Конечно, это не Дина. Такой близости и понимания с Ариной он не чувствовал. Он не чувствовал, будто изменяет Дине. Он не изменял, не предавал, не стал к ней относиться хуже. Он любил Дину. А это что ж? Вот тебе и любимое его «А?». И всё же, что-то притягивало его к Арине больше, чем обычное его блядство. Как-то всё вокруг посветлело. Он хотел от неё дочку. Вот судьба! Опоздала. Надо обуздать свои праведные, неправильные страсти .
И поэтому, но пока шло всё безоблачно в этой сфере бытия. Ещё не клюнул его, как это говорят, жареный петух в жопу. Для себя он вывел формулу, что на 20-30-50 – это уж как повезёт – эпизодов блядства должна быть одна настоящая любовь. А при переборе дождётся и несчастной любви. Ох, и не накликай себе, батенька. Несчастная любовь, это… Ну, ладно. Посмотрим. Что во что выльется.
Они ещё долго встречались. Это, может быть, самый затяжной из всех его амбулаторных эпизодов.
А потом Арина внезапно исчезла. Ушла с работы. Сестра её ещё приходила к нему для осмотра. Она и сказало, что Арина вышла замуж, живёт где-то в Прибалтике, родила девочку. А потом и сестра уехала, и все следы утерялись.
* * *
Он уже снял халат, потянулся и решил, напоследок, перед уходом покурить в спокойной обстановке и в покойной позе. Сел в кресло, вытянул ноги, засунув их под стол, откинул на спинку голову, руки заложил за неё, гнутая трубка свисала из правого угла рта и равномерно, ритмично попыхивала. Впечатление, что она самостоятельно дым выталкивала из чубука. Сам Ефим Борисович не двигался, и только выдувающийся дым из левого угла рта показывал, кто хозяин и главный виновник, и пользователь этого внезапного кайфа.
Трубка дело долгое – это не минутная сигаретка. Выкурив трубку, можно вдосталь насладиться покоем. Что он и делал, и, пыхтя, планировал остаток дня. Илана звала в театр и даже уже билеты купила. До театра ещё много времени – и он планировал. Но недаром острословы говорят, что, если хочешь рассмешить Бога, скажи ему свои планы.
Но можно ли наслаждаться покоем, когда душа бурлит думами о своей любви. Лишь во время работы – за операционным столом, у постели больного, при разговорах с коллегами – он отвлекался от своего основного занятия последних месяцев: думать об Илане, заготавливать беседы с ней, представлять, что она будет говорить, вспоминать, что она уже говорила, представлять снова и снова, как она идет, бежит, говорит, воображать её мысли и представления её о жизни. Боже мой! Что только сейчас он ей не говорил, что только сейчас он не слышал от неё! Собственно, и закурил он сейчас в покойном кресле, чтобы спокойно, вот именно, так, как и всё это крутится в голове, крутилось снова. Он этого хотел, ждал и создал сейчас весь этот призрачный мир, в котором и жил. Уже, наверное, минут десять. И не хотел вставать прерывать эти счастливые минуты радостных воспоминаний и надежд. Он конструировал и конструировал очередную встречу, очередное свидание, разговоры, объятия, свои удачные «мо», её великолепные реплики. Их, как теперь бы сказали, воображаемые встречи. Театр одного зрителя, где он всё: автор, режиссёр, актеры – два актёра – и сам зритель.
Илана ещё не скоро должна позвонить или прямо придти, благо у неё есть ключ от его дома.
Планы! Покой!
Телефонный звонок. «Может не брать? Сейчас отвлекут, придумают занятие, ещё… А нам в театр. Да мало ли что!» Нет – привычка, выработанная десятилетиями работы хирурга в доиланино время, заставила его ответить на звонок. Да и, в конце концов, позвонят на мобильник. И тогда уж не сможет… Не имеет душевного права отвертеться.
– Слушаю.
– Ефим Борисович! Это я…
– Иланочка! Какая радость. Счастье моё, незапланированная радость, преждевременная радость…
– Подождите, Ефим Борисович. Я с делом. У соседки какие-то страшные боли в животе. Не пойму, ни на что не похоже. Можно приехать?
– Господи! Ты же знаешь. Особенно тебе. Всегда, Живот так живот. Больная, так больная. Всегда. А уж ты…
– Хорошо! Выезжаю. Потом доскажете.
Засмеялся. Счастливо засмеялся и положил трубку.
Ещё рано, но он уже занял пост у окна. Ждёт. Не больную. Илану. Больная – это будни. Илана – праздник. Ждёт!
Она, видно, подъехала с другой стороны. Он вперился в окно и не слышал, как она вошла.
– Ефим Борисович! Мы приехали. – Он развернулся от окна к двери с сияющим лицом, будто труба архангела его призвала к … В общем, со счастливым лицом. – Вот. Я привезла нашу страдалицу.
Пожилая дама. Южанка. С Кавказа, наверное. На лице страдание. Видно, терпит.
– Давно болит?
– С утра. У меня, доктор, аневризма. На УЗИ видели ещё два года назад.
– И что говорили?
– Предлагали оперировать. Операция сказали большая. А я одна живу. Вызывать родственников. Это только, когда уж край. А срочности, сказали, нет.
– Сколько прошло, как… Ладно. Прилягте. Покажите живот.
«Не дай Бог разрыв, расслаивание… Что-нибудь с аортой. Тогда надолго. Тогда всё сомнительно. А Илана… Я ж хотел… Ну, Илана… Илана… Да тут же разрыв. Прощупывается. Пульсирует».
– Илана Владимировна, подайте, пожалуйста, трубку. Вон на столе. Надо послушать. Ага… Да. Она. Спасибо.
«Шумит. Разрыв». Собственно, слушать тут уже нечего. Всё ясно. Лицедействует с трубкой, чтобы было время подумать, что говорить и кому. «Илане-то, что ждать. Это надолго. Пусть идёт. Всё. Сорвалось. Что сорвалось-то?.. Всего лишь театр».
– Как вас зовут?
– Ашхен Кареновна.
– Ашхен Кареновна, нужна операция. И срочная. Немедленная.
– Мне надо позвонить родственникам. Может, приедут. Я же здесь одна.
– Ждать нельзя. Речь идёт о часах.
– Ашхеночка! Давай телефон. Я позвоню. Скажу. Ефим Борисович скажет, что у вас. Я всё сделаю. Не волнуйтесь.
– Мне ж надо что-то взять дома. Я так не могу.
– Нельзя ждать ни часу… Вы договоритесь с Иланой Владимировной, а я пойду за анестезиологом и в операционную. Надо подготовить. Договорились?
– Это так неожиданно. Я, право… Ну, если вы…
– Всё. Я пошёл. А вы… Илана, можно вас на минутку.
Они вышли за дверь.
– Иди с ней договаривайся. Ты понимаешь, что значит разрыв аорты? Чудо, что она жива. Видно гематома придавила разрыв. В любую минуту может плюнуть и мгновенная смерть. Оперировать надо тотчас.
– А можно мне остаться посмотреть?
– Ты ж понимаешь, это очень долгая операция. Надолго. У тебя театр. Возьми кого-нибудь.
– Мне интересно. Ты будешь оперировать? На чёрта мне театр без тебя.
– Разумеется, оставайся. Тем более что опять ты обрадовала меня тыканьем. Когда же это станет обыденным?
«Ты! Нужна какая-то экстремальная ситуация, чтобы услышать от неё – ты. Пусть смотрит. Но ведь всё может случиться. Я хочу, чтоб она была… Или…»
Когда он вскрыл живот… «Громадная гематома… Разрыв, по-видимому, ниже почечных… Слава Богу. Удалось подойти и пережать аорту выше… Кровопотеря – не меньше двух литров… Анестезиологи переливают кровь… Убрал гематому… Вот разрыв… Аневризма вся ниже почечных артерий… Можно пришить протез… Протез уже приготовили. Все артерии вокруг перекрыты. Кровотечения сейчас нет… Теперь выделить её хорошо… Давление держит… Больная стабильна… Рассёкаю по аневризме… Разумеется, склероз. Стенки изъедены склерозом… Тромб. Убрал тромбы… Протез вшивать морока. Шить, шить. Мелкие стежки. Один к одному, один к одному… Сверху сшито… Теперь ниже… Хорошо, что аневризма не переходит на артерии ниже… Шить только внизу и вверху… Всё равно долго… Вшито… Теперь кровь пустим снизу. От ног… Здесь маленькая струйка. Ещё подошьём. Один стежок… Хорошо… Шариком придержать, подождать… Так. Всё… Пустим.
Кровь сверху Хорошо… Шариком чуть ещё… Здесь шить не надо». – Она как?
– Стабильна, Ефим Борисович. Зашивайте.
– Больно быстры. Тут ещё туалет сделать. Брюшину залатать. И ещё подождать с шариком. Пульсирует хорошо. Красиво, а? Илана Владимировна, вы как? Всё нормально? Выдержали все четыре часа?
– Нормально, нормально, Ефим Борисович. Слава Богу. Всё хорошо. Я подожду вас? Ладно?
Кожу зашивали без него.
«Хорошо, что удалось. Это ведь не часто. При разрыве-то аорты. Успели. Хорошо, что сама привезла, сразу. Молодец. Хотя риск. Она у неё в машине умереть могла. Бедная девочка! Каково бы ей было! Даже представить страшно. Молодец. Радость моя. И я себя показал. А могло всё на столе случиться. Крованула бы – и ничего б не успели. На столе-то законно, а вот в машине. Сказали бы, почему «скорую» не вызвали. Бог помог. Илане. Ашхен этой. Да и мне помог – себя показал».
– Ну, как, Иланочка?
– Выдержала-то, выдержала. А ты?
– Я готов беспрерывно оперировать при тебе, лишь бы мне говорила «ты».
– Всё ж это такой прекрасный спектакль – эта ваша слаженная работа. Вот это театр.
– А всё это стало возможным, потому что появились такие нитки, новая аппаратура. Личности не нужны – технология правит бал. Это не я – это цивилизация.
