потом вспомнила о том самом малолетнем негодяе с Васильевского острова. Вообще-то Инесса способна на многое…
– Александрина не могла простить своей подруге такого предательства. Ведь та из провинции приехала, остановилась на съёмной квартире, где жила пара. Это было в Москве. Племянница позвонила мне в Питер, поплакалась. Спросила, как поступила бы я на её месте. А мне и в голову не пришло, что такая терпеливая, добрая девушка поймёт буквально. Говорю ей: «Убила бы обоих. И подругу – первую!»
– И она послушалась? – Я даже не хотела думать о том, как среагировала бы сама.
– Как видите. Всю квартиру залила кровью. Хозяева пришли в ужас. Они ведь думали, что приличные люди к ним въехали. Теперь понимаю, что за Сашкой надо было тщательнее следить. Пока моя тётя Маруся жива была, как-то справлялись. А потом… Накосорезили мы все, конечно. Честно говоря, я тяготилась племянницей. Не рвалась её опекать. Как говорил классик: «Насильно не пожалеешь, а врать не хочется». Впервые поговорила с ней по душам – и вот что получилось. Мы никогда друг друга не понимали.
– Она просто не знала, кому в жилетку поплакать, – хрипло сказала я и закашлялась. Горло перехватило, сбилось дыхание, защипало в глазах. – Племянница очень вас уважала. Действительно, не поняла, что вы шутите.
