– Не удивительно ли, – сказал дьявол, – что я, сотни раз видевший тебя, первый в мире атеист, потому что не верю твоему замыслу?
– Гораздо удивительней, – ответил Бог, – что миллионы людей, никогда не видевшие меня, верят в меня, потому что поверили в мой замысел.
– А что, если ты терпишь меня, – вдруг спохватился дьявол, – чтобы в случае провала твоего замысла в конце веков все свалить на меня?
– Нет, – усмехнулся Бог, – хитрость – оружие слабых. Вообще, люди сильно преувеличили твое влияние, чтобы скрыть собственную порочность. Дьявол – оправдание ленивого духа. Твое влияние, конечно, есть, и я слежу за ним. И вообще, атеисты мне тоже нужны, чтобы верующие, глядя на них, беспрерывно уточняли мой замысел в своей жизни.
– Хорошо, – сказал дьявол несколько глумливо, – предположим, хотя я, конечно, этому не верю, все люди пошли за тобой и мир стал разумным и благополучным. Браво! Браво! Не скажут ли тогда люди: мы все лучшее взяли у Бога. Больше он нам не нужен. Мы теперь сильнее его, нас миллиарды, а он один.
– Этого не может быть, – возразил Бог, – это было бы нарушением первого закона нравственной динамики: сила, полученная людьми от Бога, не может быть равной источнику этой силы. Если они так подумают, снова воцарится хаос.
– Но мы говорим о далеком будущем, – не унимался дьявол, – а в сегодняшней жизни я замечал, что один голодный нередко побеждает трех сытых. Как быть с бедными людьми и даже странами?
– Это ты правильно заметил, – отвечал Бог, – у голодного при виде сытого утраивается ярость. Старая истина – сытым надо делиться с голодными. Сытых слишком много, и они стали наглядны. Раньше так не было. Пока не поздно – надо делиться.
– А твои возлюбленные люди, – напомнил дьявол, – с удовольствием говорят: деньги не пахнут! Так они и поделятся!
– Деньги и в самом деле не пахнут, когда они в вонючих руках, – ответил Бог. – Но я о чем-то другом говорил до этого. Напомни!
– Ты говорил, что знак твоего существования есть и на Земле, – напомнил дьявол.
– Да. Это совесть. Никакими земными причинами ее не объяснить.
– Но ведь люди могут думать и думают, – вставился дьявол, – что человек стал совестливым в результате эволюционного процесса.
– Это неразумно. В результате развития ума, возможность которого я же в них вложил, они стали смекалистей для облегчения собственной жизни. Но эта смекалистость их слишком далеко завела. Развитие ума было развитием выгоды, развитием удобства жизни. Тогда как совестливость – всегда земная невыгода, земное неудобство.
Совестливый человек жертвует постижимыми удобствами ради непостижимых удобств. Непостижимые удобства ему удобней! Поэтому совесть не могла быть следствием стремления к выгоде и земным удобствам. Совесть – это стыд передо мной, но многие люди еще недостаточно разумны, чтобы это понимать.
– Постой! А что, если совесть развивалась, хотя я, конечно, в это не верю, чтобы сохранить человека как вид. Конечно, смешно, но, может быть, это инстинкт самосохранения человечества?
– Совестливый человек и на необитаемом острове совестливый. Так что люди здесь ни при чем. Это стыд передо мной.
– А может человек покраснеть на необитаемом острове? – вдруг спросил дьявол.
– А зачем ему краснеть на необитаемом острове? – удивился Бог.
– Ну, например, если он захочет побаловаться с обезьянкой? – вкрадчиво сказал дьявол.
– А зачем ему баловаться с обезьяной, – еще больше удивился Бог, – чтобы угодить Дарвину?
– Вот именно, чтобы угодить Дарвину! – расхохотался дьявол. – Ох и знаток человеческих душ!
– Ты намекаешь на низ? – осторожно спросил Бог.
– Кто же тебе намекнет на низ, если не я? – весело ответил дьявол.
– Да, – сказал Бог, – низ человека ничем не отличается от низа обезьяны, и в этом Дарвин прав. Но человек стал человеком, когда я ему придал верх! И верх победит. Все живое тянется вверх! Без Бога человеку некуда расти! Он плющится!
– Нет! – возразил дьявол. – Низ оттянет! Карабкаться трудней, чем сползать!
– Придав человеку верх, я придал ему дух! – гордо сказал Бог. – А дух всегда тянется вверх! Сползает все, что потеряло дух! Главное – не терять дух! Ты думаешь, мне, Богу, легко было сохранить дух при виде всего, что творится на Земле?! Сколько раз я в отчаянии думал: а не начать ли все на другой планете?!
– Что же тебя удерживало?
– Долг перед людьми, которых я создал! – воскликнул Бог. – Как же я могу их оставить наедине с их глупостью? Я встряхивался и восставал духом!
– Но ты же сам сказал, что ты не вмешиваешься в дела людей, – напомнил дьявол.
– Да, я в их дела не вмешиваюсь, – согласился Бог. – Но ведь я же сказал, что совесть – это стыд передо мной. Перед кем же они будут стыдиться, если меня не будет? Но этот стыд передо мной человек нередко чувствует как стыд перед другим человеком. И это хорошо. Это ему должно напоминать: человек – мое подобие. Но самый сильный стыд человек испытывает ночью наедине со мной. Когда затихает мир, совесть слышней.
Из века в век человечеством обычно управляли бессовестные люди, и они заставляли людей убивать друг друга, чтобы возвысить самих себя.
– А почему не самые совестливые управляли человечеством? – спросил дьявол. – Они что, не работоспособные?
– Эта вечная драма, – печально сказал Бог. – Чтобы проникнуть во власть, надо пройти длинный вонючий коридор. Затаив дыхание, этот длинный коридор пройти невозможно, а дышать этим вонючим воздухом совестливый человек не может. Надо дождаться, чтобы народ стал достаточно совестливым, и тогда этот вонючий коридор исчезнет и самые совестливые придут к власти. Червивая вечность политики кончится.
– Но если совесть идет от тебя, надо полагать, ты всех людей снабдил равной дозой совести. Куда она потом подевалась у многих? Что-то здесь не стыкуется у тебя, – заметил дьявол.
– Вопрос сложен, – отвечал Бог. – Семена совести, которые я вкладываю в души людей, равноценны. Но неравноценна почва души, в которую ложится семя. Неравноценен разум людей, которые пытаются понять сигналы совести. Неравноценно окружение людей, с которых разум человека берет пример и тем самым то заглушает голос совести, то, наоборот, усиливает его.
– Если ты такое значение придаешь почве души, в которую вкладываешь зерно совести, разве не от тебя зависит изменить эту почву?
– Нет, это случайность рождения. Я ее не могу изменить. Сила моего замысла как раз состоит в том, чтобы из реальных, разных людей создать полноценное человечество, а не выдумывать искусственных людей. Для этого у меня достаточно ангелов. Я бы мог людей заменить ангелами, но это неинтересно, к тому же ангелы не размножаются. Совесть развивается в борьбе со злом, и будущее добра обеспечивается бдительной памятью о побежденном зле.
– Ну, а как ты относишься к коллективу? – вдруг спросил дьявол.
– Плохо. Коллектив не краснеет. Человек краснеет один. Всякий коллектив опускает мысль до уровня самых глупых.
– А почему люди склонны собираться в коллектив?
– Чтобы не краснеть. Они жаждут освободиться от бремени своей совести и передать ее вожаку.
– Ты хочешь сказать, что человек – это штучный товар?
– Я хочу сказать, что человек – это вообще не товар.
– Но почему-то его можно купить, – весело отозвался дьявол, – я в этом тысячи раз убеждался. Товар – деньги – товар. Что ты думаешь о Марксе? Его учение много шуму наделало в последнем столетии.
– Его учение ошибочно, – ответил Бог. – Если бы рабочий в глубине души отказывался разбогатеть, пока не разбогатеют все бедняки, классовое учение Маркса было бы правильным. А так как мы знаем, что такой психологии у рабочего нет, его учение вредно, оно озлобляет людей друг против друга. Маркс родил Ленина, Ленин родил Сталина, Сталин родил Гитлера, Гитлер родил Муссолини, Муссолини родил Франко…
– Наши захватили полмира! – не выдержал дьявол. – Скажи честно, это ты потом вмешался и все разрушил?
– Нет, – сказал Бог со скромной гордостью за человека, – тут люди сами проявили отвагу и ответственность.
– Вот ты все говоришь: совесть, совесть, – напомнил дьявол, – но ведь ясно, что человечество живет совсем другими страстями! А совесть… Так… Провинциальное воспоминание из времен твоего сына.
– Да, человечество в основном пока живет другими страстями. И бессовестность имеет почти полную власть. Но обрати внимание на одно обстоятельство: бессовестность пытается доказать, что она совестлива, а не совесть пытается доказать, что она бессовестна. Даже полная, абсолютная власть бессовестности не осмеливается прямо объявить о своей бессовестности. И так тысячелетия! Это грозная память о первозданном замысле моем, который я вложил в человека. Она когда-нибудь бурно прорвется! А ты не тоскуешь по совести?
– Той самой, которую ты забыл вложить в меня? – ехидно напомнил дьявол. – Ни малейшей тоски. Если б ты знал, скольких я соблазнил! Особенный кайф я испытываю, совращая людей с солидным общественным авторитетом. И как легко! Иногда даже хотелось сказать им: да посопротивляйтесь хоть немного моим соблазнам, тогда мне приятней будет вас совращать! Хотя не скрою, были люди, которых я не одолел. И, представь себе, я испытывал к ним уважение, но не за совесть, а за упрямство.
