По песку елозили лиловые тени.
Солнечный сентябрь.
Размаривающая тишь, гладь.
– Илюшка, слабо теперь отсюда на Стрелку сплавать? – спросил Шанский.
– Слабо, – согласился Соснин, сладко зевнул.
– Пиво дрянное, – поморщился Бызов, отбрасывая пустую бутылку.
постпивной путч (из апокрифов Бухтина)– Да-а, хуже некуда, – блаженно потянулся Бухтин и сел, – дом за дебаркадером видите? Ага, за стрижеными тополями, залицованный несвежей, как пожелтелый маргарин, плиточкой. В том неприметном доме, засмотревшемся на историческую панораму и архитектурные жемчужины, жил-поживал да и теперь недурно доживает свой век бывший хозяин Северной Пальмиры Толстиков Василий Сергеевич, – с распевностью акына заводился Валерка.
Из-за крепости и деревьев шумно выплыла в Неву шлюпка с налегавшими на вёсла голыми по пояс нахимовцами.
– Однажды таким же восхитительным бабьим летом, в жаркое воскресенье – а накануне, после бюро обкома, накушались коньяка без меры – запросила душа у Толстикова чего-то лёгонького. Однако прислуга была отпущена, жена с тёщей и внучатами в Крыму нежились, а в холодильнике – только крепкие напитки, от одного вида которых Толстикова тошнило. И вот, дабы вернуть государственную форму к вечеру, когда ему предстояло со шведской королевской четой смотреть из царской ложи лучший в мире балет, Василий Сергеевич в синих тренировочных штанах и домашних тапочках осмелился на вылазку в ресторанчик дебаркадера за «Жигулёвским».
Вышибала вырос утёсом: тут приличная публика отдыхает, а лысоватый жирный алкаш в обвислом трикотаже попёр за пивом?! – Пшёл вон, падла, у ларька сдувай пену! – и захлопнулась дверь у носа, за дверью, хотя ещё день сиял, угадывался дым коромыслом, сновали спекулянты, яркие девки.
Рассвирепел Василий Сергеевич – под окнами у члена ЦК вертеп пригрелся! С гневно колотившимся сердцем добежал до вертушки и выдернул из дачных шезлонгов незаслуженно отдыхавших завов, замзавов, всех, кого надо.
Цирк! И часа после того звонка не успели отбить куранты на Трезиниевской колокольне, как два мощных буксира уже тащили против течения дебаркадер с рестораном, полным бухих гуляк. И как только мосты не посбивали? Тащили, спешили у штаба революции разобраться.
Выявили тьму упущений, подозрительных затолкали в чёрные воронки и увезли на Литейный, а Василий Сергеевич всё бушевал, всё песочил верхушку Большого Дома: бдительность потеряли, не уследили. Генералы в штатском изворачивались, мол, напротив скромной квартиры верного ленинца не только заякорен был скандальный притон для барыг с чувихами, но и оперативный опорный пункт, ведь под боком – Академия наук, Пушкинский дом, за которым глаз да глаз нужен…а университетское общежитие для аспирантов-иностранцев, на ЦРУ завязанных, а почтовый ящик с тысячей суперхимиков, что коллективно кормятся формулой ракетного топлива, не говоря уж – тут генералы враз языки прикусывали – о сверхзадаче неусыпной слежки за самим Василием Сергеевичем. Однако досуг ли разгневанному члену ЦК в заморочки каких-то генералов вникать? И потому ушлые стражи безопасности для отвлекающего манёвра, лишь бы шум во внешнем мире поднять, доказать свою расторопность, самолётную разработку, которая на всякий пожарный давно вылёживалась, запустили в реализацию, дав отмашку подсадной утке. И пошло-поехало: доблестными органами пресечён на Ржевке захват крылатой машины, спланированный сионистами-террористами, направляемыми «Моссадом». Чтобы в еврейских головах такая глупость могла застрять! Не иначе как гебуха их секретными частицами облучала, но…
Красно-кирпичная стена горела на солнце.
Шлюпка с румяными нахимовцами загребала на второй круг.
Соснин, Бызов, Шанский слушали Валерку, разинув рты.
– Но, – отпил пива Валерка, – Василий Сергеевич заглотил наживку, велел, не медля, в «Вечёрке» тиснуть информационное сообщение – возмечтал «дело врачей» затмить. Однако Политбюро справедливо пожурило Василия Сергеевича за игру на опережение, а за то, что утечку в открытую печать не согласовал, послом к китайцам отправило. В международном отделе с каменными лицами наставляли: так и так, алеет восток, а бровастый Генсек, напутствуя, лично сластил пилюлю, мол, после рекордных заплывов у Мао Дзе Дуна изменился состав гормонов, чистоплюям-дипломатам без твёрдого партийного пригляда с напором информационного потока никак не справиться. И вот Толстиков из кожи вон лезет, справляется – наводняет Кремль шифровками о росте половой потенции Великого Кормчего, которому на перину, как и слабевшим когда-то императорам, еженощно подкладывали – слева и справа от Кормчего – двух юных очаровательных китаяночек, а в Смольном тем временем заступает на пост персека Григорий Васильевич Романов.
Ну, летунов-евреев стрелять не стали, чтобы прогрессивную западную общественность не щекотать. С чекистами Григорий Васильевич сразу дружбу скрепил не разлей вода и, символизируя возврат от шараханий прежнего руководства к строгому соблюдению партийных норм и кодекса коммуниста, приказал дебаркадер-ресторан отбуксировать на прежнее место, чтобы экскурсантам после осмотра Зоопарка и Петропавловки было где посидеть культурно.
Дебаркадер здесь так и застыл с тех пор, будто корабль-памятник на вечной стоянке. И, между прочим, Василий Сергеевич, отбыв за китайской стеною срок, тоже вернулся домой на обеспеченную старость, на персоналку.
Перенёс инсульт, паралич.
Но оклемался в «Свердловке».
И смотрит, смотрит теперь в окно на державное течение, вспоминает минувшие дни – власть, пленумы с оргвопросами.
Смотрит на блекло-салатное аляповатое уродство с башенками, балясинками, которое ему, как кукиш, сунул под нос его же выкормыш Гришка. В бардачном дебаркадере завывает ВИА, прыгают тени; фраера с б….. и правят бал.
Куда всё катится?
И диву даётся Василий Сергеевич – почему он не напивается от нестерпимых безобразий до полного забытья? Даже пивком не тянет побаловаться.
Впрочем, это как раз и не удивительно.
Паршивое пиво при Гришке варят.
Моча, а не пиво.
сигнал к мозговой атакеВлади налил «Боржоми», сделал несколько маленьких глотков.
– Пора!
С нетерпением потёр руки. – В Ташкенте, Тбилиси нам помогут смоделировать картину обрушения, а пока…
– М-м-может б-б-быть, с Р-романом Р-р-романовичем п-предварительно п-п-посоветоваться? Он здесь, я с ним в тёмном к-к-коридоре с-столкнулся, т-там, где г-г-голуби р-расплодились.
Филозова упоминание о голубях, безнаказанно гадивших кому попало на головы, кольнуло как упрёк в неполном соответствии должности хозяйственного руководителя, он без внимания оставил вопрос-предложение Фаддеевского, принялся дотошно выспрашивать Лапышкова – тот за все производственные прегрешения отдувался, а начальничек его, Салзанов, будто бы ни за что на комбинате не отвечал? – об отпускной прочности бетона и влажности газобетона, когда Лапышков запутался, потребовал срочной письменной справки от Файервассера, допытывался на каком основании в угоду гегемону-бракоделу отменили…с Блюмингом не согласовали…
– А мы, как на войне без генералов, сами командуем! – нашёлся Лапышков, заслужив за смелую правдивость похвалу Влади, затем Тихон Иванович жалобно поругал из рук вон плохое качество цемента, щебёнки. И беззащитно поднял трудовые ладони – хотелось бы лучше, но…
– Ты, Тихон Иванович, не жалуйся на объективные трудности, ты носом техническую литературу рой, ищи высокую технологию! О прогрессе средств контрацепции слыхал? Слыхал, что со свиного пузыря начинали? А потом с каучуковым деревом возились, грубые резиновые изделия штамповали, и вдруг технологический прорыв – сверхпрочные и тончайшие плёнки из латекса, качество безупречное…и уж совсем неожиданно выяснили затем, что прозрачный и эластичный латекс при особой тепловой обработке может также светиться…
– И кому светящиеся презервативы нужны, зачем? – недоверчиво, словно его дурачили, заворчал Лапышков.
– Чтобы в темноте видно было, – догадался Фофанов, Фаддеевский затрясся, вытер глаза тоненьким платком с монограммой, а раздосадованный толстокожестью Лапышкова Филозов только рукой махнул и выпил воды; и ответил, вздохнув, телефонной трубке. – Не буду, понимаешь, не буду? Надоело на всякий чиновный чих выскакивать из штанов! А едва положил трубку, так снова звонок, снова взял трубку. – Да, похоронили уже Олега Ивановича, пусть земля ему будет…и снова вздохнул. – Да не было никакого дебоша! Месяц уже минул, а чужую лихость, удаль забыть не можете? Зря, зря зависть гложет, вот гусары когда-то гуляли…и не волнуйтесь – люстра на крюке, милицию не вызывали, ну-у, малость размялись, побесились в своём творческом доме.
