Танкист удивленно к ней повернулся. Потом посмотрел на меня. Мы с ним были примерно одного возраста, по его лицу – смесь гадливости с завистью – стало ясно, что он думает на мой счет. Я попытался улыбнуться.
Цена человеческой жизни в этой стране мне известна. Особенно в моменты катаклизмов, из череды которых, собственно, и состоит история страны. Когда в кураже режут глотки, рвут плоть зубами, когда хлещет бессмысленная кровь, когда, мешаясь с землей, она превращается в грязь. И цена этой крови есть цена грязи.
Девчонку они, скорее всего, отпустят. Мне очень хотелось, чтоб ее отпустили… Отпустят – ну не звери же. Мои собственные шансы выглядели гораздо сомнительней: или прямо во дворе поставят к стенке, или отправят в какую-нибудь тюрьму, сборный пункт, лагерь. Впрочем, судя по суматохе, никаких сборных пунктов они не подготовили. Мне стало страшно не от мысли о смерти, а от того, с каким спокойствием, почти безразличием я рассуждал.
Нас допрашивали в бухгалтерии. Дверь была нараспашку, и я прочел табличку на двери. Четыре стола, дерматиновые кресла, на стене календарь, застрявший на июле: вылинявшая в голубое Пизанская башня, тосканское небо с вздорными, почти бутафорскими, облаками. Двадцать второе, четверг, было обведено красным фломастером. Я попытался вспомнить, что происходило со мной двадцать второго в четверг и не смог – тот июль покоился где-то на самом дне моей памяти, та жизнь казалась чистым вымыслом, не слишком правдоподобным из-за своей беспечной легкости.
– Эй! – Танкист высунулся в коридор. – Глухов! Ко мне!
Появился Глухов, тоже небритый, но с «калашниковым».
– Этого… – кивнул не глядя танкист. – Этого уведи!
Ну вот и все, с непонятным злорадством подумал я, сейчас этот неопрятный Глухов выведет меня во двор… Дорисовать картину расстрела я не успел.
– Кто тут главный? – Зина подскочила к танкисту. – Кто? Кто тут командует? Вы?
– Ну, я… – Танкист растерянно отступил; эта пигалица его ничуть не боялась. – В чем, собственно…
– Ни в чем! – грубо оборвала его она. – Он человек Сильвестрова! Если с ним что-то случится, Сильвестров вам тут всем яйца оторвет. Понятно объясняю?
Я подумал, что теперь шансы Зины сравнялись с моими. Я видел, как на лбу у танкиста вздулась серая жила.
– Курить есть? – грубо спросила она, не давая танкисту опомниться. – Сигареты есть, говорю?
Я был уверен, что он ее сейчас прихлопнет как муху. Вопреки моим ожиданиям танкист опасливо поглядел на меня, потом на нее, глупо ответил:
– Извините, бросил. Глухов, курево есть?
Глухов протянул Зине мятую пачку, вежливо поднес зажигалку.
– Свяжитесь немедленно с Сильвестровым! – Зина затянулась и выпустила неимоверное количество дыма в грудь танкисту. – Как фамилия?
– Капитан Одноразов… – морщась, ответил танкист из дымного облака. – У меня нет прямой связи с господином Сильвестровым… мы докладываем Шестопалу, его заместителю…
– Капитан… – Зина хмыкнула, зло сплюнула табачную крошку. – Одноразов. На хера нам ваш Шестопал? Нам нужен Сильвестров!
Эта девчонка нравилась мне все больше и больше. С такими детьми, может, и вправду рано ставить крест на России? Если, конечно, моя ласковая родина в очередной раз не прополет и это поколение, укротив одних, посадив других и выдавив третьих в эмиграцию. Ну, хоть надежда есть.
Капитан с забавной фамилией мучительно пытался выбраться из дурацкой ситуации. Просто шлепнуть меня момент был упущен – тут эта вздорная девчонка, да еще и Глухов, не говоря о том, что я и вправду могу оказаться «человеком Сильвестрова». Хотя, если честно, я не был даже уверен, что Сильвио меня вспомнит. Судя по всему, у него за последние семнадцать лет здорово расширился круг общения.
– Глухов! – Капитан, очевидно, что-то решил. – Когда следующий транспорт в город?
– Только ушел. – Глухов сверился с часами. – Пять минут назад как отправили.
– Погляди, может, не ушел? – Капитан махнул рукой. – Быстро! Быстро!
Капитан оказался прав – транспорт отправить не успели. Это был военный «ЗИЛ» с крытым верхом и ироничной надписью «люди» на борту. Глухов, легко приподняв, подсадил Зину в кузов, я забрался сам – пыхтя и без особой грации. В темноте я разглядел лавки, на них – каких-то людей. Воняло солдатской кирзой и тухлыми бананами. Глухов ловко запрыгнул за нами, кто-то захлопнул борт, клацнул засовами.
– Готово! – крикнул Глухов шоферу. – Ехай!
«ЗИЛ» рыкнул мотором, и мы поехали.
– Ты действительно этого пепса знаешь? – прошептала мне в ухо Зина. – Ну, этого, Сильвестрова?
Я неуверенно пожал плечами.
– Ну ты даешь… – разочарованно протянула она. – Тогда рвем при первой возможности.
Я кивнул на Глухова; его контур с торчащим стволом автомата воинственно чернел на фоне линяющей ночи. Второй охранник сидел напротив.
– Все будет вудиален, – бодро прошептала Зина, локтем ткнула мне в ребра и томно обратилась к Глухову: – Господин полковник, не угостите даму сигареткой?
На дальнем конце моей лавки, в сумрачном углу, шептались две тени. Я вытянул ноги, прислонил затылок к брезенту, прислушался.
– …самим надо было, самим, – частил нервный тенорок, почти бабий. – Самим мочить урода! Ядом там или снайпера нанять, ну, я не знаю… Ну ведь ясно было, куда, бляха-муха, катимся…
– Борисыч, не гоношись, а? – мрачно перебил его бас. – И без тебя тошно.
– Все эти закидоны его – потомок Романовых, мать его! Тишка Пилепин – царь всея Руси! Шапку Мономаха ему… Шавка безродная! Потрох сучий!
– Негоже так о покойнике…
– Да пошел ты на хер! Негоже! Ты ж сам выступал – православная церковь, мол, поддержит: на Руси без царя никак нельзя! Нашли царя, вашу мать! Обмылок склизкий!
Тенор зло сплюнул на пол.
– Сильвестров живо порядок наведет, – злорадно прошипел он. – Живо! Вон гляди, как жарит – думу на хер, правительство на хер… Будем на соседних столбах качаться, ваше преосвященство!
Он захихикал, а бас серьезно возразил:
– Это ты на столбе будешь качаться, Борисыч. Я же, – он сделал паузу, – лицо духовное, в сане. К мирской суете вашей касательства не имею. А ты б не ярился попусту, а о душе лучше подумал…
– В жопу иди со своей душой! – взвизгнул тенор. – Понял?!
– Эй! – лениво крикнул Глухов. – Кончай базар, бакланы!
Двое в углу притихли. Зина курила, задумчиво пуская сизый дым в потолок. Рубиновый огонек сигареты освещал кончик ее носа. Мотор упрямо рычал на одной мощной ноте, машина неслась по шоссе, неожиданно гладкому – я подумал, что с одной из двух российских бед наконец удалось разобраться. Осталось решить, как быть с дураками.
Я закрыл глаза. Что же происходит, что творится в стране? Хотя нет, страна, как обычно, дрыхнет, народ, как ему и положено, безмолвствует. Драка ограничивается столицей и ближайшими окрестностями.
Банальные истины скучны, но от этого они не перестают быть истинами. Если люди готовы пожертвовать свободой ради безопасности, то они не заслуживают ни того ни другого. Или вот еще: каждый народ имеет того правителя, которого он достоин. Что еще? Черчилль: «Демократия – худшая форма правления, за исключением всех остальных, которые пробовались время от времени». У Черчилля еще был забавный диалог с одной дамой, она сказала ему: «Если бы вы были моим мужем, я бы подсыпала яду в ваш чай». На что Черчилль ответил: «Мадам, если бы вы были моей женой, я бы этот чай с удовольствием выпил». Впрочем, последняя цитата к делу не относится, так, лирическое отступление.
Из осколков информации я попытался сложить мозаику ситуации. Крупные фрагменты отсутствовали, но картина уже угадывалась. Шла банальная драка за власть. Очевидно, президент Пилепин угодил в ту же коробку, куда Клио складывала свою коллекцию сверженных русских правителей – начиная от Василия Шуйского и Павла Первого до Хрущева с Горбачевым.
Судя по всему, Анна Гринева организовала попытку государственного мятежа. Дамочка из олигархов первого призыва; покойный президент методично скармливал этих господ (и их капиталы) новым соратникам, жадным и нищим – по сравнению с олигархами, разумеется. Гринева понимала: скоро пробьет и ее час. Не сегодня, так завтра. Ей удалось вовлечь в заговор маршала авиации, наверное, еще ряд военных и штатских.
Операция удалась, мятежники смогли убрать президента. Маршал Каракозов встал у руля и тут же обвинил Запад в убийстве главы государства с целью дестабилизации, дезинтеграции и деструктуризации России. Убийцы устраивают своей жертве царские похороны, очевидно, ни о каких изменениях во внутренней и внешней политике речь не идет. Каракозов будет вести страну курсом, указанным великим кормчим, который и теперь живее всех живых.
Именно тут, похоже, и случился сбой. Именно тут что-то пошло наперекосяк.
