– Он считает тебя виноватым перед ним. Не знаю, так это или нет. Думаю, что не так.
– Ага, – сказал Гриб, ставя ногу на скаммель и кладя подбородок на колено. – Чем же это я перед ним провинился?
– Когда мы с ним давеча говорили, сказал он мне, передай, мол, Грибу, что коли не исправит он того, что совершил, в самое скорое время, то обидит меня кровно, и не будет ему милости моей. Так и сказал.
Гриб пожал плечами.
– Что ж я такого сделал князю, не возьму в толк. Ты не врешь ли, милый человек?
– Зачем мне врать, посуди? Меня князь попросил к тебе придти и сказать все это тебе. Я у него на службе не состою, согласился просто потому, что несложно это – зайти. Мы просто по пути заглянули с братом Арсением. Брат Арсений дал обет молчания, и идем мы на паломничество, и князь об этом знает. Он спросил – каким путем идете? Я ему сказал – через Черешенный Бугор. Ага, говорит князь, так вы зайдите тогда к Грибу.
– Это все хорошо. А вот ты скажи мне, монах, что же я такого князю-то сделал, что он гневается?
– Уж не знаю, Гриб. А только грозит князь, что если не будет ему ответа от тебя скорого, то продаст он тебя … стыдно сказать … греку какому-нибудь, чтобы пристроил он тебя по прибытии в Константинополь … стыдно сказать … на галеру. Закуют в цепи, веслом махать следующие пять лет.
Глаза Гриба сверкнули. Он выпрямил спину.
– Ты не забывайся, княжий прихвостень!
– Сердится он, только и всего, – сказал Хелье, отмахиваясь. – Не думай, ничего такого не собирается он предпринимать. Но все-таки, наверное, нужно тебе что-то сделать, как-то исправить положение.
– Ты, монах, не говори, чего не знаешь. Ты не рассуждай. Ты прямо мне толкуй – что за вину мне князь приращивает, что ему нужно от меня?
– Не знаю я! – сказал Хелье, разводя руками от досады. – Что-то ты натворил такое, очень, видать, неладное. Может, украли что люди твои, не спросясь. Может, сына какого-нибудь воеводы похитили. Откуда мне знать, что в Новгороде происходит. Я не бирич и не купеческая жена, сплетнями не интересуюсь, пребываю в полном неведении. Я тебе сказал, а уж твое дело – исправлять.
– Да не знаю я, что исправлять! Ничего такого особенного не произошло за последний месяц.
– Может, кто другой чего натворил, а на тебя напраслина?
– Другой? … – Гриб посмотрел в сторону и подумал немного. – Разве что … да … Свистун к нам прибыл в Новгород. Может, он?
– А кто такой Свистун?
– Ну уж нет. Не поверю я, монах, что ты не знаешь, кто такой Свистун.
Хелье пожал плечами.
– Да что ты скоморошничаешь тут передо мной? Свистун. Свистун Киевский. Приехал в Новгород. Недавно.
– Не знаю я никакого Свистуна, – сказал Хелье совершенно искренне.
– Свистуна не знаешь?
– Нет.
– Либо ты врешь не очень складно, либо вы, монахи, и вправду не от мира сего. Свистун. Самый знаменитый разбойник и на Руси, и в Земле Новгородской, да и у поляков его знают.
А может Свистун мне его и подослал, этого сопляка в монашеской робе, подумал Гриб. Узнать как и что. А то и свалить что-нибудь на меня. Не просто так он в Новгород явился, замышляет что-то. Попробуем монаха поймать на слове.
– Ты вот что, монах, – сказал он. – Ты как пойдешь в Рюриков Заслон, так ты там и объясни про меня, мол, не знаю ничего, ни в чем участвовать не хочу.
– Рюриков Заслон? Это где же?
– Ну вот что, – рассердился Гриб. – Ты мне голову-то не морочь! Ты мне еще скажи, что не знаешь, где детинец находится!
– Где детинец – знаю.
– Зачем Свистун к нам пожаловал – это не мое дело. Я ему не судья. Но и помогать ему не буду, и пусть об этом знают – и он сам, и князь, и посадник.
В дверь стукнули три раза.
– Поди к лешему! – крикнул Гриб.
В помещение быстро вошел ужасно неприятного вида человек и вороватой рысью, боком, приблизился к Грибу.
– Не гневись, кормилец, – сказал он ему подхалимским тоном, косясь на монахов. – Очень важные слова скажу я тебе сейчас.
Он наклонился к уху Гриба и зашептал.
Выслушав важные слова, Гриб некоторое время размышлял, после чего поманил подхалима к себе и быстро сказал ему что-то на ухо. Подхалим поклонился и, так же как прежде косясь на монахов, боком выбежал из помещения.
Гриб уселся поудобнее на скаммеле, поставил локоть на колено, сжал кулак, и положил на него подбородок. Некоторое время он смотрел на Хелье, а потом перевел взгляд на Любаву.
– Это хорошо, что вы ко мне пришли, – сказал он. – Если бы вас поймали на улице, беда бы приключилась. А так все будет очень даже … э…
– Безбедно, – подсказал Хелье.
– Обет молчания – это очень удобно, – продолжал Гриб. – Не знаю, правда, как к нему отнесется посадник наш Константин … или Ньорор, предводитель варангских наемников … ну, может уговорят нарушить обет. Ах, да, Хелье … тебя ведь Хелье зовут? Противное какое имя. Польское, небось?
– Датское, – ответил Хелье.
Что он плетет, листья шуршащие, думал он, отвязывая бечевку, удерживающую сверд под робой в вертикальном положении. Откуда ему знать, зачем Любава понадобилась Ньорору. А Житнику-то она вообще ни к чему. Или к чему?
– Ну вот, датское. Дурной народ вы, датчане.
– Я не датчанин.
– Помолчи, дружок. Тебе сейчас полезнее всего помолчать. Потому как ты невелика птица, и за тебя мне никто медяшки ржавой не даст. Это спутник твой, то бишь спутница, которую беречь нужно, за нее награда обещана. А тебя можно и в расход. Ты просто сопровождающий.
– Кому именно обещана награда и кем? – спросил Хелье.
– Ага, – сказал Гриб. – Вижу, и ты не чужд корысти! Все мы, люди, одинаковы. А только не всем награду предлагают, а только тем, кто может ее заслужить.
– То есть, именно к тебе приходили люди Ньорора … и Житника?
– Не знаю, кто такой Житник. Но, да, приходили, конечно. В Новгороде кого сыскать – это лучше моих людей не найдешь. Все знают, везде бывают.
– Как Эрик Рауде, – подсказал Хелье.
– А?
– Нет, это я так просто.
За дверью раздались шаги многих ног. В помещение вошли сразу несколько мужчин и одна женщина совершенно зверского вида, простоволосая, в богатой, явно не ею самой и не для нее купленной, одежде.
Гриб лениво повернул к ним голову, разжал кулак, нехотя вытянул указательный палец и указал им, пальцем, на то место, где только что наличествовали двое монахов. Пришедшие завертели головами. Повернув голову обратно, Гриб вместо двух монахов увидел только одного. Те из пришедших, у кого реакция была лучше, вознамерились было метнуться – не к монаху, но к Грибу, что его неприятно поразило – и остановились.
– Стойте, будто вас к осине привязали, – сказал голос Хелье над ухом Гриба.
В этот момент Гриб почувствовал жгучую боль на шее, справа от кадыка.
– Не двигайся, – сказал Хелье.
– Ты … ты мне, хорла, горло порезал! Ты знаешь, что я с тобой за это сделаю?
– Темно тут, – сказал Хелье. – Не видно ничего. Был бы сегодня солнечный день, я бы так не спешил. Но ты уж не двигайся, а то ведь всерьез порежу. Как это в баяновой саге поется? … Впрочем, не помню.
Зверского вида женщина вдруг взвизгнула и отпрыгнула от Любавы, которую собиралась взять в захват.
– Скажи им, – сказал Хелье.
– Не двигайтесь, – приказал Гриб.
– А не найдется ли у вас, люди добрые, веревки покрепче? Вон ты вот, – Хелье безошибочно определил человека с веревкой. – Ну-ка, кидай ее сюда. Мне под ноги. Не сходя с места.
Локтей восемь вервия, свернутого в бундль, хлопнулось у ног Хелье.
– Теперь ступайте вон, – сказал спаситель Любавы. – Ступайте, ступайте … – Напрягши память, он вспомнил не очень понятное ему киевское выражение. – Нечего тут.
Его поняли.
Как только лихие люди оставили помещение и встали за дверью, готовые ворваться в любой момент, Хелье кивнул Любаве. Та, чувствуя себя свободнее, чем раньше, откинула капюшон.
– Подними веревку. Иди сюда. Гриб, руки за спину заложи, будто прохаживаешься после обеда с важным видом. Быстрее.
Из надреза на шее у Гриба текла на рубаху кровь. Любава, уяснив положение, начала связывать ему руки.
– Туже, – сказал Хелье. – Чай не гашником подпоясываешься. Еще туже. Узел сделай. Хорошо. Где там у тебя нож. Приставь ему к горлу.
Стянув монашью робу через голову, Хелье вложил в ножны сверд и продолжил там, где Любава оставила работу – обмотав руки Гриба от запястий до локтей, он быстро соорудил несколько замысловатых гаммеллюндских узлов.
– Вставай, – сказал он.
– Что это ты задумал? – спросил Гриб, оглядывая запачканную кровью рубаху.
– Не волнуйся, все не так плохо, – заверил его Хелье. – Кровь я тебе остановлю. Да и не умирают от таких царапин. Лезем в окно. Любава, подбери мою робу, пригодится.
Хелье скользнул в окно, держа Гриба за рубаху. Гриб подумал, не метнуться ли в сторону, но почувствовал, что сзади к спине ему приставили нож. Пришлось перекидывать ногу через подоконник.
