– Ну шо ты, ну шо ты? Ципа, ну в сам деле? Ну шо ты? Хорошо будет! Ну…
Не успел Одесса закончить фразу. Какая-то неведомая сила схватила его за шиворот, оторвала от земли и развернула. Сашка и не сообразил сразу, что произошло. Увидел только ствол огромного тополя, стремительно наезжающего на него. Так со всего маху и въехал Сашка в этот тополь. И сполз вниз по стволу, размазывая по белой коре кровь и сопли. И остался лежать кулем у его подножия.
Наталья медленно повернулась. Михаил. Она, ошарашенно глядя ему в глаза, выдохнула:
– Ты?..
Тряхнула головой. Больше ничего сказать не смогла. А Кутузов уже улыбался. Смущённо. Как будто сам виноват был в чём-то.
– Я это, я. Не бойтесь, всё уже прошло.
Она и не боялась. Но опомниться сразу не смогла. «Как это случилось? И негодяй этот? И Миша… Вот уж счастье, что рядом оказался. Но как? Мы же попрощались». Впрочем, размышлять об этом было некогда. Она почему-то принялась оправдываться:
– Я не виновата. Он сзади так подкрался… Так тихо, неожиданно… А то бы… Я бы… – Она запуталась, замолчала.
Михаил покивал:
– Понятно, понятно. Наталья Александровна, вы не расстраивайтесь. Всё бывает. В семье не без урода.
Наталья смущённо поправляла сбившуюся юбку и, не глядя на Михаила, постепенно приходила в себя. Наконец сказала:
– Спасибо тебе, Миша.
Он пожал плечами, ответил:
– Да не за что. Вы бы и сами справились. Я только помог немного. – А сам подумал: «Счастье, что решил догнать Наташу и поговорить с ней. Бог знает, что мог бы натворить здесь этот раздолбай».
Наталья глянула на лежавшего под деревом Нечипая. Осторожно спросила:
– Ты не убил его? Вроде не шевелится.
Кутузов оглянулся. Хотел было подойти к Сашке, но передумал. Обернулся к Наталье.
– Не убил. Одесситы, они живучие. Оклемается. Сейчас займусь им.
У Натальи глаза округлились:
– Что, снова бить будешь? Не надо. Прошу тебя, не надо.
Михаил усмехнулся:
– Да я и не думал, – кивнул в сторону Нечипая: – Из тюрьмы да в строй. Года три женщину не видел.
А тут такая красавица. Вот и потерял голову. Так-то он парень ничего, только дури много.
Наталья всё мимо ушей пропустила. Только слово «красавица» стегануло так, что кровь в виски ударила. И сразу почему-то к Жорке захотелось. Окунуться в его шершавые и горячие ладони. А вслух сказала:
– Ну ладно, нашел красавицу.
И покраснела так, что побоялась, что он и в темноте это заметит.
Мишка хотел сказать, что красота не только внешняя, но и внутренняя бывает, да вовремя спохватился – понял, как ей приятно насчёт красоты слышать. Смутился. Сказал:
– Вам, наверное, пора. Муж заждался. Идите, я здесь разберусь, – помолчал и добавил. – Да… здесь ничего не было. Верно?
Наталья уже полностью пришла в себя. Шепнула, кивнув ему:
– Верно. Так я пошла?
– Ну да. Идите.
Но уйти просто так она не могла. Шагнула к нему, встала на цыпочки и, притянув за шею Мишкину голову, чмокнула его в щёку. Почему-то против ожидания и не смутилась даже. Сердечко не ёкнуло. А отступив на шаг и смело глядя ему в глаза, сказала:
– Теперь наедине можешь называть меня Наташей. Кутузов улыбнулся:
– Слушаюсь, товарищ военфельдшер, наедине называть вас Наташей. – И добавил, – на войне всё быстро проходит.
– Что быстро проходит? – не поняла она. Кутузов снова улыбнулся:
– Да семь вёрст пёхом.
– А… это. Да, тут всё быстро. Ну пока.
Наталья помахала ему рукой, резко развернулась и ушла.
Кутузов обернулся к Нечипаю. Тот уже сидел под деревом. Кровь из носа всё ещё сочилась. Он глянул вслед удаляющейся Наталье, потряс головой, пробормотал:
– Ты шо, сдурел? Чуть не ухайдокал на хрен! А хто ж немцев бить будет?
Михаил разозлился.
– Ты мне тут дурочку не гони! – Передразнил: – Немцев бить! Тут не немцев, тут тебя бить надо!
Нечипай, утирая нос рукавом шинели, пробормотал:
– Хто ж знал, шо она твоя баба? Михаил замахнулся на Одессу:
– И-и… Кто ж знал! Дурак ты, Сашка! Какой же ты дурак! При чём здесь «чья она баба»? – Он слегка постучал кулаком по лбу Нечипая. – Она – сестра милосердия!.. Вот пойдём в атаку, может быть именно она, под огнём, на себе будет тащить тебя с поля боя! Собой рискуя, тебе, оболтусу, жизнь будет спасать. А ты? Ты, сучонок, хотел её изнасиловать. Ты хоть понимаешь, что это значит? Да если я расскажу ребятам, что здесь случилось, тебя в первом же бою свои кокнуть могут. Не понял? Сестра на фронте – это ж святое.
Одесса принялся отнекиваться.
– Да знаю я, какое это святое. Рассказывали. На позицию девушка, а с позиции…
Кутузов не дал ему закончить, закипел. Врезал пощёчину. Крепкую. У Сашки только голова дёрнулась. Он схватился за щёку, заскулил.
– Шо богуешь, шо богуешь? Здоровый вырос? Сам говорил: в атаку пойдём… оглядывайся. У нас в Одессе…
Кутузов прищурился:
– У вас в Одессе? Что у вас в Одессе? В спину стреляют? Ах ты гнида!
Нечипай стушевался. Испуганно глянул на Михаила, снова утёрся рукавом шинели. Потупившись, сказал:
– Та не. То я так, с дуру. И насиловать никого я не собирался. Так, тело женское… это… ну, почуять. Помять, что ли.
– Помять… – покачал головой Михаил. Ему стало жаль Сашку. «Несчастный парень, – подумал он. – А ведь сам просил присмотреть за ним. Вот я и присмотрел. Теперь воспитывать надо. Да дурь выбивать. Не кулаками, конечно». Он примирительно сказал:
– Ладно… На позицию, с позиции. Все живые люди. И всем хочется. Но надо-же по-людски.
Одесса оживился:
– Видишь, и я думал: всем хочется.
– Ага. Ты что ж, не понял, что ей с тобой не хочется? Насильничать надо было?
– Так я ж говорю: не собирался я насильничать! Решил, что она, как все бабы, для виду ломается.
– Знаешь ты много про всех баб, – ворчал Кутузов. – Много ты их видел?
– Да было, – пробормотал Сашка.
Михаил снова нахмурился. Повторил:
– Ты дурку-то не гони. Оно сразу видно: для виду или не для виду. Так что запомни: ещё раз увижу – голову оторву. Понял?
Сашка оживился:
– Понял-то я, понял. Только ты меня на понял не бери. Тебе, выходит, целоваться с ней можно, а мне и глянуть нельзя?
Кутузов вздохнул:
– Ну что с тебя возьмёшь? Ты хоть знаешь, чья она жена?
– Ну? И чья?
– Гну!!! Бати нашего. Полякова!
У Сашки глаза чуть из орбит не повылазили:
– Да ты шо? А шо ж ты с ней целовался?
Михаил покрутил головой:
– Ты видел? Не я с ней целовался, а она меня поцеловала. В щёку. За то, что спас её от одного придурка. Понял?
Одесса с хитрецой глянул на него. Ухмыльнулся.
– Ага. Только не сразу она тебя поцеловала. Не поблагодарила. А на прощанье. Так что смотри мне, братан.
И он погрозил Мишке пальцем.
Михаил подал Сашке руку:
– Ладно, вставай и пошли. А то нас скоро искать с собаками будут. А тебе ещё умыться да шинель в порядок привести надо.
На полпути Кутузов остановился. Развернул Сашку лицом к себе и сказал:
– А поцеловала она меня, как брата. Ясно? Поляков муж ей, а я брат. Понял?
Одесса закивал:
– Понял я, понял.
А сам подумал: «Видели мы таких братьев». Но ничего не сказал.
А через несколько дней началось то, чего они так долго ждали и к чему упорно готовились: наступление.
Девятнадцатого ноября в семь тридцать утра гром тысяч орудий прокатился над степью. Войска Юго-Западного и Донского фронтов пошли на прорыв вражеской обороны.
Перед наступлением Полякова била нервная дрожь. Никак не мог он её унять. Вроде бы всё подготовлено: вовремя вышли на рубеж атаки, задачи ротам поставлены, боевой приказ отдан, проходы в оборонительных заграждениях сделаны, в бойцах и командирах уверен, а руки дрожат. Временами судорога пробегает по всему телу. Время перед атакой течёт медленно. «Скорей бы уж», – с надеждой думал Поляков. Над полем стлался густой туман. Пошёл снег, не очень бойкий. Сугробов пока не намело, и Жорка думал с удовлетворением, что по такому чуть заснеженному полю идти и бежать будет легче, чем по грязи или сугробам. А видимости никакой. Оно и хорошо – пока фашисты нас разглядят, а мы – вот они, уже у ваших траншей. Он оглянулся, связные на месте. Кутузов от первой роты. «Не хотел, паршивец, – как-то по-хорошему подумал о нём Поляков. – Ему всё в первые ряды надо. Думает, около комбата тыл глубокий. Посмотришь, какой это тыл». Проверил связь с ротами. В порядке. А сигнала к атаке всё нет. Артиллерия пока утюжит передний край. И хорошо, пусть утюжит, нам меньше достанется. Мелькнула мысль: «Может, фрицы уже рванули с передовой?» Но тут же её отогнал: «Не надейся». Для Полякова все фашисты фрицы. На самом деле он знал, что перед ними оборону держат румыны. «Эти вояки могли и рвануть, – с надеждой подумал Жорка, – хотя это вряд ли». Артиллерия перенесла огонь в глубину обороны. И сразу вперёд пошли танки. А за ними – и сигнал атаки. Роты двинулись вперёд. Дрожь моментально сама собой улеглась. «Ну, с богом!» – мысленно шепнул он сам себе и громко скомандовал:
