…Он летел над свалкой, будто ястреб, высматривающий добычу. Как и положено ястребу, он видел мельчайшие подробности пейзажа, без труда различая с высоты, где транзистор, а где – диод. Ему была нужна радиолампа, та самая, со звездочкой, уж она-то не подведет. Ястреб Севка делал круги, приземлялся на кучи, рылся в них, только тщетно. Он вообще не мог схватить ни одной ценной детали: лапами нельзя, потом не сможешь приземлиться, а клювом не получается, из него все выскальзывает.
Требовался помощник. Ястреб крутил головой, однако свалка была безвидна и пуста. Или не совсем пуста? Ну, конечно, здесь черный мухобой! Почему-то не было никакого страха, Севка взмахнул крыльями и полетел туда, где маячила черная фигура. Подлетев, он уселся на рукав шинели, будто ручная охотничья птица, и начал просительно заглядывать в глаза. А глаз не видно! Одно черное пятно вместо лица, уголь, чистейший антрацит! Севка хотел было опять взмыть вверх, да лапы будто прилипли к шинели, не взлетишь!
– Вы меня съедите? – удивленно заклекотал (точнее, прочирикал) ястреб Севка.
В ответ раздался утробный хохот.
– Зачем ты мне нужен?! Тебя съест другое!
– Что другое?!
– То, что в тебе живет. И заставляет бегать на это кладбище, где отдают концы твои любимые железки!
– Тогда отпустите меня!
– А тебя никто не держит. Ты сам не хочешь отсюда улетать!
Ястреб Севка задумался:
– Верно, не хочу…
– Лампа, значит, нужна? – спросил мухобой.
– Очень нужна! – зачирикал Севка. – Позарез!
– Держи две, одна про запас.
Сунув руку в карман, черный извлек оттуда две лампы, которые тщетно искал Севка.
– Спасибо… Только как я их возьму?
– Как всегда. В карман положи, а то потеряешь.
Осмотрев себя, Севка поразился – он опять был пацаном! С сумкой, кусачками – в общем, такой, как раньше. А черный мухобой повернулся и двинулся к воротам. Севка смотрел вслед, ждал (все-таки ждал), что откроются створки, но черный то ли в щелку протиснулся, то ли проскочил сквозь стену.
Он очнулся, когда уже смеркалось. И тут же зашелся в кашле: в горле дико першило, будто внутри прошлись железной щеткой для очистки слесарных верстаков. Наверное, он наглотался ядовитого дыма – там же оплетки проводов горят, резина, краска…
– Кха! Кха-кха-кха! – выкашливал он смесь, от которой дико болела голова.
Выбросить все к чертям собачьим, и вон отсюда! Севка шарил по карманам, освобождаясь от набранного из жадности хлама, когда вдруг наткнулся на что-то гладкое. Раскрыв ладонь, он увидел две радиолампы. Нужной модификации, новенькие и такие чистенькие, что даже маркировка просматривалась…
Он долго стоял, тупо перекатывая в ладони вожделенные детали. Откуда они взялись? Было такое чувство, что их только что сняли с магазинной полки и выдали покупателю. Только здесь не магазин, и если сцапает охрана, потом доказывай, что не своровал лампы на заводе!
Отдаленный звук шагов заставил вздрогнуть. Опять человек без лица?! Или мужики в шинелях?! Севка спрятался за черный террикон, но не выдержал – пулей помчал по свалке, виляя между кучами. Судя по тяжелому буханью ног, за ним явно бежали. Впереди чернел лес, но буханье приближалось, и когда до спасения оставались считаные метры, его крепко схватили за плечо.
– Хорошо бегаешь, паршивец… – произнес знакомый хриплый голос.
– Не трогайте, дяденька! – заныл Севка, опускаясь на землю. – Я нашел это, на свалке!
– Чего нашел? – спросил тот же голос.
– Детали нашел…
– Для аппарата запрещенного?
Подняв глаза, он опешил – отец!
Тот стащил с головы берет, тяжело дыша и озирая усеянное железками пространство.
– Как вы ноги-то не переломаете?! А воняет тут… Ладно, показывай трофеи!
Он мельком взглянул на лампы, забрал их и, размахнувшись, зашвырнул в лесную чащу.
– Теперь домой.
– А-а…
– По дороге все объясню.
Как выяснилось, отца вызывали в милицию, интересовались «творчеством» сына. Говорили, мол, радиохулигана какого-то засекли, вроде в нашем дворе, а кто там главный изобретатель? Севка Рогов! Обыска, правда, пока не было, но могли явиться в любой момент, а тогда…
Отец говорил это на удивление ровным голосом, но Севка знал, что кроется за подчеркнуто спокойной интонацией. Когда пришли домой, отец сразу направился в его комнату и полез под кровать:
– Спрятал твой аппарат от греха подальше… – Он вытащил передатчик. – Эту штуку ищут?
Севка кивнул.
– Тогда клади в сумку и пошли на улицу.
Помойку во дворе полгода назад убрали, мусоровозка сама к ним приезжала, так что пришлось тащиться на пустырь за котельной. Отец прихватил лопату с коротким черенком и, когда добрались до цели, коротко приказал: копай! Вонзив лопату в песчаный грунт, Севка косил глазом на передатчик, вытащенный из сумки. Отец достал молоток, но сразу бить не стал – все-таки ценил сделанное руками.
Когда он нанес первый удар (не очень уверенно), Севка вздрогнул, прекратив копать. И тут же – второй удар! Раз от раза они делались ожесточеннее, вот и корпус разбит, и от деталей только брызги; казалось, отец лупил по головам врагов, на самом деле попадая в сына, который всхлипывал, размазывая слезы…
Отец успокоился, лишь когда «могилка» была засыпана. Утрамбовав образовавшийся холмик, он прижал Севкину голову к груди:
– Ладно, сын, не тужи. Мне тоже несладко. Воздуху не хватает, воздуху! А на твоей улице еще будет праздник. Про мою – не знаю, а на твоей будет, точно тебе говорю!
Лето, такое длинное и разное, катилось к финалу. Еще было жарко, в Пряже продолжали купаться, но впереди уже маячили ненавистные уроки, которые ведут скучные училки. Радовало лишь то, что в сентябре откроется станция юных техников, куда Севка наконец-то мог записаться – раньше не подходил по возрасту. Говорили, там не просто кружки технические, ребята серьезную аппаратуру собирают и право на выход в эфир имеют. В общем, как всегда: одиночка пропадает, побеждает кодла; но в эту «кодлу» Севка с удовольствием бы влился…
Однажды он увидел Лорку из окна: та бежала от Бродвея, в платье, почему-то заляпанном красным. Двор был пуст, летний выходной, все или на речке, или на дачах; только пенсионер Ходаков, набрав в авоську пустых бутылок, двигался в сторону пункта приема стеклотары. К нему Лорка и кинулась. Ходаков, покачиваясь (с утра был подшофе), внимал ей, а та бурно жестикулировала, указывая в сторону улицы. Когда пенсионер развел руками, мол, не могу помочь, Лорка побежала обратно. А спустя пару минут появилась с Гретой на руках. Она едва ее тащила, все ж таки овчарка, но главное, собака была в крови! Вся задняя часть была красноватого цвета, и лапы висели безвольно, вроде как парализованные…
Первым желанием было: броситься вниз, чтобы помочь. Собственно, он и бросился, даже дверь в квартиру забыл закрыть. По дороге вспомнил, вернулся и запер на два оборота ключа. После чего уже не побежал вниз, а медленно пошел, чтобы на выходе из подъезда остановиться. Не иначе, собака угодила под машину. Или под мотоцикл, но в любом случае дело швах, наверняка лапы размолотило в труху. А тогда зачем ее таскать? И еще эта ужасная кровища, переломанные кости… Когда он представил белые кости, торчащие из рваных ран, ему сделалось дурно, даже рвотный позыв почувствовал.
Он вышел во двор, но Лорки уже не было. Вроде как прогуливаясь, Севка бросил взгляд на ее окна, подумал и направился к станции юных техников.
Они встретились во дворе через пару дней. Как выяснилось, Лорка притащила Грету домой, перевязала, потом сама понесла в ветеринарку. Но о том, что был свидетелем, Севка не сказал. Он лучше сделает ей чего-нибудь, может, протез какой-нибудь собачий. А что? Трудовик Сергеич ходит с протезом, причем много лет, почему собаке не ходить с искусственной лапой?
– Ладно, мне в лечебницу надо, – сказала Лорка.
– А как там… Ну, дела?
– Сегодня вторую операцию делают.
– Понятно…
Он мог бы сходить вместе с ней, но не решился. А спустя пару дней узнал, что собака не проснулась после очередного наркоза. Ее похоронили на даче, и Севку, по счастью, на собачьи похороны не пригласили. Он вообще пугался всего, что связано со смертью. Помнится, когда умирала бабушка, он, второклассник, убегал из дому и шатался на улице до позднего вечера, лишь бы не видеть пергаментной кожи, открытого рта, из которого вырывается частое (и несвежее) дыхание, не чувствовать запахов тела, которое заживо разлагалось…
А Лорка, интересно, смогла бы такое вытерпеть? Судя по всему, смогла бы. Но тогда получалось, что Лорка какая-то другая, она может то, чего не может Севка, и от осознания этого на душе делалось неуютно. За лето она вообще стала другой. Разница в росте (не в Севкину пользу) сделалась очевидной; и округлости стали видны невооруженным глазом, так что не верилось, что всего лишь в мае с этой девицей они лазили через забор на завод. Заканчивалось последнее лето детства, чтобы спустя месяц окончательно кануть в прошлое…
