Тем не менее Марианна видит кое-что общее у себя и неведомых ей составителей меню. Им тоже нужно успеть рассказать как можно больше посредством как можно меньшего количества слов. И слова эти должны быть изысканными и мелодрамчатыми, иначе публика не поймет, а посетители не закажут десерт.
Марианна наугад выбирает закуску, надеясь, что она окажется не слишком сырой, а еще все-таки заказывает луковый суп, потому что давно не верит своим надеждам. И на десерт – крем-карамель.
Мужчина за соседним столиком пьет из стакана бурую жидкость. Шея у него обмотана шарфом, как бинтом, сам смуглый, рябоватые щеки – в дырочку, как потолок салона в старой папиной «Волге».
Жаль, что здесь нет Альвы, подругиной уверенности обычно хватает на двоих. Альва преподает музыкальную литературу и не стесняется кричать в театре «Браво!» или аплодировать, пока весь зал еще только соображает, в голосе певец сегодня или нет.
Аплодируя, Альва кричит в ухо Марианне:
– Нижних нот у тенора, конечно, нет, зато берет эмоциями!
Или:
– Сопрано совсем немощная, но посмотри, какое точное попадание в образ!
Альва всегда находит, за что похвалить исполнителя. Она тоже не замужем, как и Марианна, но в прошлом у нее были романы, да и сейчас могут быть, если пожелает. Альва носит блузки с глубоким декольте, и груди у нее так притиснуты одна к другой, что получается галочка – как чайка на детском рисунке.
Марианна особенно полюбила Альву, после того как впервые побывала у нее дома, – оказалось, что подруга за всю жизнь не выбросила ни единой театральной программки. И на каждой указаны дата и ФИО человека, с которым Альва смотрела спектакль.
Вчера в родном театре давали «Травиату». Когда началось второе действие, самолет Марианны коснулся земли, и пассажиры аплодировали пилотам так же бурно, как зрители в театре – новому басу, который только-только ввелся на роль Жермона.
Русский пограничник, проверяя паспорт Марианны, сказал:
– С днем рождения!
– Он завтра, – поправила, вместо того чтобы поблагодарить. Слишком серьезно относилась к этой дате, двадцать какому-то октября.
Пограничник признался:
– У меня тоже завтра день рождения. Только год другой.
Щеки у него были румяные, на подбородке, как подснежник, пробивался прыщик. Конечно, он родился в другой год, даже календарь того года еще, наверное, не выцвел…
Принесли закуску – тарелка похожа на шляпу, на дне лежит что-то коричневое, посыпанное зернышками. Скорее всего, паштет, хотя кто знает.
– Это очень вкусно, – сказал мужчина за соседним столиком. – Пробуйте, не бойтесь!
– Я и не боюсь, – ответила Марианна.
Вилочкой подцепила коричневое и не глядя сунула в рот.
Марианна и незнакомец пьют шампанское, сдвинув столики, – они влюблены друг в друга и готовы умереть за свою любовь. Быстро пустеет бистро, пары одна за другой выходят на улицу. Только Марианна и ее любимый – Эмиль? – никуда не спешат. Открываются двери, и в бистро врывается разъяренная толпа головорезов во главе с Жераром (лирико-драматический баритон). Это уличная банда, с которой в прошлом был связан Эмиль. Юноша давно оставил позади мир алчности и порока, но прошлое всегда напоминает о себе. Преступники окружают влюбленных, Эмиль пытается прикрыть Марианну своим телом.
Между прочим, на вкус не так и плохо, но лучше не вдаваться в подробности, что это она такое съела. Почки? Мозги? Зобная железа теленка? Мужчина и не думал придвигать столики или заказывать шампанское – он все так же сидит на своем месте и тянет бурый напиток из стакана, скорей бы он у него закончился. Когда Марианна съела закуску, чем бы она ни была, Эмиль позволил себе ухмыльнуться.
И в зал никто не врывался – добавилась лишь парочка смущенных туристов. Они долго топтались при входе, пока официант не обратил наконец на них внимание и не усадил за самый плохой столик – у туалета. Туристы счастливы, оглядываются по сторонам и держат друг друга за руки, как будто намазанные клеем.
В театральных программках, в отличие от реальной жизни, нет ни капли вранья. Все и вся называются по имени – герои, чувства, поступки. Зависть, ревность, похоть, жажда мести – на сцене нет места притворству, никто и не думал играть. Жизнь с ее кривляньями и ложью могла бы взять у оперы пару уроков по части искренности и правдоподобия.
Если сказано «прошлое всегда напоминает о себе», значит, так оно и есть на самом деле.
Марианна не сразу привыкла к новой работе, к тому же ей пришлось еще и получать высшее образование – папа настаивал хотя бы на заочном. В театре начинала секретарем, потом уже с дипломом теоретика музыки (издевательское в ее-то случае определение) перешла в литотдел, где сидели две опытные пожилые сотрудницы, такие корни пустили – не вырвешь! Только если вместе с землей. Марианна и не пыталась никого «выпалывать». Она робкая, скучная – таких в коллективе со временем начинают ценить. Была на подхвате, делала все, что скажут, а потом одна старая дама умерла (гроб выносили из театра, большая честь), вторая начала болеть… Постепенно Марианна стала работать за весь отдел, и хотя заведующая оставалась прежней, это была просто уступка возрасту и дань прожитой в стенах театра жизни. В конце концов и эта дама, конечно, упокоилась – гроб снова стоял в фойе театра, было много лилий, покойница предпочитала именно эти цветы. Марианна тоже положила в гроб лилии – рыжие, с веснушками. Она не сомневалась, что станет начальницей отдела, – с годами в ней развилось какое-то странное тщеславие, саму ее удивлявшее: как если бы вдруг у нее выросла третья рука или нога. Это чувство было таким сильным и самостоятельным, что Марианна побаивалась его, как строгого начальника. Приходилось сдерживать раздражение, прятать возмущение, вообще вести себя не так, как раньше. Прежняя, невзрачная и робкая Марианна тоже никуда не делась, но из нее, как из скорлупы, готова была вылупиться новая – такую попробуйте не заметить! Порой она уже высовывала голову, как черепаха, но тут же прятала обратно, и перевоплощение откладывалось. Марианне не нравились эти перемены, но они, к сожалению, были неотменимы, как старение.
Когда Марианне объявили, что начальницей отдела назначили какую-то молодую женщину, ее ударило обидой, как током. Во рту стало горько, и горечь не исчезала даже после шоколада, запас которого лежал в верхнем ящике стола.
Новую начальницу звали Ирина, она была длинная, тонкая и просила, чтобы к ней обращались без отчества. Ирина взяла на работу двух девочек, а Марианне оставила только программки. Поначалу тщеславие подавало голос, пытаясь вытолкнуть Марианну за рамки картин и действий, но Ирина без отчества тут же ставила ее на место, и в конце концов стало понятно, что если рыпаться, то лишишься и программок. Потом заболел папа – Марианна не знала, с кем его оставлять, когда уходишь на работу… Ирина сказала – можете выходить после обеда на два-три часа, я вас прикрою. Марианна кормила папу обедом, меняла ему памперс и убегала в театр, а вечером, возвращаясь, каждый раз боялась, вдруг он умер в то самое время, что ее не было. Он ведь был в сознании, хотя и немного перевернутом, и когда в его бедной голове все становилось на место, он просил дочь не уходить – ему было страшно умирать одному. Когда он умер, было утро, и Марианна варила суп. Заглянула в комнату проверить отца, а он кивнул ей и умер. Суп съели друзья родителей и родственники – они не слишком-то часто приезжали, когда отец лежал, но когда его не стало, все нашли возможность поддержать Марианну в это нелегкое время. В день похорон младшая сестра матери обещала посадить сирень на могиле – до сих пор сажает. Марианна недолюбливала тетку – она была слезливая и глупая, а лицом так напоминала маму, что было почему-то обидно. Хотя на что тут обижаться, если люди всего лишь продолжают жить?
Удивительно, что Марианну по-прежнему не увольняли из театра, ведь она так мало делала, ну что это – писать программки, даже с учетом премьер! В театре появилась «бегущая строка», тексты для которой тоже нужно было редактировать, а еще начали выпускать журнал, без конца делали какие-то интервью с приезжими звездами. Но Марианну никто не спешил нагружать новыми обязанностями, правда, и зарплату не повышали, зато платили более-менее аккуратно. Она тратила мало – после смерти папы главные расходы на памперсы и лекарства исчезли, и зарплата скапливалась на карточке, пока не превратилась в такую, в общем, приличную сумму. Это было два года назад, тоже осенью – до дня рождения оставалось еще полтора месяца, а Марианну уже тянуло изнутри за душу от мысли, что придется пережить этот день.
– А ты за границу поезжай! – осенило Альву. – У тебя паспорт есть?
Паспорт был, в театре сделали всем сотрудникам. Но как ехать – без языка, без компании? И что она будет там делать?
