Я устала.
Мне двадцать пять лет.
Пять из них я не живу. Барахтаюсь в этой жизни, как в болоте. И перестала ее любить, жизнь эту. Начала ее терпеть. Терпеть и ненавидеть. Я научилась ныть и брюзжать. Завидовать и жаловаться… Когда? Откуда все это пришло? Не знаю. Подруги называют меня сильной.
Сильная…
Разве умение безропотно жрать дерьмо, переваривать его и жрать снова – это сила?
Нет. Сила – это если ты можешь сломать обстоятельства. Изменить их. Заставить работать на тебя. Вот это сила.
А я… Я просто ничтожный человечек. Увязший в самокопании и жалости к самой себе. Мне кажется, что все кругом виноваты в том, что они живут лучше и счастливее меня. А почему? Почему мне так кажется? Разве они украли у меня что-то? Разве увели из-под носа мое счастье? Нет. Они просто построили свое собственное. И это только подтверждает тезис о том, что каждый в этой жизни достоин того, что имеет.
А я пока не имею ничего. И винить я в этом должна только себя.
Начинается процесс самокопания, и все идет по кругу… Устала…
… В одном из окон ничем не примечательной московской девятиэтажки зажегся свет. И стало чуть светлее. Совсем чуть-чуть… Он был неярким, этот свет. Особенно на фоне других московских окон: больших, светлых, предпраздничных. И я не заметила его, пронеслась мимо. Как всегда. А там, за окном, стоял человек. Глубоко затягиваясь сигаретой, он смотрел вниз, на дорогу… По узкой улочке тихо шмыгали машины. Иногда они останавливались на светофоре, и тогда человек с сигаретой, склонив голову на бок, пытался разглядеть, кто сидит в салоне. И это у него не получалось. Слишком высоко находился человек, и слишком темно было на улице…
«Я тебя жду. Уже не ищу, а просто жду. Я устал искать, устал ошибаться и внушать себе, что тебя не существует. Но ты есть. Ты маленькая и хрупкая. И непременно испуганная. У тебя большие глаза и тонкие пальчики, которым всегда холодно. Ты, как потерявшаяся собачонка, крутишься где-то совсем рядом, заглядываешь в глаза прохожим и очень хочешь попасть обратно домой. Туда, где тепло и спокойно, где тебя любят и заботятся о тебе… Я знаю, я чувствую, что ты где-то совсем рядом. Я запах твой слышу. Так пахнет мама, когда вечером приходит с работы: чем-то родным и усталым. И руки болят от невозможности обнять тебя, к себе прижать и прошептать тихо, что все, все, моя хорошая, я рядом, я никуда тебя не отпущу, я уже с тобой. Навсегда… Наверное, ты разочаруешься во мне. С первого же взгляда разочаруешься. Я не похож на принца. На принца, которого ты себе наверняка представляешь как-то иначе. Зато я буду любить тебя. Любить так, как никто и никогда тебя любить не будет. И не потому, что не хочет, а потому что просто не сможет, не умеет… А я стану частью тебя. Чтобы, если понадобится, забрать у тебя твою боль и отдать тебе свое дыхание. Душу отдать, мечты свои… Отдать тебе свое сердце, если твое, маленькое, устанет биться… Ты только посмотри по сторонам повнимательнее, я рядом и я жду. И буду ждать. Потому что точно знаю: ты уже совсем-совсем рядом…»
Человек затушил выкуренную до самого фильтра сигарету, отошел от окна и погасил свет. И стало чуть темнее на улице. Совсем чуть-чуть. Свет окна был неярким, особенно на фоне других окон, но зато он был самым теплым. И в нем можно было согреться.
Минуту назад…
Такси остановилось около детской поликлиники, и я вылезла из теплого салона в промозглый ноябрь.
Лелька и Алекс стояли недалеко от автобусной остановки, и я быстро засеменила в их сторону, пряча лицо от сырого ветра в воротник пальто.
– Приехала? – поцеловала меня в щеку Лелька. – А мы в магазин идем. Что тебе взять?
– Ничего не надо. Я и так еле на ногах стою. Если сейчас каплю выпью – свалюсь, как загнанная лошадь. Я с вами просто посижу.
– Как скажешь. Тогда пошли к Егору, а Алекс пусть сам в магазин сходит. Мне тоже ничего не нужно. У нас своей дури хватает.
Егор Войновский жил совсем рядом с магазином. Уже через минуту я вошла в его однокомнатную квартиру, пропахшую табачным дымом, и начала разглядывать присутствующих. Их оказалось пятеро. Не считая нас с Лелькой. Двое уже спали, поэтому поздоровалась я с тремя:
– Привет, Сашка… Привет, Егор… Привет, Генри… Генри, стоявший до этого ко мне спиной, обернулся:
– Приветик. Какими судьбами?
Я не ответила.
Оглянулась в поисках стула, пододвинула его к себе ногой и села, не снимая пальто.
Зачем я сюда пришла? Чтобы не сидеть дома? Чтобы пропустить очередной традиционный сеанс пятничной жалости к самой себе? Думала, так будет лучше? Странно. А почему ты так думала ? Ты не знаешь Сашу Толстого, Алекса и Войновского? Рассчитывала, что тут будут читать Шекспира в оригинале и Ахматову? Нет. Тогда зачем поехала? Невыносимо же смотреть, как молодые, крепкие и неглупые, очень неглупые ребята настолько на себя плюют.
Алекс. Золотой человечек. Светлая голова и огромное доброе сердце. Алекс никогда не откажет в помощи, в чем бы она ни заключалась. Позвони ему ночью, скажи: «Алекс, приезжай щас в Тулу, забери меня с вокзала, я тут непонятно с какого перепугу валяюсь на лавочке», – и он приедет. Не спрашивая ничего.
Пьет.
Сашка Толстый. Балагур и весельчак. Душа компании. Фантазер и авантюрист. Пьет. Генри…
Я посмотрела на него и закусила губу. Он совершенно не вписывался в эту компанию. Высокий лоб, умные карие глаза и хорошо поставленная речь выдавали неординарного человека. Эрудита. Начитанного. Воспитанного. Что он тут делает?
Пьет.
И я вдруг поднялась с колченогого стула, подошла к Генри, твердо взяла его за руку, держащую рюмку.
– Тебе хватит.
И тут же спохватилась: не все ли мне равно? Пусть пьет. Я его второй раз в жизни вижу. Почему не подошла, например, к Сашке или к Войновскому? Почему именно к Генри? Не знаю.
– Это последняя. Я больше не буду.
Странно. Почему он не сказал: «Отвали, ты мне кто такая?» Я бы так и ответила. На его месте.
Я сделала шаг назад и снова села на стул. Повернув голову влево, наткнулась взглядом на Сашку.
– Что? – спрашиваю с вызовом.
– Ничего. Понравился? Я фыркнула:
– Не-а. Просто не могу смотреть, как такой мальчишка пьет. Сама же мать. Сколько ему вообще?
Сашка задумался.
– Щас скажу. Так, он младше меня на два… Нет, на три… Или на два… В общем, ему щас двадцать три.
Двадцать три. Ребенок еще совсем. Зачем я сюда приехала? Только настроение себе испортила.
Снова наклонилась к Сашке, спрашиваю шепотом:
– Слушай, а Генри – это имя у него такое? Тот улыбнулся во весь рот.
– А еще врет, что не понравился… Нет, это погоняло. А зовут его Димоном.
– Иди в пень… А почему тогда Генри?
– Да вроде бы дед у него то ли генералом, то ли маршалом каким-то был, не помню. В общем, сначала его все называли Генералом, а потом как-то сократилось до Генри.
– Генерал, говоришь… Заметно.
– Что заметно?
– Да ничего. Ты о генетике что знаешь?
– Слушай, Ксюх, ты сюда зачем пришла?
– Веришь, сама не знаю.
– Лучше б не приходила.
Я поднялась со стула, отряхнула пальто и громко сказала:
– Ладно, я пойду. Меня до такси кто-нибудь проводит? И почему-то посмотрела на Генри.
Он еле заметно улыбнулся, подошел ко мне.
– Пойдем, провожу.
Я покраснела, но кивнула.
– Идем.
Мы вышли на улицу.
– Ксюш… – вдруг подал голос провожатый, – а можно к тебе?
– Нельзя, – отрезала я и возмутилась, – ты что, оборзел? Ты ж вон в сопли уже! На кой ты мне нужен? Я вообще тебя знать не знаю.
Генри опустил голову.
– Обратно я все равно не пойду. А дома скучно.
– Ты один живешь, что ли?
– Давно уже. Сестра замуж вышла и уехала к мужу. А мать в Теплом Стане живет, с бабушкой. Хату мне оставила.
Мы дошли до дороги, и я подняла руку, пытаясь поймать такси.
– Дим, давай ты не будешь давить на жалость. У меня жалел-ка давно кончилась. Только для себя, любимой, осталось немножко.
Генри улыбнулся, и я отметила, что у него очень симпатичная улыбка. Какая-то детская, обезоруживающая. Но тут же посмотрела на него другими глазами: пьяный парень, напрашивающийся в гости, мне сейчас совершенно не нужен. И улыбка эта ему не поможет.
– Откуда ты знаешь мое настоящее имя?
Возле меня притормозил автомобиль, и я, приоткрыв дверцу, бросила водителю:
– На Бестужевых, полтинник.
– Садись.
Потом повернулась Генри и улыбнулась в ответ:
– Навожу справки о внуке генерала. Счастливо, Генри.
– Эй, а телефончик? – уже вдогонку раздался вопрос.
– У Лельки возьмешь. Удачи.
Машина тронулась. Я наклонилась и посмотрела в зеркало дальнего вида: на остановке стоял, глядя мне вслед, генеральский внук Дима-Генри.
Посмотрела и снова широко улыбнулась.
Просто так. Без причины.
Потому что захотелось.
ДЕД МОРОЗ
– Алло, привет! Ты че такая гундосая?
– Привет. Болею я. Чего хотел?
– Дай посмотреть че-нить стремное, а? Какую-нибудь кровавую резню бензопилой, чтоб кишки во все стороны и мертвые ниггеры повсюду.
