Настоятель стоял на пороге храма. Увидев Чанг Лу, он невероятно удивился. Он был твердо уверен, и был готов спорить с любым на все, что угодно, о том, что Чанг Лу не придет. С его точки зрения, от похода к нему отказался бы любой человек в здравом смысле. Хотя, конечно, было что-то особенное в глазах Чанг Лу, что-то такое, чего он, настоятель, никогда прежде не видел… Может быть, стремление учиться, желание узнать больше и стать не таким, как все. Уехать в город и, обладая деньгами и образованностью, получше там устроиться. Настоятель собирался учить Чанг Лу, завтрашним утром зайти к нему и занести некоторые книги, по которым начать учить его читать и писать. И, разумеется, продолжать длинные философские беседы, рассказывая о том, как долог и тяжел тот путь, по которому избранные приближаются к истине. Именно так хотел он сделать, потому, что был твердо уверен: Чанг Лу не придет. Это свойство человеческой натуры: абсолютно каждый мечтает добиться успеха, но достигают его лишь единицы. Люди, готовые на все — непохожие на остальных… Но, увидев приближающегося Чанг Лу, настоятель подумал впервые в своей жизни, что может быть, немного ошибся в расчетах и все происходит несколько не так, как он представлял… Либо — он ошибочно думал все это время, либо — Чанг Лу относится к числу тех людей, которых рождается на целый век — единицы. По крайней мере, теперь настоятель ясно видел — Чанг Лу стоит целой деревни. А может быть, вообще всех.
А Чанг Лу даже не представлял о столь значительных думах, омрачающих сознание его будущего учителя. И ни в коей мере не смог бы даже представить, что пробуждает такие глубокие мысли. Он просто шел к храму, думая, что настоятель его ждет, и убедился в этом, увидев знакомую фигуру на ступеньках. Вернувшись домой после долгого и тяжелого разговора, Чанг Лу первым долгом достал заветный глиняный кувшин, и стал пересчитывать монеты. Их было ровно тысяча — не больше, не меньше. Это были все его деньги и вообще все, что было у него (не считая порванного мышью мешка с запасами старого риса). Глядя на сверкающую кучку, разложенную на новой циновке, Чанг Лу с горечью думал о том, что стоит этот ненужный металл в том самом месте, где когда-то улыбалась и пела его жена. И что можно на него купить, если все твои душевные достижения вместе с вечным пониманием жизни разлетаются в дребезги с появлением одной — единственной мыши. И вообще — что стоит весь этот мир, где нельзя найти ответа ни на один вопрос, и где превращаются в зыбкое облако любые вопросы только при одном дуновении ветра…
Настоятель стоял на ступеньках пагоды и ждал. Возле его ног примостилась черная кошка — уютным, мягким клубком. Кошка хотела рыбы. Изредка она надсадно мяукала и просительно терлась о хозяйские ноги. но для нее не было рыбы. Для нее хранилась на кухне горстка чуть теплого риса, и поэтому хозяин легонько толкал ее ногой в бок, когда она принималась подлизываться и мяукать. Чанг Лу не заметил кошки, и поэтому чуть не присел на землю от ужаса, когда прямо ему под ноги выкатился черный комок… Но сурово застывшее лицо настоятеля быстро помогло ему взять себя в руки.
— Ты пришел, — сказал настоятель.
— Я решил прийти еще утром, — ответил Чанг Лу.
— Можешь идти назад. Я не возьму с тебя никаких денег.
— Но я принес — эти деньги! И я отдам их вам за то, чтобы получить ответ на мучающий меня вопрос! Я отдам их все за то, что бы вы меня научили!
— Я буду тебя учить. Но ты никогда не сумеешь найти ответа. Сколько бы ты не старался. И поэтому я не возьму с тебя денег.
Чанг Лу протянул сверток вперед.
— Возьмите. Я не понесу их обратно. Я положу их здесь на пороге, и неужели будет лучше, если кто-то чужой их заберет? Нет, возьмите лучше вы и потратьте их на нужды храма. А мне расскажите то, что так хочу я узнать, заглянув при этом в самые древние книги.
Настоятель вздохнул.
— Вижу, твое решение твердо.
— Тверже не бывает, — Чанг Лу усмехнулся.
— И ты уверен в том, что никогда не будешь жалеть?
— О чем жалеть? О том, что больше никогда я не смогу жить так, как прежде?
— А ты хотел бы вернуть прежнее?
— Зачем думать о том, чего не может быть никогда?
— Значит, твое решение верно. Хорошо, идем. Ступай следом за мной.
Настоятель вступил в темноту, которая уже просочилась под самые своды опустевшего храма. В этот раз они шли совсем не долго. Настоятель вел Чанг Лу в противоположную сторону — по таким же запутанным коридорам. Наконец они пришли в какую-то маленькую комнату, спрятанную в самых глубинах монастырского лабиринта. Это была совсем крошечная комната с еле различимым окошком под потолком. Стены ее были оббиты глиной. Комнату освещал тусклый масляный светильник — круглая плошка, в которой еле-еле тлел фитилек, и казалось, еще немного, и он погаснет. Светильник особым образом был прикреплен к стене, и поэтому освещал лишь половину помещения. Скамейка напротив освещенной стены и стол посередине завершали всю обстановку, и от того, что внутри было так мало мебели, помещение казалось невероятно пустынным.
— Заходи и садись, — сказал настоятель, отворяя в комнату дверь, — подожди меня здесь. Я принесу из хранилища древние книги.
— Что это за комната? — сказал Чанг Лу.
— Место для уединения — медитации и размышлений. Если монах хочет над чем-то поразмыслить, или просто побыть наедине с собой — он приходит сюда. Это очень духовное место.
Только теперь Чанг Лу разглядел тусклую, золотую фигурку Будды, стоящую на специальной палочке на темной стене. Будда был совсем темным, и поэтому сливался с тенью.
— Подожди меня здесь, — с этими словами настоятель оставил Чанг Лу одного, тихонько прикрыв за собой двери.
Оставшись в одиночестве, Чанг Лу сел на скамью. Он подумал «Место для размышлений»… Он не мог этого понять: какая разница, где размышлять? Наедине с собой можно остаться везде, даже в самом людном и шумном месте. И какая разница, где беседовать с Буддой: в собственной комнате, ночью в постели с женой, на шумной базарной площади в городе или в монастыре, в глубоком уединении.
Фитилек светильника угрожающе затрещал, и от порыва сквозняка, ворвавшегося в щелку приоткрытой двери, по стенам поползли мечущиеся скользящие тени. Почему-то Чанг Лу подумал о том, шла ли кошка за настоятелем или нет. Если шла, значит, она находится где-то здесь, в этом же помещении. Но эта мысль не напугала — скорее, только рассмешила его… Как это забавно: вместе с кошкой просматривать древние книги!
В комнате стало намного темней. Чанг Лу встал и подошел к светильнику. На донышке оставалось совсем мало масла, а фитиля почти уже не было. Только маленькая черная точка указывала то место, где когда-то он был. Наверное, очень много монахов искали здесь уединения, пытаясь остаться в замкнутом круге собственных размышлений… Так много, что все масло в этом незамысловатом светильнике успело сгореть. Чанг Лу подумал, что это чушь: искать в этой комнате что-то вдохновляющее, что-то вроде пользы своих сомнений. Какая разница, где, почему же именно здесь? Только вот стоит ли… Дернувшись в последний раз, лампа погасла. Чанг Лу остался стоять в полной, кромешной темноте. Он не ориентировался, куда нужно идти и где находится оставленная им скамейка. Он неподвижно стоял и думал о том, что глаза скоро привыкнут к темноте, к тому же настоятель должен вернуться с минуты на минуту. Но глаза почему-то не привыкали. И настоятеля все не было.
Темнота была непробиваемой — совсем черной, как ночь, спустившаяся прямо с гор. Чанг Лу снова подумал о том, есть ли здесь, в комнате, кошка. Но в темноте ничего не было видно — даже статуи Будды. Чанг Лу вздохнул и протянул вперед руку. Рука рассекла пустой воздух. Он чуть сдвинулся с места — снова ничего. Ни поверхности стола, ни места, где он может быть. Ни настоятеля, ни света… Ни кошки.
Так, стоя на месте и пытаясь разглядеть сквозь облепившую его черноту, Чанг Лу вдруг что-то пробормотал, совсем невнятно, а потом, некоторое время спустя, высказал облаченные в форму свои мысли: «Очень трудно искать в темной комнате черную кошку, особенно если ее там нет…»
И внезапно что-то больно и остро ударило его в самое сердце. На мгновение в его глазах как будто вспыхнул ослепительный свет… Он вдруг понял то, чего так ждал и к чему так стремился! Понял то, что никогда не смог бы объяснить даже самый мудрый учитель и что нельзя вычитать в груде старинных книг.
Истина — внутри него самого, он и есть истина, та истина, которая находится в его сердце! Потому, что для странствующего, мятежного духа в вышине может быть только один путь…
Он двинулся вперед и вышел сквозь незапертые двери, оставляя сверток с деньгами, раньше туда положенный, на спрятанном в темноте столе… Как ни странно, он быстро нашел выход и быстро прошел сквозь не запертую пагоду. Так же торопливо вышел на дорогу, ведущую по направлению к городу. И, не оглядываясь, пошел вперед.
