И уходила. Стасик набирал Лару и умолял:
– Не звони домой. Мы же договаривались…
– Но ты обещал прийти, мы тоже договаривались… Ты тоже не держишь слово. Почему тебе можно, а мне нельзя…
Это был шантаж.
Стасик сменил номер телефона и исчез. Растворился в пространстве. Случайная связь окончилась. Он ее прекратил насильственным путем, волевым решением. Самоустранился.
Ему не хватало Лары. Очень часто хотелось все бросить и бежать к ней. Сидя на худсовете, он слушал вполуха, и вдруг к горлу подступала тоска. Он сидел и слушал какую-то собачью чушь вместо того, чтобы любить и быть любимым. Что может быть важней? Какая разница, что думает о его сценарии редактор Госкино. Кто она такая вообще? Жена какого-нибудь высокопоставленного чиновника, который лижет зад этой власти? И она вместе с ним. А он, Станислав Костин, положивший жизнь на свою профессию, свое призвание, должен сидеть тут и слушать… Он начинал разглядывать то, что происходит за окном. А за окном по зеленой траве бегала черная дворняжка, и эта дворовая собака казалась значительнее и умнее слов редакторши.
Лара…
А ночью он просыпался от одиночества и сиротства. Одолевали мысли: кому нужна его преданность Лиде? Только Лиде и еще Костику в Америке. Но у Костика своя такая яркая жизнь… Ну, поплачет Лида. И Костик поплачет. А он, Стасик, в это время будет репетировать Камасутру. На их слезах. Это невозможно. Лучше пусть плачет он, Стасик.
И он плакал. Тихо, беззвучно, не меняя дыхания. Вдох – выдох. Вдох – выдох… Машина работает. Жизнь продолжается.
Прошел месяц. Стасик не звонил Ларе. Спрятался в новую рукопись. Он работал каждый день с утра до вечера, своего рода литературный запой. К литературному он добавлял натуральный, алкогольный. После возлияний на другой день чувствовал себя отвратительно. Это тоже помогало. Ничего не хотелось и никого не надо. До уборной бы дойти.
Шубин заканчивал режиссерский сценарий. Ему требовалась помощь сценариста.
Стасик приходил к нему домой, поскольку Шубин жил неподалеку, пару остановок на троллейбусе.
Квартира была маленькая, однокомнатная. Шубин сделал из кухни спальню, а кухню засунул в прихожую.
По квартире можно было легко понять все пристрастия Шубы. Кроме секса, его, похоже, ничего не интересовало. Кровать занимала все пространство. Еды никакой и никогда. Он угощал Стасика самодельными сухарями и пломбиром за сорок восемь копеек. И сам ел это же самое.
Шуба подолгу говорил по телефону. Стасик ждал. Ему было скучно.
Шуба хотел, чтобы героиня фильма работала уборщицей в городском туалете и во время работы грезила наяву. Представляла себя кинозвездой.
Стасику казалось, что такая драматургия – киношка, дешевка и вчерашний день. Но не будет же Стасик воспитывать Шубу. Он уже большой мальчик, сорок лет. В этом возрасте сыновей в армию отправляют.
– Так чего? – спрашивает Шуба.
– А что ты хочешь?
– Плавный переход. Как из яви в сон, из сна в явь.
– Ну так и сделай.
– То есть… – не понимал Шуба.
– Ну вот она моет унитазы и засыпает, – советует Стасик.
– Над унитазом?
– Можно над раковиной. Или над ведром. Изображение затуманивается… Горящая люстра… Зал…
– Действительно… – удивляется Шуба. – Как это я не догадался…
Звонит телефон. Шуба берет трубку.
– Приезжай лучше ко мне, – говорит он. Слушает. – А ты надень теплую шапку.
Стасик догадывается: девушка вылезла из ванной и не хочет ехать с мокрой головой. Боится простудиться. Зовет к себе. А Шуба не хочет тратить деньги на такси. Не хочет вставать с дивана. Зазывает к себе.
– У меня есть для тебя сюрприз, – заманивает он.
Сюрприз – это сухари из черного хлеба и мороженое пломбир. Шуба – хитрый и выгадывает. Никакой любви, сплошное потребительство. Секс на халяву.
И что он, Стасик, здесь делает, в этой меблированной комнате…
– Я пойду. – Стасик встал.
Шуба закрыл трубку ладонью, девушка на том конце провода не должна слышать посторонних голосов, иначе она не приедет и впереди пустая ночь.
– Ты все понял, да? – спросил Стасик.
Шуба торопливо покивал головой: понял, понял, иди.
Стасик вышел на улицу. Решил пройтись до дома пешком. Продышаться. Зачем ему этот фильм? Этот хвост у лошади… Славы он не прибавит. Единственно, машина «Победа». Ну что ж, люди из-за денег моют туалеты. А он всего лишь сидит в обществе Шубы и ест черные сухари. Тоже работа. Работать не стыдно, стыдно воровать.
Стасик подходил к своему подъезду. От стены дома отделилась женская фигура. Это была Лара. Подкараулила. Выследила. Откуда-то узнала адрес.
– А что ты здесь делаешь? – растерялся Стасик.
Его охватили противоречивые чувства. Радость и страх. Беспокойство.
– Ты исчез, как сквозь землю провалился. Я подумала: может, ты заболел, попал в больницу? Но ведь и из больницы можно позвонить. Я ничего не понимаю. Я решила прийти и спросить. Ты меня бросил?
Стасик молчал. Она ждала.
– Понимаешь, Лара… У нас нет будущего. Я свою жизнь изменить не могу. А это значит, я просто ворую твое время. Ты молодая и еще можешь устроить свою жизнь. А я путаюсь у тебя под ногами…
– Ты меня любишь? – прямо спросила Лара.
– Это ничего не решает. Любовь – это не слова, это поступки. А поступка не будет.
– Но почему?
– Потому.
– Это не объяснение.
– Другого не будет.
– Значит, все?
Стасик молчал.
Лара повернулась и пошла. Стасику показалось, что это душа уходит от его тела. Удаляется. И сейчас исчезнет.
– Лара! – позвал он.
Она продолжала идти.
Он побежал следом, догнал, схватил за руку.
Она плакала молча.
– Лара, послушай…
– Ты все сказал, я все поняла. Я больше не буду стоять возле телефона и ждать звонка.
– Лара, ты должна меня понять. Я все время боюсь твою маму. Мне кажется, она позвонит и скажет: «Вы мерзавец. Я не позволю вам пользоваться моей дочерью, как дворовой девкой».
– Что за ерунда. При чем тут мама?
– Но ведь она знает о моем существовании…
– Ты дрожишь, – заметила Лара. – Ты замерз?
– Я давно замерз.
– Хочешь, зайдем ко мне. У меня сегодня жареная картошка с грибами. Простимся по-человечески.
– Я не пойду.
– Да не бойся. Просто так посидим.
Остановили такси. Доехали очень быстро.
Лара промыла соленые грибы в проточной воде, а потом поджарила их с лучком и картошкой. Кухня наполнилась восхитительными запахами. Стасик ел прямо со сковороды. Он ел вдохновенно, как если бы слушал хорошую музыку.
Лара смотрела на него, подперев по-бабьи щеку ладошкой. Стасику хотелось ее прижать, согреть. Стасик потянулся к ней руками, лицом, всем своим существом.
– Не надо, – грустно сказала Лара.
– Спать не будем, просто так полежим, – пообещал Стасик.
Они легли и какое-то время лежали просто так. У обоих было чувство, что после кораблекрушения их вынесло на берег. Под телом твердь. В легкие втекает свежий воздух, впереди жизнь, много-много дней, и какие бы они ни были – это все равно жизнь.
– Стах, – проговорила Лара.
– Так меня никто не звал… Красиво.
– Лучше, чем Стасик-тазик.
– Лучше.
Надо было вставать и идти домой, но не было ни сил, ни желания. И он остался на всю ночь. Успел подумать, что не позвонил Лиде и ничего не наврал. Но не хотелось звонить и врать. Не хотелось засорять пространство ложью. Хотелось дышать Ларой, правдой и любовью. И никаких примесей.
– Знаешь, какая у меня фамилия?
– Костин, – сказала Лара.
– Борщ.
– Что борщ? – не поняла Лара.
– Фамилия. Я пришел в редакцию, а редакторша говорит: «Вам надо взять псевдоним». Я удивился: какой еще псевдоним? А она: «У вас есть дети?» – «Сын. Костик». – «Вот и хорошо. Будете Костин. Станислав Костин. Борщ – это не серьезно». Я так и напечатался. А потом привык.
– Тебе идет, – сказала Лара. – Костин лучше, чем Борщ. Ты же не украинское блюдо.
Стасик не ответил. Желание захлестывало их, как волной. Противостоять было невозможно, да и бессмысленно.
Волной любви их снова смыло в океан, и главное счастье состояло в том, что никуда не надо торопиться. Так было, так есть, так будет. Как вселенная.
Две недели Лара выжидала. Надеялась, что Стасик передумает и вернется к ней в любом качестве. Не отрекаются, любя, как поется в песне. Но, оказывается, отрекаются, и еще как.
Стасик снова пропал. Лара не могла понять: как можно испытывать и демонстрировать такую страсть, а потом исчезнуть с концами. Был и нет. Как корова языком слизала.
Лара больше не стала его искать. Терпела. Решила начать новую жизнь и даже пошла в парикмахерскую, покрасила волосы на тон светлее.
Она сидела в парикмахерском кресле перед большим зеркалом, когда вдруг почувствовала дурноту и увидела в зеркале свое лицо – белое как стена. Заключительный аккорд любви – беременность. Как обычно. Но для Лары это было необычно. Первая беременность. И она решила ее сохранить, оставить ребенка. Бог послал – надо брать и благодарить. Спасибо тебе, Господи. Спасибо тебе, Стах…
