Он встал, закутавшись в простыню, прошёлся по комнате. Налил себе воды из графина, залпом, как водку, выпил. Щёки его заалели. Метнулся по комнатёнке из угла в угол, сел на место.
«Ишь, как его разобрало, – подумал Лёшка. – За живое зацепило. Однако, не замечал я раньше за ним таких тонких чувств. Вот тебе и солдафон. Тут сантиментов воз и немаленькая тележка! Чуть ли не научную базу подвёл».
Толька, между тем, немного успокоился. Взглянул на друга исподлобья, потом продолжил:
– Ладно. Это только присказка. Слушай дальше. Люблю я Ленку, какая есть, тут уж ничего не поделаешь. И менять её не собираюсь. Я о другом. – Он вздохнул, кивнул на бутылку. – Наливай, за всю жизнь первый раз об этом заговорил. Для откровенности ещё выпить надо. Про Ленку не думай. Я не о ней, я о себе говорю, она только приложение к нашему разговору. – Взглянул, как Лёшка дрожащей рукой наполняет его стакан и, кивнув головой, недовольно бросил: – Полный, полный наливай, не боись. Мне сегодня пить можно. И нужно. А себе лей сколько хочешь.
Он снова залпом опрокинул в себя стакан водки, закусил огурчиком с колбаской и кусочком хлеба, потом продолжил.
– Было это лет пятнадцать назад. Елена с Танюшкой уехала на Кавказ отдыхать. Проводил я их на Курский, посадил в вагон, ручкой помахал и поехал домой. Сам понимаешь, на прощание мы посидели, выпили, так что за руль я никак. На вокзал такси заказал, обратно – в метро. Настроение поганенькое. Не люблю я один дома оставаться. Сижу в вагоне, представляю, что они там в своём вагоне делают. Небось, билеты проводнице уже сдали, постельное бельё получили, спать укладываются. Грустновато на душе. Время позднее, я чуть ли не в последний поезд сесть успел. Из метро вышел, дождь накрапывает, на улице пусто, народ по домам попрятался. «Дома-то, конечно, тепло, уютно. Хорошо, – думаю, – и мне до дома недалеко, тоже уютно будет, да и дождичек – так, мелочь». Только подумал, а он помаленьку прибавляет. И я шагу прибавил. А тут вижу: на автобусной остановке, почти у самого моего дома, под навесом девчушка сидит. Съёжилась вся. Навес на остановке-то хлюпенький, никакой навес. А она в лёгком платьице на бретельках. Плечи голые. А дождичек всё сильнее. Ну, трезвый проскочил бы мимо, знаешь ведь, знакомиться на улице я не мастак. Да и не думал я знакомиться, просто дёрнул меня чёрт за пьяный язык. Тормознул, спрашиваю:
– Не замёрзла? Что ж ты в автобус не села?
А автобус действительно только-только отошёл от остановки.
– Не мой, – буркнула она и отвернулась.
Я говорю:
– Время позднее. Твой, наверное, не скоро будет.
Она пожала плечами.
– Что ж делать? Когда будет, тогда и будет.
Обхватила руками плечи, съёжилась вся. Вижу, что замёрзла, плохо ей. А что я мог сделать? Не звать же её к себе?! Так думаю, а сам говорю. Просто так говорю, без задней мысли:
– Пошли ко мне. Согреешься.
И уж дальше идти собрался. Один, конечно. А она вдруг встаёт, говорит:
– Пошли.
Я прибалдел: «Во попал!».
А она уже рядом. Под руку меня взяла, прижалась, дрожит вся. Куда тут деваться? Так мы и пошли рядышком, голубки. Прошли немного, она вдруг остановилась, спрашивает:
– А ты меня не убьёшь?
Я растерялся, не знаю, что ответить, потом выдавил:
– Я что, похож на убийцу?
Она промолчала, только взяла меня крепче под руку, так молча мы и пришли ко мне. В доме порядок, стол накрыт. Мы ведь, как обычно, на вокзал опаздывали, так что только грязную посуду со стола и успели убрать. А так – всё чин чинарём: хоть снова за стол и наливай. Здесь, на свету, я и присмотрелся к ней. Понял: барышня не простая. И не девица – молоко на губах, а женщина лет под тридцать. Хотя выглядит моложе. С первого взгляда больше двадцати трёх – двадцати пяти не дашь. Симпатичная. Вроде не красавица, а шарм из неё так и прёт. «Ну, думаю, попал ты, Юрьев! Как выбираться будешь?» Думаю так, а сам девушку разглядываю. Платьице на ней лёгкое, с виду простенькое, но вижу: фирма. Босоножки тоже: как минимум «Берёзка», а, может и из Парижа. «Что же мне с ней делать? – Потом сообразил: – Сначала тёплый душ. А что делать, по ходу решу».
Она тоже стоит, осматривается – куда, мол, попала? Взял я её за руку.
– Пошли, – говорю.
Она не сопротивляется, глянула только вопросительно. В общем, завёл я её в ванную, показал, где что, бросил:
– Грейся.
И оставил одну. На столе кое-что подправил, потом только подумал: «Хорош орёл. Ни полотенца девушке, ни халата. Она же мокрая вся, переодеться не во что». С полотенцем-то просто: достал чистое банное и все дела. А как с остальным? Халат Ленкин, сразу решил, не дам. Взял свой тельник, ей он как раз по колено, и подал вместе с полотенцем. Когда привёл, мыслишка-то была какая? Раз пришла – трахаться будем. А когда дома посмотрел на неё, оробел. С этой всё не так-то просто. Знавал я в молодости таких девиц: весёлая, простая, жмётся, целуется, а как в койку, так фиг вам! Облом! Голыми руками не возьмёшь. Может, и эта такая? Ну, думаю, проверим. Взять-то она полотенце с тельником взяла, но в ванную не допустила. Так, ручку из-за двери протянула, и будьте здоровы. Озадачила. Ладно, решил, ночь впереди. Вышла она вся такая розовенькая, чистенькая, но, главное, ни красоты своей, ни привлекательности не потеряла. А то знаешь, есть девицы: как причепурится – ни дать ни взять: Ларионова! Или, того больше, Мерилин Монро!
Лёшка не удержался:
– С чего это «того больше»? Ларионова Мерилин твоей фору даст!
Юрьев поморщился:
– Ты хочешь слушать? Так слушай. Другого раза не будет. Не в том суть, кто краше: Ларионова или Мерилин, а в том, что девочка моя и без макияжа была на сто процентов. Обеим бы фору дала! – Он вздохнул, подумал о чём-то, видно, представил прошлое, потом продолжил: – Выходит, значит, моя ундина… Волосы тёмно-каштановые по плечам рассыпались, брови вразлёт, глаза лукавые цыганские, чёрные, как цыганская ночь, и губки алые, как накрашенные, хоть знаю – не было в ванной помады. Да… Вот с какой женщиной судьба меня нечаянно свела. – Он снова задумался на минутку, потом продолжил: – И, главное, повела она себя дальше, как будто мы с ней сто лет знакомы. Начальственным таким тоном, как хозяйка, без тени смущения, говорит:
– Давай теперь ты быстренько в душ, а я тут с поляной разберусь. – Кивнула на стол: – Выпить чего, вижу, есть. Да и закусить тоже. Давай быстренько, а то у меня аппетит разыгрался – жуть!
Потом уж я думал: «Как же это случилось, что за всё это время я о Ленке и не вспомнил? Как загипнотизированный!» Но это потом. А тогда… Зашёл в ванную, а там на верёвочке её трусики с лифчиком висят! Кружевное всё, заглядишься! Меня как током ударило – тоже хочет! Потрогал то и другое: простирнула. Значит, не просто знак подаёт. Ну, думаю, постирала, куда ж ей мокрое девать? Никакой это и не знак вовсе, а естественный ход событий. В общем, сумбур в голове.
Заметил Лёшкину улыбку. Продолжил:
– Ты не ухмыляйся! Сам бы попал в такую ситуацию! Я б на тебя посмотрел! А у меня не каждый день в доме посторонние красавицы душ принимают! Да ещё трусики с бюстиками на виду оставляют. Вот и думай: знак это или естественный ход событий. Ты знаешь: немцы в бане вместе с бабами моются? Голые. И это никакой не знак. Так принято, и все дела. Но это же наша девица! Тут в какой «Берёзке» ни одевайся, а нашу от не нашей за сто вёрст учуешь. Ладно, слушай дальше. Или, может, ещё по чуть-чуть? А то у меня в горле что-то пересохло… Давно это было. А рассказывать начал – всколыхнулось. – Он покачал головой. – Ладно, наливай.
Они ещё выпили, на этот раз по чуть-чуть. Закусили. Толька откинулся к спинке кресла, задумался, даже глаза прикрыл. Помолчал пару минут. Алексей подумал: «Может, сморило друга? Вон сколько выпил, и всё, почитай, без закуси». Тронул Юрьева за ногу. Тот приоткрыл глаза. Усмехнулся.
– Да не сплю я. Не сплю. Вспоминаю. И, представляешь, всё как будто вчера было. А сколько лет прошло…
Он помолчал ещё с минуту. Потом продолжил.
– Да… Сидим мы, пьём потихоньку, разговариваем. О том, о сём… О пустяках разных. Вдруг она говорит:
– Ну, морячок, может, познакомимся, в конце концов?
– Меня, как током шарахнуло. «Ну, думаю, урод! Больше часа с девушкой тусуюсь, а имени не знаю. – И тут же: – А откуда она знает, что я морячок?» Совсем с этой девкой мозги у меня набекрень съехали. На стенах моих фоток в морской форме пруд пруди. Пока я душ принимал, в деталях всё могла рассмотреть. Но говорю же, тогда ни хрена не соображал. Только мысли дурацкие в голове вихрем закружились: «Может, думаю, и не случайное это знакомство? Может, подстава? Я ж не просто моряк! Нет, думаю, девушка! Голыми руками не возьмёшь! Не назову, думаю, ей своего имени! Решил – назовусь твоим». Ну, пока крутилась в голове моей вся эта ерундистика, девушка руку мне протягивает и представляется:
– Я Анжела.
И смеётся. Я думаю: «Что смешного?»
А она смеяться перестала. Посерьёзнела вдруг. И говорит:
