Конь чувствовал каждое движения седока, угадывал малейшие его желания, намерения.
Чуть отводил голову в сторону, когда видел боковым зрением револьвер хозяина. Из галопа тот час переходил на резвую, размашистую рысь, не сбавляя скорости. Мах его продолжал быть мощным, но уже становился предельно ровным, без излишних рывков, дающий возможность всаднику хорошо прицелиться.
Прижимал уши, если между ними на голову ложился ствол кавалерийской винтовки, направляя себя именно туда, в какую сторону было касание ствола. Выстрела не пугался, потому, как был заранее приучен к нему и ждал его после прикосновения оружия.
Но уж когда всадник обнажал саблю, Мальчик одному ему ведомым чутьём определял противника, выбирал его сам и смело бросался в бой! В этом ему полностью и безоговорочно доверял эскадронный Аверин.
Во время схватки конь кидался на врага, сбивал грудью лошадь противника, бил её копытами передних ног. Но чаще всего хватал вражеского всадника зубами, стаскивал с седла. А то и сильным, неожиданным движением головы сбрасывал его на землю. Противник в пылу боя интуитивно всё внимание заостряет на всаднике, а тут конь проявляет вдруг такие бойцовские качества! Ротмистру только и оставалось грамотно пользоваться саблей или стрелковым оружием.
Иногда нарывались на достойных противников, о чём свидетельствуют не один шрам от удара саблей на его шкуре, да и полковой ветеринар не единожды извлекал из тела боевого коня вражеские пули. И всаднику доставалось сполна. Однако, Господь миловал, из боя выходили живыми. Пока… Что будет сегодня, вот сейчас – одному Богу ведомо…
Красные нагоняли. Всё явственней слышен топот погони, всё неотвратимей ощущалось приближение трагической развязки. Всё труднее и труднее Мальчику удерживать темп, всё тяжелее и тяжелее выбрасывать ноги, всё сильнее и сильнее боль под лопаткой правой передней ноги, всё меньше и меньше остаётся лошадиных сил…
– Варенька, Варенька приехала! – шестилетний Серёжка вбежал в мамину спальню, запрыгал на одной ножке. – Мама! Мама! Варенька приехала! Сестричка моя любимая приехала! Вот что она мне привезла! – ребёнок гордо размахивал игрушечной сабелькой, с завидным мастерством для своего возраста поражал невидимого противника.
Хозяйка имения Евгения Станиславовна Аверина отложила в сторону книгу, не забыв ещё раз взглянуть на номер страницы: она не любила закладок, а уж загибать листы тем более не любила.
Барыня ожидала приезда дочери из Смоленска именно сегодня – 11 июня 1918 года. Накануне Варенька умудрилась переправить записку с оказией: почта так и не наладила работу к этому времени.
В записке она поведала, что задержится в кавалерийском полку у брата Алёши.
После октябрьского переворота семнадцатого года Алексей съехал с квартиры на окраине уездного городка, поселился в гарнизоне в казармах. В городе стало небезопасно для командиров: были случаи, когда неизвестные нападали на военных, особенно офицеров, избивали, разоружали их, а то и убивали. Применять оружие по обывателям в таких случаях категорически запрещало полковое начальство, но и жить так дальше было нельзя.
Ещё с зимы гарнизон в уездном городке не принял предложение новых властей о переходе на их сторону, оставался преданным воинскому долгу, военной присяге, Временному правительству. Красные несколько раз грозились силой овладеть гарнизоном, разоружить кавалерийский полк, но после длительных и безуспешных переговоров отступали. Правда, несколько служивых из нижних чинов перешли на сторону красных, но это количество – восемь человек – не сказалось на боеготовности и боевых возможностях кавалерийского полка.
Пока здравый смысл преобладал в переговорах, всё заканчивалось миром, до оружия дело не доходило. Пока фуража для лошадей и продовольствия для личного состава хватало – склады были забиты ещё с осени прошлого года, однако офицерский состав внимательно следил за событиями в стране, и прекрасно понимал, что оставаться и дальше в стороне им не удастся. Когда-то надо будет принимать решение, определяться… Тем более по всей России начиналась война против советской власти.
Варвара соскучилась по братцу, вот и навестила, чтобы погостить недельку-другую. И уже из уездного городка выехала домой в имение сегодняшним утром. Дорога-то не длинная: каких-то пятнадцать вёрст. И подводы попутные ходят очень часто, однако управляющий имением Генрих Иоаннович Кресс взял инициативу в свои руки и ещё рано по утру выслал в уезд бричку на резиновом ходу с младшим конюхом Иваном Кузьминым. Проследил, чтобы на конюшне запрягли резвого, быстрого на ногу, выносливого, но спокойного нравом Беркута.
– Вот ещё чего не хватало: чтобы молодая барыня добиралась до родительского дома с оказией?! Побойтесь Бога, Евгения Станиславовна, – незлобиво укорял хозяйку пожилой немец. – И прошу не забывать, в какое неспокойное время живём. А вы так с ребёнком… У нас, русских, забота о детях и стариках в крови. А уж о такой прелести, как наша красавица и умница Варенька – сам Бог велел.
– Ну-ну, – улыбнулась барыня, и добавила с легкой иронией:
– Особенно у вас – русских, Генрих Иоаннович.
– Сколько можно просить, Евгения Станиславовна? – обиженно произнёс управляющий. – Зовите меня Геннадий Иванович! Покойный Илья Васильевич так и обращался ко мне, царствие ему небесное. За что я и был предан вам вот какой десяток лет. И отец мой, и дедушка на совесть трудились управляющими во благо Авериных. А уж как я обожал Илью Васильевича… Как сына родного! Вот как! И к вам так же… А вы всё норовите с самых первых дней появления в этой семье оскорбить и унизить меня.
– Будет вам, Генрих Иоаннович, – отмахнулась в очередной раз барыня. – Вы, право, как девица на выданье: шуток не понимаете. Я это любя, с уважением… Так и быть: отправляйте экипаж за Варенькой. Только проследите, чтобы всё было по-немецки правильно. Да чтобы не напутали по-русски, как это уже не раз бывало у нас. И ещё: пусть кучер возьмёт кого-нибудь в помощь. Вдруг новые хозяева жизни на возок и коня позарятся…
– Не извольте сомневаться, Евгения Станиславовна, – управляющий отвесил еле заметный поклон, направился в людскую.
Вот и получилось всё по-немецки правильно: прибыла доченька.
– Слава тебе, Господи, – барыня на ходу осенила себя крестным знамением, слегка качнула головой в сторону иконы Божьей Матери, что висела в углу спальни, поспешила к выходу.
Прислуга уже тащила в дом чемоданы с вещами дочери, сама Варенька кружила на руках младшего брата Серёжу.
– Будет, будет тебе, Варвара! – Евгения Станиславовна придала голосу строгие нотки. – Не забывай, милая моя, что ты – девица, будущая мать. Помни о своём женском, материнском предназначении. Поставь этого недоросля! Не надорвись!
– Ма-а-а-ма-а-а! – дочь уже повисла на шее матери, целуя её, успевая восклицать:
– Как я рада! Как я рада, что вижу вас всех, нашу деревеньку! Тебя, моя милая-премилая мамочка!
– Ох, и подхалим же ты, Варвара, – незлобиво, больше по привычке, наигранно-строго бранилась, выговаривала дочери мать, ощущая внутри себя привычный прилив нежности к ребёнку: глаза увлажнились, перехватывало дыхание.
– Ты знаешь, – Варенька взяла маму под руку, направились в дом, – у Алексея в гарнизоне ужасные новости, – доверительно заговорила девушка.
– Что так? С Алёшей что-то? – вздрогнула Евгения Станиславовна, напряглась вдруг, почувствовав неладное, остановилась, с волнением ждала продолжения разговора.
– Нет-нет! Что ты! – постаралась успокоить маму дочь. – У него всё хорошо. Просто красные предъявили гарнизону ультиматум: сегодня к вечеру сложить оружие и подчиниться новой власти. В противном случае возьмут его штурмом. Вокруг уже стоят воинские части красноармейцев, я видела даже несколько пушек.
– Да-а-а, – барыня тяжело вздохнула. – По всем данным, нашему покою тоже приходит конец, – обречёно взмахнула рукой, прошла в дом, крикнула прислуге:
– Подготовьте барышне умыться с дороги!
Имение Авериных стояло на отшибе. Сама деревня Дубовка вытянулась вдоль небольшой, мелкой и узкой речушки Пескарихи, огородами почти примыкая к её берегу. Барское подворье вместе с пристройками, помещением для прислуги стояло у искусственного пруда с широкой земляной дамбой, что отгородила пруд от речки, почти полностью окружив водоём. Молодые дубки вновь заложенного парка только-только входили в силу, сиротливо ютились на южной стороне пруда рядом с кузницей. Сама дубовая роща начиналась на той окраине деревне, постепенно смешиваясь сначала с берёзами, а потом уж за выпасами терялась в сосновом бору.
События, происходящие за пределами Дубовки, будто и не касались ни самой деревни, ни бар Авериных: всё было тихо, рутинно, как и было до этого вот уже не один десяток лет. Разве что в четырнадцатом году призвали на фронт дюжину мужчин. И то к началу этого года последние из них уже вернулись обратно, пришли с войны. Двое – раненые, трое – травленые газами. Ещё двое лежат где-то в Смоленске в госпитале. А на троих пришли похоронки. Иван Кузьмин и Сашка Попов появились в деревне первыми, живыми и здоровыми, но при оружии.
