– А вы всё так же любите звонкие образы… Кстати, как ваш крюк, позвольте спросить, выдержал? – в пику ему вспомнил Бен.
– Неловко даже отвечать, Алексей Борисович, ну что с ним станется… С такого крюка не соскакивают. Вы вот, например, к нам вернулись, хоть и зарекались не иметь больше с нами дел. Почти библейский сюжет – возвращение блудного сына. Согласитесь, это дорогого стоит. Я рад. Даже несмотря на то, что ваше неожиданное появление слегка изменило мои виды на сегодняшнее заседание, – секретарь генсовета скользнул взглядом по спине уходящего вместе с Лизой Руморева и повторил: – Рад, что вы присоединились к нам.
– Вы, как всегда, хорошо информированы, – вежливо улыбаясь, ответил Бен. – Но вы ошибаетесь, я не занимаюсь политикой.
– Да-да-да, бизнес и ничего личного… Я это много раз слышал по разным поводам. Но кому, как не вам, знать, что если не вы занимаетесь политикой, то она занимается вами. Согласитесь, десять лет назад ничто не предвещало вашего заявления о приёме в партию. Я вам больше скажу, сегодня ваши мотивы понятны и лично у меня вызывают только уважение, ведь здесь нет эмоций, есть расчёт, и это ваш осознанный выбор… Удачи вам, Алексей Борисович, уверен, у вас всё теперь получится, – прощаясь, он протянул Бену руку и чуть заметно усмехнулся: – Как бы ни сложились ваши отношения с Руморевым, можете обращаться ко мне напрямую по любым вопросам, ведь нам с вами есть что вспомнить…
Осень 1999 года– Бомба, говоришь? – улыбнулся Барышев, прикуривая очередную сигарету. Были они с ответственным секретарём «Аргументов» на короткой ноге и потому время от времени дымили у того в кабинете. – Ну бомба так бомба, я рад. Скажи, Игорь, когда на полосу ставить будешь? В какой номер, в следующий?
– Да ты что, конечно, в этот! Такой матерьялище… – в который уже раз многозначительно закивал Шатров. – Звякни сегодня вечерком, скажу, на какой полосе стоять будет.
Вот это его «звякни вечерком» особого оптимизма и не вселяло. Неплохой он был журналист когда-то, этот Шатров. А начальник из него вышел так себе – говорил много, но обещал всегда больше, чем мог сделать. Потому-то, хорошо зная его, особо в похвалы Алексей не вслушивался, пытаясь понять, что с текстом дальше будет. Ибо было предчувствие какое-то нехорошее на этот счёт. Когда вернулся из командировки в Ботлих, позвонил первым делом заместителю главного редактора Крупенину, отчитался-доложился, о чём писать собирался. Однако энтузиазма, к своему удивлению, не встретил.
– Опять армию с дерьмом мешаем, – неожиданно бросил в трубку замредактора, – не с руки в самом начале военной кампании, сколько можно-то…
– Чего сколько можно? – удивившись, переспросил Алексей.
– Не понимаешь, что ли, своих-то зачем мочить? – гнул Крупенин.
– Да своих уже замочили! Свои же и замочили! – оторопел Барышев, услышав такое от газетного начальства.
– Не понимаешь… – надолго замолчало в трубке начальство. – Ладно, пиши, там посмотрим…
Вот и пытался Алексей теперь угадать за славословием Шатрова дальнейшую судьбу материала, который послал одновременно и замредактора, и ответсеку, но, судя по восторгу последнего, пока вроде всё шло, как обычно, гладко.
До Останкино из редакции добрался он на удивление споро. Двигалось Садовое кольцо, не стоял проспект Мира, и даже на Рижской, у неудобных съездов-выездов на путепровод, не было обычных для этого времени пробок. И хотя выехал Алексей в самый что ни на есть час пик, уже через полчаса парковался у дома.
Его шестнадцатиэтажная монолитная высотка на Аргуновской выглядела небольшой приземистой коробочкой на фоне пронзающей небо Останкинской телебашни. Уже больше трёх лет он тут жил. Снимал квартиру на одиннадцатом этаже, куда по ночам удивительным образом заглядывала башня, подмигивая разноцветными огнями. Понятное дело, он всё это придумал. Придумал для Лизки в ту первую ночь, когда она наконец у него осталась. И таким необычайно красивым казался тогда этот образ – кровать с видом на башню, – что весь остаток ночи не давал им уснуть…
А через несколько недель она улетела, так и не пообещав вернуться, потому как Лизавета слишком активная и лёгкая на подъём барышня. Успешный рекламист, она закончила бизнес-школу Финансовой академии при Правительстве, и, получив диплом МВА, уволилась из «Аргументов» и улетела на стажировку в Америку по какой-то межправительственной программе в одно небольшое, но очень известное рекламное агентство. Конечно же, Алексей тоже поддержал эту идею. Не было ведь других вариантов. Лизавета – человек мира. Склонность к языкам, любовь к путешествиям – для неё давно не существовало границ, и она легко бежала по жизни, боясь остановиться. Они и расстались без надрыва, во всяком случае, внешне это никак не проявилось. Но ещё долго он вспоминал её, когда засыпал один на этой кровати с видом на башню.
У него всегда так было: старался как можно дольше сохранить в себе образ любимой женщины, все воспоминания, прикосновения, запахи… всё-всё, пока жадная до мелочей память не застирывала чувства добела, снова и снова запуская одну и ту же пластинку…
О том, что надо звонить Шатрову, ему, вопреки всякой логике, напомнил пустой холодильник. Но Шатров трубку не взял. Не ответил он на звонок и через полчаса, и через час. Лёшке была хорошо знакома эта особенность ответсека: тот удивительным образом умудрялся пропадать, когда был особенно нужен. Как-то, ещё на заре их знакомства, Шатров таким образом сорвал ему одно расследование, которое сам и попросил провести. И хотя после Игорь извинялся, обещал не использовать больше втёмную в каких-то своих редакционных играх, но урок тогда Алексей получил хороший. Потому и не суетился сейчас.
Много позже узнал, что из-за текста его было сломано немало копий, уж слишком жёстким он вышел. Мнения заместителей главного редактора разделились на диаметрально противоположные, Шатров же, как всегда, перемолчал в ожидании, чья возьмёт верх. Поэтому оставили всё на суд главного. Старцев же Вячеслав Андреевич, главный редактор, очень удивился всему этому сыр-бору и, не раздумывая, поставил текст в ближайший номер газеты, лишь изменив заголовок, после чего снова укатил в Париж слушать оперу (последнее время это занятие нравилось Старцеву гораздо больше, чем газетоделание).
Это был триумф. Признаться, давно Алексей не получал такого яркого послевкусия от своих текстов. В тот же день, как вышла газета, главком военно-воздушных сил собрал пресс-конференцию, на которой заявил, что всё написанное в «Аргументах» – ложь до последнего слова.
Все федеральные телеканалы показали одну и ту же картинку – истерично размахивающий газетой (общий план), грозно тычущий пальцем в заголовок (крупный план) генерал от авиации, обвиняющий автора (Алексея то бишь!) в том, что он продался боевикам и сознательно порочит армию.
Эхо было громкое. Тем более что с таким же опровержением выступил и генерал-полковник Казанцин. Тема гибели спецназа неделю не сходила с экранов. А Лёшка лишь переключал новости с канала на канал и радовался реакции всех этих с трудом подбирающих слова от злости генералов. Ему казалось, что он получил наконец свой высший журналистский орден. А ещё ему казалось тогда, что он победил, назвав виновных, что помог тем, кто выжил, и не дал забыть тех, кто погиб. Ему так казалось…
* * *
– На-ка вот, почитай, – порывшись для вида в бумагах, Шатров взял ту, что лежала сверху, и протянул ему, – почитай, что про тебя в министерстве обороны думают.
– Я уже неделю по ящику слушаю, что они обо мне думают, – усмехнулся Алексей, – или с каких-то пор наш генералитет преуспел в эпистолярном жанре? Сомневаюсь сильно, что есть хоть что-то, чего я от них ещё не слышал.
– Нет, ты почитай-почитай, – настаивал Шатров, – не дураки они, чтобы в телевизоре свои козыри раскрывать. Тут, судя по всему, серьёзная каша заваривается, – сделал он многозначительный вывод.
– Ну ладно, что тут? – взяв претензию министерства обороны, Алексей стал бегло читать текст, вслух комментируя отдельные пассажи: – «Журналист Барышев исказил…», тра-та-та, «…не проверил… переврал…», бла-бла-бла… Ну это мы уже слышали, что дальше? Ага! Вот они, козыри-то: «…фактически внутренние войска неорганизованно отступали. Ситуация была близка к критической…» Ух ты, какие откровения! Та-а-а-к… «…Казанцин принял решение прибыть на передний край…» Во как! «Казанцин лично останавливал бегущие в беспорядке подразделения внутренних войск…» Так он у нас герой, оказывается? «Казанцин лично уточнял им новую задачу, пытаясь направить остатки подразделений внутренних войск на блокирование боевиков, личным примером останавливая бегущих…» Точно, герой, только Звезды не хватает. «…лично отправил два парашютно-десантных взвода на помощь раненым…» Ну всё ясно, Казанцина к званию Героя России готовят…
