– Да!
– С кем?
– С ветром.
– Врун.
Я не обиделся. Я не лгун, не обманщик. Я врун – меня целовал ветер.
Любое семечко – поцелуй.
Оно из губ кожуры, из языка ядрышка.
Люди по весне семенами землю целуют.
Я тогда нецелованным ходил. Товарищ по парте попросил под лавкой посидеть во дворе, подежурить. Сильно ему узнать хотелось, целуется девчонка, по которой он вздыхает, или просто дружит. Лежал, лежал и дождался. Сели. Молчали долго, потом шуршание пошло. Что оно означать могло, из-за задниц не было видно.
Если бы лето стояло, – а по осени на боку зябко. Поскуливать от холода стал. Мне бутерброд в щель сунули с колбасой – докторской. Я его в карман как вещественное доказательство. Слышу, заворковали голубки́.
– Съест или нет?
– Съест и спасибо не скажет.
Ну, думаю, враки, на спасибо сил у меня хватит. Разбежались как миленькие от волшебного слова. Выбрался из-под лавки и пошел к другу результаты докладывать.
– Ну, говори скорее, что там?
– Всё нормально.
– Что нормально, целуются или нет?
– Вот просили тебе передать.
…Настоящие друзья познаются в беде. Бутерброд поделили. Хлеб достался ему, колбаса – мне.
– А кто Царь слов?
– Поцелуй.
Гумилёва большевики пытали долго. Им нестерпимо хотелось понять, почему тот поэзию ставит выше марксизма. Они попросили его показать путь, по которому поэзия к Богу ведет.
– Я еще и сам до конца не прошел, но если позволите, то попытаюсь.
Позволили. И отправился он туда, но к большевикам не вернулся.
Вы спросите: а поцелуй? Поцелуем пуля была.
– Молчание высоко сто́ит.
– А как высоко?
– Оно, брат ты мой, на высоте поцелуя испокон веков царствует.
Они не виделись почти вечность. Между ними две жизни возвели стену. Встретились случайно. Поискали слов – и не нашли. Ветер подтолкнул в одну сторону.
Сделали пару неуверенных шагов на ощупь. Решение созрело одновременно. Дальше – вместе. Шли нога в ногу, как на параде, пора хотя бы улыбнуться, но у губ на улыбку сил не наскреблось. Уперлись в обледенелое крыльцо. Домофон ответил им согласием. Прихожая хрущевки на третьего не проектировалась, до дивана в комнате рукой подать, там простыня-самобранка, без ушей подушек, оскорбительно белая от отсутствия одеяла. Обнажались, как две осени на спортивной арене. Победила она. Он сдался, припал головой к ее коленям.
Она ждала оправданий, клятв, упреков. А на него навалилось счастье из поцелуев. Он шел ими по ней, как по земле обетованной, с каждым поцелуем принимая тело ее как утраченную, забытую им родину.
Между грудей губы споткнулись о кулон, хотели было обойти, оскалились, сорвали и двинулись дальше – к шее, с которой открывался самый трудный участок – тропа к ее губам. Губы в губы – это как гимн, всё на свои места ставит. Когда оставался всего лишь шаг, она впервые за все это время разжала губы: «Скажи, у вас чукчи едят сырое мясо?»
Он не нашел ответа, стал спускаться к коленям, поскользнулся на шее, свалился к ключице, закашлялся, груди обошел стороной, поперхнулся у бедра, сел на пол, опустил голову.
Она ответила за него: «А у нас едят».
Во втором классе у меня обнаружили слух. В третьем поняли, что руки не из того места растут. У меня всё не из того места, кроме губ. Так я стал трубачом.
Мы, трубачи, молчуны, нас губы кормят, поят, женщины не понимают. Начальство из-за отсутствия мозгов нервничает, думает, мы их выдули. Может, и так. Одно знаю: се́рдца внутри нет, оно снаружи в виде губ на лице находится. Спросить хочу у всех дам:
– А вас когда-нибудь трубач целовал в губы?
– Мама, а дядьки с дядьками целуются?
– Целуются, сынок.
– А какие?
– Большие.
– Баскетболисты что ли?
– Выше бери.
– А кто баскетболистов выше?
– Политики.
– Он не твердый, не жидкий, не газообразный и не плазма…
– Поцелуй!
– Целую.
– А можно еще, за те четыре?
Цифры в числах не целуются, а буквам в словах – можно. Их этому в первом классе, на уроках учат.
С первым конфуз вышел. Прицеливался долго, а как прицелился, глаза от страха закрыл. Сунулся и вроде попал, правда, она хихикать стала как-то странно. Мысль мелькнула, что хихикать нечем, но как мелькнула, так и пропала из-за торжества момента. После полюбопытствовал:
– Почему язык у тебя такой?
– Какой такой?
– Твердый очень.
– Дурак, это нос был.
Филематологи и экологи знают: потепление климата на Земле связано с уменьшением количества поцелуев. Экологи от этого почему-то краснеют.
Целовал девчат в Харькове, в Риге, в Рустави… Всё было – пока страну не раскололи. Нынче живу в России. Поцелуи за спиной остались. Кого из нас выслали и за что?
Думал, в Латвию визу дадут. Спросили о цели – признался. Не поняли.
Обратился к Грузии. Грузия – библейская страна.
– Не до тебя, парень, – ответили, – люди делом заняты, голоса отдают.
– За кого голоса?
– За президента, за депутатов.
– А Бог?
– Бог за людей голосует, но люди перестали верить в Бога.
– Мама, смотри, стрелки на часах целуются!
– Это время, сынок, пример нам подает.
Мы не целовались. Ее и мои родители убедили нас, что рот создан для еды и разговоров. Мы поверили им. Ели из одной тарелки, пользовались одной ложкой, пили из одной кружки и говорили, говорили…
На выпускном ослушались и поняли, что родители не совсем правы. Мы поцеловались на цыпочках и от этого повздорили. Скоро в школу. Мы не боимся: у нас за спиной – поцелуй.
– Ты обещал целовать в мою весну. У меня весна, целуй!
– У тебя на губах весна, у меня – осень.
– И что?
– Через лето не целуются.
Мы поспорили на выпускном вечере, при всем классе поспорили. Она заявила, что ни при каких обстоятельствах не поцелует меня. Я – что поцелуй состоится.
Меня ни в один вуз не приняли, она поступила в медицинский. Обычное дело – те, кто из неудачников, ближе к поэзии, и изнашиваются быстрее. Вот и я поизносился, не один пиджак сердцем поистер. Выскочило оно в купе поезда. Я уже было и попрощался с ним. А глаза взяли и открылись опять. Смотрю – и не верю новым глазам, и губам не верю. Меня целовала моя одноклассница, и не горько ей от поцелуя, а смешно.
– Ну что, поэт, выиграл пари. Проси, что хочешь, уговор дороже денег.
– Возьми свои слова обратно.
– Как Вы думаете, меня Бог простит – что я так многих целовала?
– А Вы думаете – Бог считал?
– Я – тоже не считала.
Марина Цветаева. «Повесть о Сонечке»
Он подобрал ее на панели синюю от мороза. Завел в номер, напоил чаем, усадил на колени, убаюкал в давно забытое тепло сна. Проснувшись, она стала искать святое место. Что-то подсказывало, что это пальцы его правой руки. Поцеловала сплетение пальцев поэта и вышла на холод зимы. Кто-то из товарок вздохнул завистливо: «Он – Блок!» Буква «л» от стужи до ушей не дотянулась. А она всю свою короткую жизнь молилась, благодарила Бога за то, что Он не побрезговал взять ее на свои колени.
Лицо – книга, страницы ее из поцелуев собраны.
Есть ли такое место на Земле, где все вместе: и Мао Цзэдун, и Хо Ши Мин, и старший Ким, и Кастро, и Хусейн, и Каддафи, и Громыко, и Рейган?..
Есть! И небольшого размера, всего-то пять квадратных сантиметров. Уникальное местечко. Частная собственность Имельды Маркос. Мадам Имельда, «Мисс Манила», супруга президента Филиппин Фердинанда.
Ее философия восхищает: «Нельзя стать плодом, минуя стадию цветка. Женщины – цветы, мужчины – плоды. Миром правит красота и сила».
– Скажите, госпожа Имельда, что чувствуют ваши руки?
– О правой говорить не могу – левую целовал мой Фердинанд.
– Что же будет с вашей правой, когда жизнь вас покинет?
– Она останется с ней.
Готовился долго. Залез в музей ночью. Нашел на ощупь. По мерке вырезал овал. Сунул в карман, с тем и вышел. Деть куда это, не знаю. За несколько дней от тяжести ноши ростом стал ниже. Если бы хоть кто-то намекнул, что настанет такое время: маяться со своим поцелуем в кармане, – может быть, я бы осмелился что-то предпринять. Но поздно. Родины больше нет. Поцелуй из знамени полка вырезан. От подлой фразы, что «один в поле не воин», отрекся давно. Стыд подсказал. Если кого-то интересует, какой цвет у поцелуя Иуды, подходите, расскажу.
Известно, что когда астрономы подглядывают за звездами в свои телескопы, губы у них вытягиваются в трубочку. У биологов с микроскопами та же беда.
