Ситуация меня совершенно не радовала.
– Ты откуда мой адрес знаешь? – запоздало поинтересовалась я, понимая, что знание только умножит мою скорбь.
– А ты, когда письма мне писала, любезно его на конверте указывала. Забыла?
– Ха! – Я возликовала, радуясь шансу уличить афериста. – Не ври! Я тебе с той квартиры писала, где с родителями жила. А откуда ты новый узнал? Копаешь под меня? Интриги плетешь, зараза? Ну-ка, останови машину.
– Да нужна ты мне, копать еще что-то… – лениво ответил Слава, облизывая передний зуб. – Я домой тебе позвонил. Мама твоя мне твой адрес и сказала. Новый.
Я откинулась на сиденье и скрипнула зубами.
Вот что плохого, спрашивается, я маме своей сделала? Ну, ладно, Пашке адрес сказала, – спасибо ей за это. А этому фуфлыжнику на фига?
– Приехали! – доложила мне жертва Франкенштейна и скомандовала: – Вылезай!
Вылезла. Встала у подъезда, спиной к двери, закрывая собой домофон.
– Ну, что стоим, кого ждем?
Я медленно подняла глаза и покачала головой.
– Ты ко мне не зайдешь…
Моя большая светлая любовь улыбнулась.
– Да ну? Почему это?
– По кочану. Сказала, не зайдешь. И всё. – И тут меня прорвало: – Скотина! Сволочь жирная! Ты… Ты сука, понял? Я тебя любила, урод! Я семь лет жила воспоминаниями ! Я… Я книгу написала, понимаешь?! – Из глаз у меня брызнули слезы. – Я сына хотела твоим именем назвать, упырь волосатый! Я вчера всю ночь не спала, думала о том, как увижу тебя, как обниму, как мы пойдем с тобой гулять по улицам, и я расскажу тебе, как я жила все эти годы без тебя! Я думала, тебе интересно будет узнать! А ты, ты… Ты тварь, Савельев. Ты гнусная мерзкая скотина. Как ты мог?
Я закрыла лицо руками и сползла спиной по двери.
– Ксень… – раздалось над моим ухом, – кукла моя…
– Не смей! Не называй меня так!
– Понял. Ксень, прости дурака… Я ж тоже по-другому хотел… Я и на письма твои не отвечал, потому что знал: отвечу – сорвусь. А у меня семья и дочь… И сегодня хотел по-другому. На концерт тебя сводить, погулять, поговорить…
– Не-на-ви-жу…
– Прости. Я ж никогда пить не умел. Ты помнишь…
Вот только в этот момент я поняла, что рядом – он. Славка. Тот самый, которого я знала семь лет назад. Интонация та же, заискивающая, оправдывающаяся… Поняла, и тут же голову подняла, и глазами с ним встретилась. И увидела его тем двадцатилетним загорелым мальчишкой с зелеными глазами и бровями, сросшимися на переносице.
– Зачем? – только и спросила.
– Не удержался. Захотел увидеть. Сорвался. Глаза в глаза.
Не моргая. Молчим.
Я не выдержала первой:
– Уходи. И больше…
– Понял. Я не позвоню. Обе щаю. Закрыла лицо руками и бросила:
– Не смотри. Просто уходи. Не оборачиваясь.
Рядом хрустнули суставы мощного тела. Слава поднялся с корточек и тихо сказал:
– А дочь у меня Ксенией зовут. Звук удаляющихся шагов.
Я посидела еще минуту и с усилием поднялась.
В тот момент я остро поняла одну непреложную истину: никогда не входи в одну реку дважды.
До тебя не дураки на свете жили. И раз они это сказали – значит, в этом что-то есть.
У меня были воспоминания.
Теперь у меня нет ничего.
Не делайте собственных ошибок. Учитесь на чужих. А еще лучше – на моих. Потому что у меня их как у дурака фантиков.
СУДЬБА И ЗА ПЕЧКОЙ НАЙДЕТ
– Все! Надоело! Хватит! Устала! – выкрикивала в запале Лелька. – Ненавижу!
Я молча распихивала по шкафам упаковки туалетной бумаги и бумажных полотенец, коробки с макаронами и крупой, железные банки с сахаром и целый пакет разноцветных презервативов. Распихивала небрежно, абсолютно точно зная, что через неделю все придется вытаскивать обратно и рассовывать по пакетам и сумкам, которые понурый Бумбастик, подгоняемый криками жены, уныло кряхтя, потащит в багажник своей машины.
К глобальным уходам Лельки от супруга я давно привыкла. Они случались примерно раз в два-три месяца. И всякий раз, с трудом разобрав и разместив все подружкино барахло у меня дома, мы с ней садились за стол, и я с удовольствием выслушивала, почему на этот раз она ушла от Толика навсегда.
Подруга вздохнула.
– Ксюх, ты не переживай, я ненадолго. Щас насчет машины договорюсь – к маме перееду. Так, щас, погоди… – Она залезла себе за шиворот и достала из висящей на шее сумочки мобильник. – Привет, Антон! Да нормально все. Ты как ? Ага, поняла. Слушай, я у тебя пятьсот рублей занимала, помнишь? Говори, куда подойти, – отдам сразу. А то просохатим их сегодня с Ксю-хой как нефиг делать. Куда? Какая «Пятерочка», у нас их тут две. Да там не «Пятерочка», там «Копейка»! Или «Авоська»? Вот навыдумывают названий-то… Где? А, гаражи… Знаю. Мы с Ксюхой подгребем. А ты с кем ? О, передавай ему привет. Ну, жди, скоро будем.
Лелька захлопнула крышку телефона, маниакально протерла его салфеткой и аккуратно убрала в чехол.
– Собирайся, щас к Лысому пойдем.
Гаражи мы нашли быстро. И еще быстрее обнаружили среди них Антона Лысого и товарища Алексаняна, в народе – Але кса.
– По пивку? – тут же предложил нам Лысый.
– А почему бы и нет? – ответили мы и развалились на лавочке.
Погода была хороша. Середина сентября, бабье лето… Я протянула руку и взяла предложенную бутылку пива. Сделала глоток, посмотрела на дорогу.
– Это не к вам чешут на крейсерской скорости? – толкнула я локтем Алексаняна, кивая в сторону дороги, по которой быстрым шагом шел симпатичный парень.
– Где? А, это ж Генри. Не узнала, что ли?
Опять этот Генри! Да почему же все вокруг просто уверены, что я его знаю?
– Всем привет! – поздоровался со всеми Генри и протянул мне руку: – Генри. Рад познакомиться.
– Ксюша, – ответила я. – Это у тебя моя Скворцова периодически на раскладушке ночует?
– Да кто у меня только не ночует, детка. «Детка!». Насмешил.
– Тебе лет-то сколько, Генри?
– Да уж побольше, чем тебе, малыш.
Ненавижу фамильярность. Глаза у меня заметно сузились.
– Ты на вопрос ответь, зая.
– Эй, вы чо, пацаны? – заволновался Алекс. – Попутали что-то? Генри, это ж Ксюха с девятки.
– Я сто лет там не живу, – внесла я ясность в вопрос, – и этого пассажира не знаю.
Лелька с Алексом переглянулись.
– Гонит, – сплюнул под ноги Алексанян.
– Ксюх, вы же вместе у меня бухали, еще когда я у Сашки хату снимала. Не помнишь? – Лелька всерьез задалась целью меня завести. И ей это удалось.
– Да вы что, глумитесь надо мной, что ли? Я вам в десятый раз говорю: я его не знаю! А ты чего молчишь?! – повернулась я к Генри.
– Я ее тоже впервые вижу, – ответил тот и еще раз пристально на меня посмотрел. – Но лицо у нее знакомое…
– Само собой, – подал голос Лысый. – Ты ж у Алекса из альбома Ксюхину фотку спер, еще по весне. За фигом только?
Я медленно повернула голову в сторону Генри.
– А, точно, было дело, спер, – признался он, еле заметно краснея. – А что такого? Ты мне понравилась. Ну, тогда, весной. На фотке. Тебе сколько тогда было?
Я побагровела:
– Козел. Это апрельское фото. Пять месяцев назад. Лель, пошли домой.
– Эй, ну вы куда? – заволновался Алекс. – Так сидим хорошо…
Я развернулась на каблуках и, ни с кем не попрощавшись, направилась к дому.
Шла и ругала себя. Ну, почему у меня такой отвратительный характер, а? Может, мой бывший муж понял это раньше меня? Тогда я больше на него не в обиде. Не может ведь быть, чтобы все мои мужики были козлами? Тогда почему все они козлы? Наверное, потому, что это я такая коза. И именно поэтому у меня такой кризис в личной жизни. Ну ведь не уродина же я, не олигофрен пергидрольный? Значит, дело в моем характере. Надо исправляться. Надо менять себя. Надо.
Вот прям завтра и начну. Прям завтра. Если не забуду.
Ровно в одиннадцать утра я вошла в офис. Еще не успела раздеться, как зазвонил телефон. Я сняла трубку.
– Компания «Циркон», Ксения.
– Сколько сейчас времени, Ксеня? – рявкнул из трубки мой начальник.
– Одиннадцать, Борис Васильевич, – вздохнула я.
– Верно. Одиннадцать. А почему в офисе до сих пор никого нет? Я тебя сто раз просил: приходи вовремя. Не понимаешь по-хорошему, будем по-плохому. Наказывать теперь стану рублем. Всё.
Начальник бросил трубку, а я медленно подошла к вешалке, ^ повесила на нее куртку, мельком посмотрела в зеркало и кисло доложила своему заспанному отражению:
– Всё, Фролова. Неделю пашем без зарплаты. Господи, как же я устала…
Телефон на столе ожил вновь.
– Компания «Циркон», Ксения, – буркнула я на автомате.
– Мартынов пришел? – рявкнул Борис Васильевич.
– Нет.
– Тогда передай ему то, что я сказал тебе. Насчет наказания рублем. Всё, работайте.
Ну, зашибись, лысенький. Приехали. Сейчас придет Сережка и устроит истерику. Будет рассказывать, как в Печатниках какой-то мудак кинулся в метро под поезд и из-за него остановили движение электричек по всей линии. Поэтому Мартынов добирался до работы на перекладных и, естественно, опоздал. А я буду слушать эту историю в сотый раз (кстати, странно, что в Печатниках еще кто-то живет. Если верить Мартынову, все жители этого района уже давно погибли под колесами. Просто целый район Карениных) и вяло реагировать: «А я-то тут при чем, ты Борису об этом расскажи» или: «Иди в пень, Мартынов, меня тоже натянули».
