– Мадам? – кассирша настороженно смотрела на Марианну.
Возможно, она «мадамкала» уже давно – порой Марианна выпадала из нынешнего дня, не видела и не слышала ничего вокруг. Конечно, она извинилась перед кассиршей, и та одарила ее такой ясной улыбкой, что тут же была прощена за давешнюю неприветливость. К тому же – радостная весть! – кассирша объяснила, что есть хорошие места на «Пуритан» и Марианна сможет увидеть спектакль уже через несколько часов. Она будет сидеть в партере! Вместе с кассиршей выбрала место в среднем секторе, не самое дорогое, но и не дешевое. У себя в театре Марианна никогда не сидела на галерее – только партер, бенуар или балкон. Разумеется, она не претендовала на место в первых трех рядах партера – во-первых, это для богатых, а во-вторых, чем ближе к сцене, тем заметнее ошибки, без которых не обходятся даже самые лучшие артисты. Марианна старается не портить спектакль ни себе, ни тем, кто в нем играет. В родном театре она иногда пересаживается по ходу действия – в антракте занимает свободные места то в левой, то в правой ложах. Так она успевает увидеть и услышать спектакль с разных сторон и получить объемное впечатление. Режиссеры могли бы поинтересоваться мнением Марианны, потому что она не просто смотрит или слушает – она еще и размышляет над увиденным, и пытается прочесть все смыслы, которые вложили в спектакль постановщики. Они работают именно для Марианны, точнее, для таких, как она. Но режиссеры никогда и ни о чем ее не спрашивают. Скорее всего, они даже не догадываются о том, что она делает в театре.
Марианна спрятала билет в сумочку – это довольно-таки потертая и совсем немодная сумочка, которую тем не менее можно считать театральной. Автор программок давно перестала покупать себе новые вещи и носит одни и те же костюмы десятилетиями. В театре молодые сотрудницы, глядя на Марианну, прыскают и толкают друг друга локтями, не забывая при этом вежливо здороваться.
Марианна ищет скромный ресторанчик, чтобы отметить свой день рождения. Она видит счастливых людей на террасах – пары целуются, отпивают вино из бокалов, пробуют закуски. Париж – город любви, Марианна страдает от одиночества. Девушка проверяет, не выпал ли драгоценный билет из сумочки, а потом робко входит в бистро. Мы слышим приветственную песню шеф-повара, который радостно готовит фирменное блюдо. Ему вторит нетерпеливый хор голодных гостей.
Главная героиня должна быть молодой, вот почему Марианна зовет себя девушкой, а вовсе не потому, что считает, будто бы она молодо выглядит. Все сорок четыре года лежат, как на тарелке. На тарелке, которую официант проносит мимо с торжественным лицом, мирно соседствуют паштет и варенье. Марианна побаивалась французских изысков и скучала по обедам из театральной столовой. Пюре с котлеткой, салат «Аппетитный», компот из сухофруктов. В Париже ей хотелось попробовать лягушачьи лапки, но сказали, не сезон. Вчера она брала на обед луковый суп – дешево, пьяно, сытно. Расплавленный сыр и размокший хлеб.
Жаль, сегодня супом не обойдешься – все-таки день рождения. Те самые сорок четыре.
Марианна с детства привыкла ждать этот день – раньше он был самым любимым в году. Вечером маленькая Марианна засыпала в своей обычной комнате, а рано утром просыпалась в другой – волшебной! Перед кроватью появлялся столик, проживавший в гостиной, а на нем красиво лежали подарки – мама работала в декорационном цехе и умела даже из самых рядовых вещей выкладывать элегантные композиции. Новенькая юбка свисала, как занавес, за ней прятались, кокетливо, как балерины, показывая ножки, вожделенные чешские фломастеры (двенадцать цветов), обязательная плитка шоколада от бабушки и книга от папы в еще темной комнате выглядели таинственными золотыми слитками… Марианна, не проснувшись до конца, пыталась угадать, что скрывается в маленькой коробочке (вот бы сережки наконец-то), и не могла больше уснуть. Разрушать «подарочный» стол не хотелось, и, наигравшись за день, Марианна пыталась пристроить пакеты и коробки на прежнее место, но мама успевала вернуть столик в гостиную, на ПМЖ. Марианна не печалилась – вечером за столом собирались гости, почему-то в детстве у них в доме было много людей. Потом все эти люди куда-то исчезли, как будто умерли вместе с мамой, но тогда их было так же много, как голубей во дворе дома. Голубей прикармливала старуха из восьмой квартиры – и когда Марианна однажды остановилась посреди двора поправить съехавший носочек, голуби вдруг пошли на нее в наступление. Надували шеи, страстно курлыкали, и глаза у них были оранжевые, как мандарины.
В день рождения маленькой Марианны гости веселились так, будто это был невесть какой праздник. Для детей устраивали конкурсы, самый любимый – срезание призов с бельевой веревки. Глаза всем по очереди завязывали шейным платком, от которого слабо пахло духами «Роша» (пробку от этих духов впоследствии выпросит у Марианны одноклассник – для уличной игры, в которой были невероятно сложные правила). Мама в платье с розами ловко направляла малолетних участников, страшно щелкавших ножницами, чтобы ребенок никого не покалечил, но и без подарочка не ушел. Папа снимал со стены гитару, вначале пела Марианна – женщины начинали плакать, а один маленький мальчик (уже не вспомнить чей) просил:
– Не пей больше, Марианна! Мне от этого грустно.
Марианна не настаивала – ей больше нравилось играть с подружками, чем петь для взрослых. Иногда она с девочками даже убегала на улицу, если погода позволяла. Тогда взрослые пели сами – особенно красиво получалось у толстеньких женщин, «потому что голос должен где-то жить», объясняла мама.
В детстве Марианна не задумывалась о том, где должен жить голос, – это была тема на вырост. Как, впрочем, и тема дня рождения, важного и самого любимого дня в году, который вдруг перестал быть и тем и другим. Какое-то там число в октябре никто не обязан помнить. К тому же сверху давным-давно прилетают не чудесные подарки, а чугунные числа – сорок, сорок один, сорок два. Сегодня упали две четверки, похожие на тяжелые стулья.
Что касается голоса, то он живет между сердцем и горлом. Голос – такая же полноправная часть человека, как желчный пузырь, но без пузыря жить легче. Почти каждую ночь Марианне снится привычный и потому отчасти любимый кошмар – она стоит на сцене, а в зале – сотни внимательных лиц, как на групповом фотоснимке. Она раскрывает рот и в ужасе просыпается, тоже с раскрытым ртом, пересохшими губами. Тот редкий случай, когда можно порадоваться, что спишь одна и никто тебя такую не видит.
Сразу после школы Марианну взяли работать в театр – в память о маме, о ее «самоотверженном труде в декорационном цехе».
Папа сильно переменился, хотя и уверял дочку, что все будет по-старому. Он был старше мамы на двадцать лет и привык думать, что уйдет первым, а получилось иначе. Раньше Марианна не осознавала, что отец немолод, а теперь этого не требовалось – к чему осознавать факты? В автобусе папе уступали место, в магазинах называли дедушкой.
Он пережил маму почти на тридцать лет, но после инсульта лежал дома четыре года в затуманенном сознании. Когда умер, соседи говорили: «Слава богу, отмучился», а Марианна все никак не могла привыкнуть к тому, что папы нет, – как будто вспоминала об этом заново каждое утро.
Марианна открывает меню и читает описания блюд. Она плохо знает французский, и чтение требует от нее усилий. Хорошо бы от нее никто и ничего не требовал хотя бы раз в год – тем более усилий! Она раздраженно откладывает меню в сторону, и мужчина за соседним столиком делает то же самое. Глаза их встречаются.
Мужчина за соседним столиком действительно присутствует, но в герои никак не годится. У него смятое, как черновик, лицо и неприятно яркие губы. К тому же он вовсе не спешит встречаться глазами с Марианной и с куда большим интересом разглядывает официанток. Странно, что на официантках после этих взглядов сохраняется одежда.
Претензии к меню тоже, к сожалению, реальны. В родном городе Марианна редко ходит по ресторанам – разве что с Альвой, единственной своей подругой. Обе любят ворчать, читая меню: нет, чтобы ясно сказать «говядина» или «семга», изобретают какие-то «подушки из трав», «фантазии», «дуэты»… Альва (она умеет отстаивать права потребителя) зовет официанта, требует объяснений, и он отвечает:
– Это, получается, говядина, она идет с овощами.
Или:
– Это, получается, свинина, она идет вместе с рисом.
«Идет» – любимый словесный паразит в сфере обслуживания. Его не прыскают дихлофосом, а, напротив, всячески лелеют, как дорогостоящего паука. Марианна представляет себе кровавый говяжий бок, идущий по пыльной дороге в жаркий день (рядом плетутся овощи). И заказывает неизбежную пиццу (она тоже «идет» – в компании с бесплатным молочным коктейлем, а вот это приятная новость! Жаль, что происходит не прямо сейчас).
