Настоятель вздохнул. Как там ни выходит, а свои мысли ему надо держать при себе и сдерживаться. Не подобает настоятелю высказывать в лицо то, что он думает о ком-то из прихожан. Настоятель должен заботится о своем храме. Должен льстить и заискивать перед теми, кто может дать хорошие пожертвования. Как бы ни мерзко было — это его долг. Поэтому надо сидеть и слушать весь этот бред. И, если этого богача потянуло на ученость… Что ж, он хочет философии и образованности — он ее получит. Настоятель снова вздохнул и расслабился потому, что принял решение. Поднял глаза вверх… Но почему-то ему вдруг стало невыносимым выдерживать ясный и прямой взгляд Чанг Лу.
— Я хочу узнать, кто такой Будда.
— Кто такой Будда, знает последняя собака в деревне.
— Но как человеческий разум может постигнуть истину Будды? Если совершенства и спокойствия нет?
Настоятель вздохнул. Нет, он не сможет долго выслушивать такой бред ни за какие деньги…
— Чанг Лу, это весьма похвально, и я приветствую твое стремление найти истину. Но я всего лишь бедный монах, и вряд ли я смогу помочь найти твой путь на этой земле…
Чанг Лу поразился сказанным словам — «твой путь». Раньше он как-то не задумывался над этим.
— Ты сможешь мне помочь, ученный лама. Я знаю это.
— Хорошо. Хочешь истину? Изволь. Но истина стоит дорого.
— Дорого? — неужели и здесь начнется торг?
— Тысяча монет.
— Что?!
— Это обойдется тебе в тысячу монет.
Тысяча монет! Чанг Лу задохнулся от возмущения. Что ж, разве чего-то иного можно было ждать от этого монастыря? Проклятого места, где все продается и все продано. Если уж торгует даже служка храма на входе, что ж ждать от самого настоятеля? Видно, не даром вся деревня слухами полнится — не даром! Все продано и все продают. Если в храме торгуют даже «подменными» слепками с ноги Будды (а Чанг Лу слышал, что эти слепки, целых сто штук, были сделаны с ноги местного уборщика монастырской выгребной ямы… Что же можно ожидать тогда…).
А суммы в тысячу монет не найдется ровным счетом ни у кого в деревне. Единственный, у кого могло найтись столько, был Чанг Лу. У него действительно лежали в доме тысяча монет — спрятанные в надежном месте, в прочном глиняном кувшине. Это были деньги, полученные им за продажу последнего урожая. На них нужно было купить побеги для того, что бы снова посадить рис, а остаток суммы Чанг Лу обычно откладывал на собственное проживание. Обильный урожай с рисового поля был уже снят и продан, а новый появится совсем не скоро. Чанг Лу ждал несколько дней окончания тумана, что бы отправится в город и на деньги, полученные от продажи урожая, купить свежие побеги и семена — чтобы вновь посадить рис. Не сделай он этого — его ждет голод и безденежье. Несмотря на то, что жизнь потеряла для него смысл, все равно нужно же как-то жить! Засеять поле, снять другой урожай, продать его и снова — засадить поле. Тысяча монет — это были все его деньги, нажитые долгим тяжелым трудом. Отдать их означало невозможность продолжить свое существование. А между тем, даже половины этой суммы не нашлось бы в деревне ни у кого. Настоятель знал, кому говорить о деньгах. Наверняка думал, что он, Чанг Лу, прячет на черный день больше.
— Говоришь, тысяча монет?
Настоятель кивнул.
— Может, тебе отдать еще мой дом с целым полем? Или ограбить пол деревни, чтобы собрать эту тысячу монет? Ты — самый настоящий вымогатель, бандит с большой дороги, который только делает вид, что он — служитель Будды.
— Ты действительно очень любишь деньги, Чанг Лу. Может, именно по этому ты самый богатый крестьянин. Я не разбойник с большой дороги, как ты пытаешься меня изобразить. Ведь я сказал именно тебе, Чанг Лу, эту сумму, зная, что ты единственный, кто имеет деньги, на всю деревню. Ты пришел ко мне требовать истины и наверняка захотел бы заглянуть в древние книги. В святые святых, в потаенную сокровищницу монастыря, книги из которой мы, монахи, бережем день и ночь. Ты пришел ко мне требовать истины потому, что никогда ни в чем не получал отказа. Ты до сих пор думаешь, что, принимая во внимание твои деньги, ты не получишь отказа и здесь. А между тем, я положил всю свою жизнь на изучение этих сокровенных знаний. Родители отдали меня в монастырь, когда мне было всего семь лет. Я прошел трудный путь — долгие часы молитв и мучений, совершенствование тела и духа. Жесточайшие тренировки иссушили мое тело и закалили мой мозг. Каждый глоток знания я отрабатывал ценой собственной крови, изучал то, что помогло бы мне найти истину, множество долгих и трудных лет. Я постиг истину ценой страданий и боли. Может быть, так тяжело, как никто… И вот в один прекрасный день ко мне являешься ты, и требуешь за один день отдать тебе то, чему я посвятил долгие годы. Научить тебя тому, что пришло ко мне ценою лишений и жесточайших потерь. Ты хотел получить даром то, за что иные платят всей своей жизнью. А когда я попытался проверить твою стойкость и назвать минимальную цену, которую ты смог бы заплатить, ты жестоко меня оскорбил. В самом начале нашей беседы ты спросил меня о Будде. Ты спросил, прекрасно зная саму легенду так, как знают ее все, и возмутился моим требованием денег, все равно зная эту легенду! А между тем Будда был наследным принцем и владел самыми драгоценными из земных сокровищ, прекрасным сыном, красивой женой, властью над храмами и людьми… И оставил все это, облачившись в лохмотья нищего, оставил все для того, чтобы найти истину… А этот принц владел гораздо большими сокровищами, чем ты. Я прекрасно знаю, о чем ты думаешь — что я разбойник с большой дороги и грабитель, и что в этом монастыре чего только не продают… Но для того, чтобы узнать истину, нужно чем-то пожертвовать потому, что истина — это путь боли. И понимание приходит только тогда, когда от боли рвется на клочки твое тело и твое сердце, и по долгому пути бесконечных страданий одиноко и неприкаянно странствует твоя душа. Ты рожден крестьянином, Чанг Лу, ты всю жизнь занимался тяжелым трудом и только так привык зарабатывать деньги. Поэтому вполне справедливо и естественно, Чанг Лу, что ты их любишь. Но на все твои деньги, Чанг Лу, ты никогда не купишь чистого, как после грозы, неба, в котором не видно ни следа тумана. Не купишь этого храма и мудрости, что содержится в древних книгах, и этой горы. Ты не купишь светлого смеха твоего не рожденного ребенка и предельно ясного счастья, охватывающего тебя безоблачным летним утром. Ты никогда не купишь возможности увидеть вновь лица своей жены, и, прикоснувшись к ее волосам, права сказать о том, как ты ее любишь… Поэтому я даю тебе это право — право решать. Я не расскажу тебе даром истину потому, что ничего не дается даром. И чем больше ты хочешь узнать, тем большим нужно платить. Выбирай, что дороже для тебя, Чанг Лу. Выбирай — это то, что ты можешь, и никто никогда не отнимет у тебя этого права.
По мере того, как настоятель говорил, что-то тревожило Чанг Лу — в его голосе, а, может быть, и в собственном слухе. Что-то мимолетное, как ускользающее выражение глаз, которое так хотелось бы поймать и запомнить. Одновременно со словами настоятеля, появившееся ниоткуда в воздухе, всю комнату вроде бы застилало огромное, белое лицо — чтобы прогнать наваждение, Чанг Лу несколько раз взмахнул руками и ногами… Чанг Лу прекрасно знал, что это лицо — но, как ни странно, в нем не вызывало никакой боли его неожиданное появление. С деньгами или без них, Чанг Лу всегда хранил в своем сердце выражение этих глаз — подаривших ему так много счастья и причинивших — так много боли… Чанг Лу не заметил того момента, когда в комнате вдруг наступила тишина. Он тупо смотрел прямо перед собой, углубившись в собственные (то есть ему самому непонятные) мысли. В комнату, сквозь открытую дверь, очень плавно ступая, вошла черная кошка. Это была любимая кошка настоятеля из огромного монастырского зверинца. Грациозно потягиваясь и о чем-то мурлыкая, кошка легко подпрыгнула в воздухе и через несколько секунд умостилась на коленях у настоятеля, пушистым черным клубком.
— О чем ты думаешь? — спросил настоятель.
Вырванный из забытья, Чанг Лу честно ответил:
— О вашей кошке.
Настоятель вздохнул:
— Очень хорошо. Тогда пойдем.
— Куда? — удивился Чанг Лу.
— Я покажу тебе еще что-то. Может быть, это поможет понять, куда склоняет тебя — твой дух.
Смахнув кошку с колен (ничуть не обидевшись, кошка мгновенно устроилась с еще большим удобством в оставленном кресле), настоятель повел Чанг Лу по длинному, извилистому лабиринту внутренних помещений, и наконец вывел в большой, залитый ослепительным солнцем, двор. Чанг Лу никогда не видел этого двора и даже не подозревал, что внутри вроде бы небольшого монастыря может таится такое обширное пространство.
Посреди двора была огорожена прямоугольная площадка, устланная ковром. На площадке боролись несколько голых людей, используя широкие мечи и длинные палки. Люди изгибались, делали различные движения, издавали воинственные крики и бросались друг на друга, как дикие звери. В их движениях была красота и грация диких зверей. Каждый раз после схватки кто-то из них падал на ковер, но потом поднимался и снова бросался на противника. Красота и сила их движений, необузданная энергия и какая-то сверхъестественная грациозность заставила Чанг Лу с удивлением застыть на месте. Эти люди были прекрасны, а Чанг Лу всегда умел ценить красоту. Не нужно было обладать догадливостью, что бы понять, куда он попал… Настоятель привел его в ту самую школу, о которой шло столько кривотолков, вызывавшую невероятное количество вымыслов и легенд. В ту самую знаменитую школу, в которую приезжали со всего Китая, и оттого в последнее время в поселке стало невероятно людно и грязно — особенно на выходных днях. Изредка Чанг Лу слышал кое-какие разговоры — о проводимых в монастыре схватках и о том, что после этих схваток кое-кого из чужеземцев закапывали за горой на бесхозном поле… О том, что, для того, ставить деньги в таких схватках на монастырских бойцов, сюда с компанией богатых дружков очень часто тайком приезжал князь. О том, что слава о монастырских боях доходила до самого императора. И еще о том, что находящихся в школе, настоятель обучал каким-то тайным приемам, секретно вывезенным из Шаолиня… Но Чанг Лу не очень интересовали такие рассказы. Его гораздо больше увлекали цены на разные урожаи и разговоры о том, как лучше продать будущий урожай. Словом, Чанг Лу интересовался коммерцией, а не боем… И поэтому он безмерно удивился, попав туда, куда все остальные мечтали попасть.
