В «Машиностроитель» можно попасть на электричке. Переходишь пути, идешь мимо граждан, продающих молоко в пластиковых бутылках, творог, густые, как сметана, сливки, чье-то мясо и кости с подводы, картошку, с ростками и свежую, разносолы и даже цветы. По субботам предлагают гвозди, лампочки, розетки, а то и трансформатор. Если пройти далее в кусты, могут отоварить чем-нибудь и серьезнее. В ларьке, продавщица которого уверяет, что от водки и сосисок еще никто не умер, продукты и напитки по терпимой цене.
Улочки общества носят причудливые названия, от Трех лилий до Жана Габена. На Центральной идут в ряд магазин, домики председателя правления, сторожа и электрика, а также контора, где дачники платят членские взносы и узнают новости.
Светлана Иосифовна, соседка Попсуева по даче, любила заниматься своими цветами и грядками спозаранок, пока не встал ее муж Михаил Николаевич, прозванный знающими людьми Колодезным Теслой, и не начинал «гандобить» по наковальне, а пуще по ее мозгам. Она любила утреннюю тишину и прохладу, и любой труд в это время был ей на пользу, тогда как днем и особенно вечером от давления болела голова. Даже мелочная прополка, когда в траве еще не проснулась мошка, доставляла ей удовольствие. Не успела Светлана Иосифовна покончить с одной грядкой, ее окликнула Петровна – Бегемотиха.
Бегемотихой Петровну нарекли менты. Как-то ей возле пивного ларька пришлось доказывать трем мужикам, что у нее, как у женщины, есть право на очередь впереди них. После того, как Петровна обозвала неуступчивых джентльменов «козлами» и те собрались в ответном слове намять ей бока, она отходила их своей хозяйственной сумкой, в которой, как потом было установлено в отделении милиции, находились кило гречки, буханка хлеба, бутылка ликера «Абу Симбел» и три банки бычков в томатном соусе. Где бы ни оказалась Бегемотиха, а появлялась она всегда внезапно в любой точке пространства, она доказывала свое право на истину в последней инстанции. Пасовала Петровна лишь пред одним представителем сильного пола – Смирновым. Своей зычной глоткой и непредсказуемым поведением Валентин полностью дезорганизовывал даму и нагонял на нее страх.
– Свет, а Свет! – позвала Бегемотиха.
– Чего тебе?
– Чего ж ты молчала?
– Когда? – удивилась Светлана Иосифовна.
– Да что тебя интервьюер прямо на этой веранде взял?
– Ошалела, Петровна? Кто это тут меня и когда на веранде брал?
– Да вот, два дня назад. Шебутной какой-то. «О Колодезном Тесле и пользе крапивы», статья. Ништяк! И фотка – твой двор, Миша с трубой, ты за его спиной с чем-то, не пойму.
– Ну-ка, дай-кось… Это аккумулятор я держу. Когда это он нас сфотал?
– Да это у тебя надо спросить, а не у меня. Колись, Светка, дала интервью?
– Да отстань ты от меня! Никому я ничего не дала и давать не буду! А вот по шее могу и дать!
– Ты прочитай сперва, прежде чем грозиться.
Светлана Иосифовна взяла «Вечерку». Пошла за очками.
– Ты заходи, покалякаем, – кивнула она Бегемотихе.
Та с удовольствием зашла. Светлана Иосифовна стала читать.
«Светлана Иосифовна, как обычно, с утра была на грядке.
– Светлана Иосифовна? – крикнул я из-за изгороди.
– Я Светлана Иосифовна, других не держим, – распрямилась, покрутила плечами, а затем подошла ко мне хозяйка, крупная, уверенная в себе женщина, еще очень крепкая».
– Брешет, сукин сын! Когда это меня кто окликал из-за изгороди? – взглянула на гостью хозяйка. Та соорудила на лице недоумение. – «Очень крепкая» – это правда.
– Они же не все брехню пишут. Читай, читай…
«– Всё в делах? – задал я ей довольно таки банальный вопрос.
– Нынче кто без дела, – ответила она, – одни лишь бездельники.
Признаться, мне стало не по себе под ее проницательным взглядом. Мое смущение еще более углубилось, когда она, потянув носом воздух, с подозрением спросила: – Не пьете?
– Что вы! – поспешил я ее успокоить. – Ни в жисть!
– Тогда заходите. – Впустила она меня во двор.
Дальше мы опускаем вступительные шаги и фразы. Вот мы сидим со Светланой Иосифовной за столом на веранде и пьем чай со смородинным, малиновым и вишневым листом. Признаться, «Ахмад» и «Липтон» в подметки не годятся нашей обычной листве! Да еще заваренной руками обаятельной хозяюшки».
Светлана Иосифовна горделиво взглянула на Бегемотиху.
«Наша беседа за третьей чашкой чая стала более непринужденной, хозяйка стала обращаться ко мне «Кирюша», а себя разрешила величать «Иосифовной». Я поинтересовался, кто был Иосиф по национальности, не грузин ли. «Русак», – просто ответила его дочь.
* * *
Рамки заметки диктуют необходимость изложить наш разговор, как монолог Иосифовны.
– Долго я наблюдаю мужичье и точно знаю: всякий мужик, включая Дарвина, не от обезьяны произошел, а от самого натурального верблюда. Причем от двугорбого, с двумя мочевыми пузырями. Что тот, что этот пьют – не напьются, как в последний раз. Из чего делаю вывод: жизнь мужика – пустыня! Разница меж ними одна: верблюд ведром напьется, мужик – никогда!
Мой Михаил со странностями был еще с детства. Как не углядела я в нем этого, сама не пойму. Да разве когда замуж идешь, на странности обращаешь внимание? Ему бы вовек не жениться, а он меня подцепил. За что я ему и благодарна по гроб жизни.
Всю первую свадебную ночь супруг ходил по хате и рассказывал мне о тайнах кладов, а весь «медовый» месяц, от темна до темна, «гандобил» железом по железу. С тех пор хуже слышать стала. За месяц из всякого хлама сгандобил раму с колесами и моторчиком. Назвал «Миш-1», по-английски «Микс-Ванн». В первую же поездку врезался в крапиву – в тот год просто зверских площадей. Выехал с участка он в одних трусах, лихо так, и на полной скорости проскочил от дороги до реки, по всему склону, скрозь крапиву с репейником, а там и свалился в воду. Таратайка надежная оказалась, не заглохла. Из воды выскочил, как ошпаренный, и нет, обойти то место по воде, через него же продрался, волоча свой драндулет, обратно.
Когда Миша вошел на участок, это был не Миша. Глядеть на него было страшно. Опухший, красный. Сказал: «Жгеть, зараза!» – и вылил на себя кастрюлю с молоком, не успевшим еще толком остыть. Прыгнул в бочку с водой, как Додон, и ну орать благим матом, что «срежет на хрен всю крапиву в Советском Союзе к чертовой матери!»
Я ему тут вовремя ввернула: ты мне, говорю, сперва вон те пять будылей вырви, а уж потом иди махать на весь Союз. Вдоль забора крапива росла, выше забора. Он прыг из бочки и ну рвать ее, а она не рвется, ну никак, то ли он уж так обессилел. Рванул – да и в крапиву свалился. Чего тут началось! Схватил косу – прям, «Ну, погоди!», и давай сносить всё, что торчит. Я такой прыти и таких матюков ни у одного косца не наблюдала. У нас всё снес, у соседа Денисыча смахнул, потом побежал к реке косить косогор.
– Ну, Чапаев! – мотал головой Денисыч. – Он всегда такой?
Мы тогда только приобрели участки и начали обустраиваться по добрососедству. За три часа мой скосил весь склон. А луна была круглая, ночь светлая. «Медовая», чего там, ночь! Пришел, аж трясется, коса затупилась, руки ходуном ходят, в глазах лихорадка. И звон такой идет, тоненький-тоненький, то ли от косы, то ли от него самого. Косу еле выдрала из рук. Вцепился в нее, будто тонет. Хорошо, с потом вышла крапивья отрава. Я уж тогда за себя и свою будущую жизнь в первый раз крепко задумалась. А назавтра он был розовый, как поросенок. Аж светился.
– Ничего, токо сердце вот тут колотится, – он ткнул себе под подбородок. – Выпить, однако, надо. Для дезактивации организма и снятия стресса.
Я тогда он него в первый раз услышала об этом стрессе. А к выпивке его позже Денисыч приучил, хорошо съехал, а дачу Попсуеву продал.
– Попсуев хороший сосед?
– Другого поискать такого! Уважительный, умный и почти не пьет. Раза три только замечала. На него всем мужикам надо равнение держать».
– Ну, дальше там про Попсуева, не интересно, – поднялась Бегемотиха. – Пойду хвастать всем, что со звездой знакома.
– Это с кем же?
– Угадай!
За полвека, что Михаил Николаевич гандобил с утра до вечера каждый день, он познал «железо» до тонкостей, не только марки и сортамент, а и все агрегаты из него, от печной трубы до газовой турбины. Был прекрасным токарем, слесарем, сварщиком, сборщиком, фрезеровщиком, кузнецом, механиком, электриком. Легко разбирался в разных схемах и в уме считал то, чему пять-шесть лет учат в институте. Всё это Железный Дровосек, как прозвали его, делал и собирал своими руками, испытывал и совершенствовал. Миша не раз был бит током, разъеден кислотой, ранен стружкой и инструментом, но ничто его не брало, любая рана от железа заживала на второй день, как на заговоренном.
* * *
Иван Денисыч, у которого Попсуев купил дачу, отрекомендовал Мишу, как бескорыстного помощника в освоении хозяйства и разнообразном ремонте. «Угостишь стакашкой, он и доволен, – сказал Денисыч. – Тебе тут многое ни к чему будет, так ты не скупись, давай ему всё, что запросит. Он из любого гэ конфетку делает. Несколько мотоциклов собрал».
