Саша и Маша
– Саш?
– У.
– Ты спишь?
– Сплю.
– Саш, поговорить надо.
– Маш, мне завтра рано вставать.
– Мне тоже.
– Раньше нельзя было?
– Раньше я не успела. Пока девиц спать загнала, пока на кухне всё убрала – а ты уже в постель завалился.
– Это срочно?
– Срочно.
– Танька?
– Ну.
– Что теперь?
– Физкультура.
– Опять?! Ты же сказала, что добудешь справку о вечном освобождении.
– Добыла.
– И?
– А эта Кох требует, чтобы Танька сидела и конспектировала ведение каждого урока.
– Она что – охренела?
– Ссылается на какой-то приказ минобра.
– Но это же террор в чистом виде.
– Ну.
– Что предлагаешь?
– Она же тебе телефон свой дала. Позвони ей. Может быть, есть какая-то альтернатива. Справку теперь назад не отыграешь.
– Ты же не хотела, чтобы я ей звонил.
– Что не сделаешь ради собственного ребенка.
– Надеюсь, на справке Танька кукиш не нарисовала, как ты планировала?
– Нет.
– Это упростит задачу. Кстати, про географичку ты не забыла?
– В смысле?
– По плану приручения. Танька должна была подарить ей самодельные игрушки на елку перед праздником.
– Но Танька же не ходила в школу две недели!
– А, да. У нас остались какие-нибудь сувениры из Франции?
– Суслик остался.
– Какой суслик?
– Мягкий.
– Суслик не пойдет.
– Ещё подушечка для иголок в виде сердца с надписью «Альпы».
– Вот это то, что надо. Пусть Танька подарит ей. Типа на старый новый год.
– Ладно. Завтра ей в сумку положу.
– Можно уже мне спать?
– Нет ещё.
– Ну?
– Что ну?
– Какие проблемы мы не решили?
– Я беременна.
– Опаньки! И давно?
– Два месяца.
– А что же ты раньше молчала?
– Я думала, это ранний климакс. Меня то в жар бросало, то в холод.
– И когда же это мы умудрились?
– Когда в ванне барахтались после твоей отмороженной охоты. В холоде твои сперматозоиды возбудились и…
– И что теперь?
– Ты не рад?
– Маш, ты вспомни, сколько нам лет.
– По сорок каждому.
– Вот именно! Нам будет по шестьдесят, когда ребенок школу закончит! Мы уже не сможем понять его, когда он будет подростком. Мы теперешних детей с трудом понимаем! А этот ребенок нам во внуки сгодится.
– Не преувеличивай!
– Маша, а вдруг опять двойня? Я как вспомню веселые ночки с нашими девчушками… Тогда я мог себе позволить вздремнуть пару часов в кладовке со швабрами, а теперь, извини, нет. Даже на кожаном диване в своем кабинете не могу. Стены-то стеклянные, всё у всех на виду.
– А если это мальчик и один?
– Маша, один мальчик двух девочек стоит. Помнишь нашу бывшую соседку, возрастную родительницу? Сначала разыскивала по подъездам своего Васю, а потом вызывала себе скорую.
– Саша, тогда мобильных телефонов не было и подъезды не запирались.
– Маша, сейчас ты даже не поймешь, где искать! Уйдет в виртуальную реальность и карты сайта не оставит.
– Но у него будут две старшие сестры, которые…
– Маша, не смеши меня. Старшие сестры будут жить своей бурной жизнью, хорошо если о нас с тобой иногда вспоминать. И вряд ли они обрадуются, если узнают, что мы надумали подарить им братика. Они сами уже способны одарить нас ляльками.
– Какими ляльками? Им ещё нет и шестнадцати.
– Шестнадцати нет, а возможность есть.
– Не переводи разговор на девчонок.
– Маша, это ты на них хотела стрелки перевести. Не спросив на то их желания.
– Я правильно понимаю, что ты не готов?
– Да, я вырос из пионерского возраста. И красный галстук повязать не готов.
– Саш, ты хоть сейчас не ерничай.
– Я не ерничаю. Я отвечаю на твой вопрос. Да и ты не готова.
– Ты за меня не решай!
– Была бы готова, ещё месяц помолчала бы, а потом… сюрприз-сюрприз! И деваться мне было бы некуда.
– Саш, я не стала бы так делать. Ребенок интуитивно почувствует, что ты его не хотел, и потом будет тебе мстить. Сколько таких историй про нежеланных детей.
– Маш, тебе Таньки ещё лет на семь хватит, за руку водить. А потом и внуки подоспеют. Не успеешь опомниться, как тебе их сгрузят. Навоспитываешься ещё. Маш… Я всё организую: клинику хорошую, доктора проверенного… Маш, ты что, плачешь? Маш… Ну, поплачь. Лучше один раз сейчас, чем много раз потом. Давай я нам сейчас по коньячку принесу. А то ведь не заснём теперь. А завтра вставать рано…
Из дневника Тани Шишкиной
15 февраля
Сегодня День всех влюблённых. В нашем классе влюблённых нет. Мы уже слишком долго знаем друг друга, чтобы испытывать влечение. Хотя все девчонки пришли в боевой раскраске, а парни все – с вымытыми головами. Шкаликов даже галстук надел с поцелуйчиками. Но никто никому ничего! Хотя головами вертели все и во все стороны. Я видела, как на втором уроке Юля Кулакова положила себе в парту валентинку, а потом её типа нашла и пустила по рукам. Открытка вернулась к Юле с припиской: «Юльке-Козюльке от Борьки Козла». Боря Козлов учится в восьмом. Полный лузер. Лопарёв и Клещинский на задней парте хрюкали и повизгивали. Хрюкали и повизгивали и все остальные, кто смотрел открытку после них. Юля покраснела, выскочила из класса вместе с сумкой и смоталась с уроков совсем.
Зато на третьем уроке появилась моя подружка Соня. Я была счастлива, как если бы я получила десять валентинок сразу. Я так соскучилась по Соне! Мы весь урок проболтали, и я получила замечание в дневник. Соня отделалась устным замечанием. Соня сказала, что домашнее обучение – это жуть. Потому что мама преследовала её с утра до ночи и требовала, чтобы она что-то учила. А потом подключила ещё и папу, и старшую сестру. Поэтому Соня ела всё подряд, несмотря на подступавшую тошноту, и усиленно набирала вес, чтобы доктора выпустили её из домашнего заточения как можно скорее. И вот сегодня, после контрольного взвешивания, ей разрешили ходить в школу. Она даже не стала ждать до завтра – умолила маму сразу отвезти её в на урок. Кто бы рассказал – не поверила. Но я видела это собственными глазами – Соня светилась от радости. Думаю, это ненадолго. Она просто забыла про всю школьную тягомотину.
А на физре, которая была у нас четвертым и пятым уроком, у всего класса отвисли челюсти. Спортзал был весь в сердечках: сердечки висели на шведских стенках, на брусьях, на шесте, и даже на ножках козла. Кто-то конкретно втюрился в нашу Адольфовну. Поскольку учителей-мужчин у нас нет, то мы посовещались и решили, что это кто-то из старшеклассников. Весь урок наша скамейка запасных гадала, кто бы это мог быть. Версий возникло три, но уверенности не было ни в одной. Всё-таки Адольфовна лет на десять старше даже одиннадцатиклассников. Кому нужна эта старая швабра, когда вокруг столько свежачка. Фигура у неё, конечно, неплохая, всё-таки бывшая гимнастка, но характер… Мама дорогая, надо быть мазохистом, чтобы на неё запасть! Про интеллект мы вообще умолчим. Потому что говорить не о чем. Весь мозг сбился у неё набекрень, когда она сальто крутила в спортивной молодости. Соня думает, что это она сама спортзал украсила.
В любом случае, Адольфовна была сегодня паинькой, никого не терзала, смеялась без причины и даже показала нам тройной кувырок на кольцах. От меня Адольфовна, наконец, отстала. Единственное требование – присутствовать на уроке. Разрешила мне делать зарисовки для своего портфолио. А остальные на скамейке запасных конспектируют урок, как последние лохи. Я ощущаю себя типа ВИП.
Когда мама забрала меня из школы и мы приехали домой, мы обнаружили на двери в нашу квартиру привязанное сердце размером с коровье. Я сразу поняла, что его присобачил Ленкин малолетний воздыхатель из хора. Он живет в нашем доме, только в соседнем подъезде. Ленка крутит им, как хочет. То «люблю не могу», то «уйди, противный». А он всё равно бежит к ней, стоит только пальчиком поманить. Ну, что с него возьмёшь. Маленький ещё.
Потом мама съездила и привезла Ленку с валентинками и даже с розой. Их парни подарили всем девочкам в классе по розе. КАЖДОЙ! Блин, ну почему я не там?! Коровье сердце Ленка повесила над кроватью и позвонила своему хористу. И началось: курлы-курлы, курлы-курлы. Я ушла в ванную, чтобы не слышать этого тошнотворного воркования, заперлась, села там на пуфик и стала смотреть «Доктор Хаус» с телефона. Я увлеклась фильмом и не сразу услышала, что в дверь ломится Ленка, которую приперло пописать. Ленка долго ругалась, что я слишком громко врубаю звук в наушниках и, наверное, скоро от этого оглохну.
Папа пришел раньше, чем обычно, – то есть раньше, чем мы ложимся спать, – с двумя букетами красных тюльпанов и одной корзинкой в виде сердца, утыканной розами без ножек. Нам с Ленкой он подарил по букету, а маме – корзинку. Мама посмотрела на корзинку, почему-то заплакала и ушла в спальню. Папа ушел за ней. Время шло, а они не выходили. Мы с Ленкой поняли, что ужина сегодня нам никто не приготовит, и полезли в холодильник искать пельмени. Пельменей не нашли, но нашли яйца. Пожарили яичницу. На всех. Папа вышел, съел, сказал спасибо, а ещё сказал, что у мамы – зимняя депрессия, и надо быть к ней внимательнее. Мы сказали, что постараемся, переложили мамину порцию со сковородки на тарелку и отнесли ей в спальню. Она сказала, что есть не будет, и её порцию можно выбросить. Вот и как тут проявлять внимание, если она даже не ценит наш труд и заботу?! Мы вернулись с тарелкой на кухню и принялись убирать со стола. Долго спорили – кому мыть сковороду. Сбросились на чи-чи-ко. Выпало мне. Какая невезуха! Я хотела припахать на это дело папу, типа, я не умею, но он как повис на телефоне, так и висел до полуночи. При этом он ещё умудрялся смотреть телек, перескакивая с канала на канал, как бешеный кузнечик.
