А еще она наверняка вся покрыта пухом.
Шатен длинноволос, интеллигентен, кругловат и мешковат. Я был на него похож когда-то. В его возрасте. Кругловатым не был, а вот мешковатым еще как. И остался. Только бедра у меня поуже. А плечи пошире. И волосы покороче.
Шатен от перекатывающихся в декольте буферов в отпаде. Они его заколдовали. Они бы всех тут заколдовали, если бы рыжая сидела ими внутрь кафе. Но рыжая сидит ими в сторону окна, так что весь кайф достается шатену, мне и нескольким рабочим, которые очень уж медленно тянут трос из люка в тротуаре. Встали друг за дружкой, согнулись и тянут, точно бурлаки на Волге. А пялятся все в окошко кафе на ее буфера.
Парочка то и дело целуется. В лобик. То она его, то он ее.
Не каждый решится иметь постоянно перед глазами такое декольте, но мальчику явно требуется сильная зависимость. Одни выбирают героин, другие – белые, колышущиеся, в едва заметных веснушках сиськи.
Время от времени официантки вопят «добрый день» или «всего доброго». Каждый раз вздрагиваю. Мы с нежничающей парочкой сидим за выступом стены и не видим входящих и уходящих, да и звука двери не слыхать. Официанткам никто не отвечает – наши люди недоверчиво относятся к приветствиям незнакомцев.
Рыжая заказала трясучку с сиропом. Принесли. Трясучка дрожит в унисон буферам. Она что, специально? Со стороны и не скажешь, что чувство юмора ее конек. Впрочем, с чего я так решил? Животик рыжей нависает над ремешком джинсов. Если будет и дальше увлекаться трясучкой, дело примет необратимый характер. С мягкими людьми всегда так. Рыжая поглощает трясучку, срезая ее ложечкой. В трясучке остаются выемки с идеально гладкими краями.
Тут она поворачивается ко мне и смотрит прямо в глаза. Я даже опешил от такой ее решительности. Вроде я только что был за наглого, а она этим взглядом расстановку сил переменила. Чувствую, краснею. А она смотрит, усмехается и вдруг говорит мне на чистом русском с интонацией подвыпившей вокзальной буфетчицы:
– Ну… припади. – и одной рукой грудь свою мнет, а другой очередную ложечку с трясучкой в ротик свой отправляет.
Уф! Ну и примерещится же! Рыжая по-прежнему смотрит на шатена, шатен смотрит на рыжую.
Отправляю эсэмэску милашке – продавщице каталогов: «Хочешь кофе?» Эсэмэска не доходит, ее телефон отключен.
* * *
Наступил вечер. Сижу в «Солянке» на подоконнике. С давней подружкой сижу. Место модное уже не первый год. А мы здесь впервые. Нам по двадцать девять. Чувствую себя старшим братом, которого родители попросили присмотреть за вечеринкой младших членов семьи. Я привык думать, что я и есть молодежь. Теперь вижу, что больше не я. Мальчики одеты в джинсы, скроенные как клоунские галифе с отвисшими задницами, словно обладатели их обделались. Некоторые и вовсе в рейтузах. У всклокоченных девочек ярко подведены глаза. Все моложе меня лет на десять. Они никогда не жили в Советском Союзе, не коллекционировали стаканчики от заграничных йогуртов. Для них норма, что везде продают колбасу и яркие шмотки. Американские муви принято презирать, а не гоняться за новинками. Повсеместное наличие жвачки их тоже, кажется, не колышет. Десять лет разницы в нашем случае – пропасть.
Ощущаю себя простаком, любером, Брюсом, мать его, Уиллисом, который приперся на пати к соплякам-мажорам. Вместо пушистой челки у меня бритая, лысеющая башка, вместо бледности – загар, вместо рубашки с кружевными манжетами и бабочкой под горлом – розовая олимпийка с капюшоном. Стоит ли говорить, что джинсы на мне обыкновенные, а очков в черной прямоугольной оправе вообще нет. Лоховатый чиновник-взяточник, которого молоденькая телочка вытащила в свет, и он приоделся модненько. В итоге выглядит как безнадежная вчерашка, жалкий от собственных попыток понравиться. Тянет крикнуть: «Мне еще тридцати нет, только двадцать девять! Я могу рейтузы натянуть, если надо!» Тридцати нет, а я уже ископаемое. Хоть в рейтузах, хоть без рейтуз. И пускай какая-нибудь семнадцатилетняя девчонка с всклокоченной гривой, обнимая своего изящного мальчика, глянет на меня через плечо, пускай вспорхнут ее ресницы, все равно я старпер. Дядя. Чужой.
Впрочем, я малолетним прелестницам не навязываюсь. Я со своей бабой пришел. То есть с подругой. Мы просто давние друзья. Моя детка сейчас далеко. Мы поцапались, и она улетела. Ничего, через недельку-другую вернется. В окне, из-за крыши дома напротив, луна показала свой краешек. Так, задирая на мгновение юбочку, кубинские кокетки показывают попку. Увлекшись наблюдением за игривой луной и размышлениями о наступившей старости, я стал слушать невнимательно. А давняя подруга между тем заявила, что выходит замуж. Через месяц. Хотели виллу арендовать в Турции, или пароходик в Греции, или какую-то ферму в Болгарии, но с доставкой гостей затык выйдет. Гости-то в основном голодранцы, никто не сможет оплатить билеты, а те, кто сможет, – поленятся. Приглашать же за свой счет дорого. Решили, короче, дом отдыха снять. На Десне. Или на Клязьме. Какие у нас тут под Москвой речки? Автобус закажут и гостей туда от метро довезут.
– Тебе как? – спросила она, описав предстоящее торжество.
То есть как мне ее идея про дом отдыха.
– Честно? Мне все равно.
– Ты что, охренел?! Это же моя свадьба! – Подруга надулась.
Голос у нее визгливый. Когда она говорит, это еще можно стерпеть, но когда орет – хоть вешайся. А слова-то какие… Раньше я такие только в кино слышал. «Это же моя свадьба!» Женщины склонны преувеличивать. Возможно, из-за этой склонности и визгливого голоса я сам никогда даже не думал сделать ей предложение. Да она бы и не согласилась.
– Я тоже женат, между прочим, – остудил я ее пыл.
– Что???
Разве я не говорил? Пять лет живу с моей деткой, которая сейчас далеко. Год назад расписались. Без всяких вилл и пароходиков. Думал, что рассказывал. Значит, не рассказывал. Хорошая память не самая сильная моя сторона.
– И ты мне не сказал?! Мне!!! Когда?! Где?!
Она ревнивая, моя давняя подружка. Все должна знать. Почему я должен был ей рассказать? Наверное, потому, что мы друзья. Призывая ее не сгущать, я треплю ее тяжелые, с ржавой искоркой, темные волосы. Потихоньку она остывает и с новой силой принимается терзать меня вопросом, как мне идея отпраздновать заключение брака на Десне. Или на Клязьме.
– Нормальная идея. Главное, чтобы с погодой повезло. – Мне по-прежнему все равно, но я всячески себя раззадориваю. Она вроде не особенно-то любит своего будущего. Просто пора прибиться. Пора детей. Возраст. Я не ревную, не радуюсь за нее. Я искренне ничего не чувствую. Мы с подготовительных институтских курсов дружим. Она поступила, я нет. Хоть с ней-то я могу не притворяться после стольких лет?! Могу быть настоящим? Быть собой. Радоваться, когда мне хочется. Быть безразличным, когда все равно. Не говорить: «Вау! Какая крутая идея! Дом отдыха, пляж, шашлычок и бухло!» Мы здесь сидим вместе только потому, что нам не надо притворяться. Очень не хочется разрушать эту гармонию. Но ей приспичило. Моей давней подруге. Чтобы не расстраивать ее окончательно, беру себя в руки и старательно выговариваю: «Вау. Какая крутая идея. Дом отдыха, пляж, шашлычок и бухло». Она удовлетворена. Пока она тараторит о программе мероприятия, я представляю себе гостей. Парни будут говорить про автомобили в кредит, про ночные уличные гонки, про литые диски, про КАСКО и ОСАГО и кто сколько отдал гаишнику за встречку. Будут говорить «мы покупаем» и «мы продаем», описывая сделки компаний, где они занимают ничтожные должности. Бабы похвастаются детьми и отдыхом в отеле «все включено», где они с утра до ночи бесплатно объедались, хамили обслуге и жарились на пляже. Мы как-то незаметно вступили в тот возраст, когда все разговоры только об этом да еще о прикольных роликах из YouTube.
* * *
Перед туалетами скучает охранник. Его задача – контролировать количество заходящих в каждую кабинку. Больше одного нельзя, иначе очередь. Давняя подруга осталась сторожить подоконник. Не успеешь отойти, кто-нибудь из борзых молокососов обязательно пристроит туда свою тощую задницу.
Перед зеркалом мальчуган с тонким длинным галстучком тщательно смачивает пепельную челку водой. Придает волосам нужную форму. Ближайшая ко мне дверка распахнулась, выпустив изящную девчушку в платье и низких сапожках. Я зашел в освободившуюся кабинку, заперся. Приходится слить воду. Испытываю едва уловимое разочарование: всегда думал, что изящные девчушки в платьях обязательно за собой спускают. Почему я так думал? Мужской шовинизм. Все одинаковы, изящные девчушки не исключение. Они тоже не спускают за собой в сортирах. Искренне радуюсь, что не утратил способность удивляться. Значит, старость еще не целиком меня сожрала.
Мальчуган с галстучком продолжает совершенствовать челку.
Проталкиваюсь сквозь толпу. Целуются. Одинокая девочка яростно танцует с закрытыми глазами. По лицам, затылкам, плечам бегут растительные узоры светомузыки и «снег» от зеркальных шаров под потолком.
